Путешествия в Мустанг и Бутан - Пессель Мишель (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗
Когда мы втроём встали на гребне Чёрных гор, туман, словно по мановению волшебства, поднялся, и мы могли полюбоваться местами, оставшимися за спиной. Для меня — навсегда. Насколько хватало глаз, в небо врезались острые пики, покрытые тёмным лесом. Бутан — это целый континент, поднятый по вертикали, где люди вынуждены искать убежища в узких щелях долин. Невероятный, трудновообразимый край!
На юго-восток спускались альпийские луга. Я с удивлением увидел, что они засеяны не травой, а крохотными — 15 сантиметров, не больше — ростками бамбука. Твёрдые столбики сливались в сплошной ковёр.
На окраине деревеньки паслись красивые кони; здесь жили королевские пастухи. Пока мы отдыхали на перевале, появились трое мужчин. Они молча полюбовались моими камерами, потом сказали, что утром на бамбуковом поле, совсем рядом с домами, застрелили крупного медведя. Я пошёл взглянуть на него. Медведь — чёрный, с белым треугольником под шеей — был и в самом деле огромен. Тенсинг отвернулся. — Какой грех! — пробормотал он. Душа буддиста страдала от этого зрелища. За перевалом Пелела начиналась территория крепости Тонгса. Это самый крупный из бутанских дзонгов, долгие столетия он внушал страх и уважение.
Пенлопов (правителей) Тонгсы, прославленных воинов, чаще других избирали дебами страны. Так было до 1907 года, когда пенлоп по имени Ургьен Вангчук, дед нынешнего короля, провозгласил себя гьялпо — наследственным монархом Бутана.
Джон Клод Уайт, британский атташе в Сиккиме, был приглашён на коронацию в Пунакху. В церемониальном зале дзонга пенлоп Тонгсы, сидя на троне, по очереди принимал подарки от глав 32 бутанских крепостей и настоятелей главных монастырей.
Уайт рассказывает, что дарители гордо бросали подношения на пол, когда громко называли их имя. Свёртки тончайшего шёлка из Бумтанга, мешки с шерстью и хлопком, ящики ценнейшего тибетского чая, мешочки с золотой пылью кучей громоздились у подножия трона.
Каждый, вассал преподносил затем королю белый церемониальный шарф. Когда кортеж дарителей иссяк, король и далай-лама благословили котёл с пивом, предназначенный для угощения присутствующих. Таков был ритуал признания пенлопа Тонгсы королём всех цитаделей, монастырей, деревень и жителей Страны дракона.
По эту сторону Пелела оставался «новый Бутан» с современной дорогой и строящейся столицей. Дальше лежали иные края — Центральный Бутан, замкнутый со всех сторон высокогорьем, отрезанный от внешнего мира. Здесь свои традиции, свои диалекты, свои нравы.
Как обычно, дорога спускалась вдоль реки. Километров десять мы петляли по берегу, заросшему величественными кедрами.
На околице селений стояли выкрашенные в красное и белое сооружения — молитвенные водяные мельницы. Маленькие цилиндры с заклинанием «Ом мани падме ум» соединены с деревянным колесом, которое крутит поток. При каждом обороте звенит колокольчик. В цилиндрах заложены бумажные листы с молитвами, и каждый круг обеспечивает особые заслуги в следующем перевоплощении тем, кто построил мельницу. Спокойное вращение, сопровождаемое мелодичным звоном, похлопывание деревянных лопастей по воде, пение птиц — всё сливалось в концертную сюиту.
Сосны, речка, травянистые лужайки, деревеньки с побелёнными домиками вызывали желание писать их на холсте. Я был даже разочарован, настолько окружающий ландшафт был лишён экзотического налёта. Подобную картину можно увидеть в любом месте Европы с той, правда, разницей, что панораму здесь не уродовали железобетонные столбы, рекламы и автомашины. Всё дышало покоем: трава, кони, деревянные мостики, с которых маленькие бутанцы, бросив играть, следили за нашим приближением. Бубенцы на мулах позвякивали в такт шагам.
В Миндже мне сообщили, что в Тонгсе должен начаться трёхдневный фестиваль священных танцев. Если поторопиться, мы успеем попасть туда. Вангду, конечно, начал ворчать — животные устали, а это последнее жильё перед следующим переходом.
— Буду ночевать в палатке, — твёрдо сказал я.
Да, но у Вангду-то палатки не было… Проблему удалось разрешить с помощью трёх попутчиков, чей караван следовал от перевала за нашим. У них была трёхместная палатка, и они согласились приютить товарища.
В половине восьмого мы вышли на очередной — который уже по счёту! — карниз над извивами реки. Там стоял большой чортен — массивное сооружение метров девяти в форме полусферы, увенчанное колокольней. Загадочные глаза, нарисованные на четырёх гранях цоколя, пристально смотрели на пас.
В сумеречном свете глаза взирали с высоты с каким-то смутным упрёком. Начал накрапывать дождик, и решено было ставить палатки.
Полчаса спустя дождь лил как из ведра, а мы с Тенсингом всё ещё сражались с упрямой палаткой.
Я купил её в Риме. Теперь, держа размокшую инструкцию, я пытался разобраться, какие тесёмки следует затягивать, а Тенсинг светил фонарём. Колышки то и дело пропадали в гигантских складках зелёно-оранжевой материи, рвавшейся из рук, словно парус в бурю. Инструкция скромно уведомляла, что палатка «является самой передовой моделью», оснащённой вместо привычных верёвок металлическими «креплениями». Нет нужды говорить, что эти крепления беспрерывно соскакивали с мокрых распорок, катапультируясь в папоротниковые заросли, и, пока мы ползали на четвереньках, дождь щедро поливал нас.
— «Воткнуть колышки», — читал я. — Чёрт, забыл, как по-тибетски «колышек». Втыкай эту штуковину, — кричал я Тенсингу.
Не понимает.
— «Чакдонг» (металлические палки)! — перевёл я. — Толкай их вниз, в землю!
Тенсинг понял. Слава богу, можно залезть внутрь. Но что это? Всё ясно: мы вывернули палатку наизнанку…
— Ладно, как-нибудь…
И тут погас фонарь. В темноте я услышал чей-то смех. Вся суматоха и так была отвратительна, но она к тому же происходила на глазах у четырёх зрителей. Пока мы героически сражались с инструкцией и колышками, Вангду и трое попутчиков сидели в уютной сухой тибетской палатке, которую они растянула за полминуты.
— Лучше вам её выбросить, — комментировал Вангду.
Я отступил немного, чтобы окинуть взором «самую передовую модель». Бесформенный мешок с какими-то вздутиями и провалами, весь вымокший, а рядом тёмная фигура Тенсинга на четвереньках: одна защёлка успела ускакать в кусты…
С горечью залезаю под парусину и тут вяжу, что всё сделано шиворот-навыворот; дивное итальянское изделие грозит вот-вот рухнуть, и в довершение — вопреки клятвенным гарантиям фирмы — внутренняя часть уже превратилась в маленький бассейн! Перевод с итальянского на тибетский, как видно, оказался неточным…
Я втащил внутрь свои рюкзаки, позвал Тенсинга и внимательно прочитал ещё раз инструкцию. Первая фраза прозвучала под аккомпанемент дождя, барабанившего прямо по голове: «Поздравляем вас с тем, что вы выбрали нашу палатку „принцесса“…»
Кончалась бумага совсем уже издевательски: «А теперь желаем вам счастливого путешествия!»
В Европе мне не приходилось иметь дела с палатками, я даже не состоял в бойскаутах. Два моих предыдущих похода в Гималаях сейчас казались верхом роскоши: у меня были носильщики, повар с помощником, а однажды даже посыльный!
Настроение не стало лучше, когда после часа бесплодных попыток разжечь под дождём огонь Тенсинг уведомил меня, что сегодня мы останемся без риса. Последний раз я ел в пять часов утра, целый день мы шли без остановки. Вообще с тех пор, как в Вангдупотранге мне перепала пара яиц, я не ел ничего, кроме риса, посыпанного горчичным порошком фирмы «Колман»; исключение составили несколько размокших лепёшек из маниоковой муки…
Я буквально падал от усталости, не было сил даже злиться на судьбу. Под ложечкой сосало от голода. Было уже десять вечера, когда Тенсинг, одолжив у Вангду немного огня, подал мне рис, политый смесью пальмового масла и карри.
— Завтра будем пить чай, — сказал повар, чтобы как-то ободрить меня.
— А почему не сегодня? — спросил я, давясь рисом.
— Сегодня очень тяжело.
И вправду, он устал не меньше моего. Ведь я какое-то время даже трясся на муле. Ничего не поделаешь, Гималаи легко не даются.
