Лед и пламень - Папанин Иван Дмитриевич (читать книги .TXT) 📗
Если наша льдина лопнет, то своё хозяйство мы спасём, за исключением палатки, которой, очевидно, придётся пожертвовать: так глубоко она в снегу. Выкапывать её из снега постоянно у нас просто не хватало сил.
Эрнст Теодорыч подслушал телеграмму, переданную с борта «Мурманца» в Москву: «Мы горды и счастливы, что нам выпала почётная и ответственная задача идти в Гренландское море для проведения подготовительных работ по снятию папанинцев с дрейфующей льдины…»
Мы и радовались и беспокоились: никогда ещё подобные суда не забирались так далеко полярной ночью в Арктику.
Затем мы получили радиограмму от народного комиссара иностранных дел СССР. В ней сообщалось, что норвежцы предложили свои услуги и указали продовольственные базы, находящиеся на берегу Гренландии, на случай, если нам придётся покинуть нашу дрейфующую станцию.
С радиостанции норвежского острова Ян-Майен радист передал нам много тёплых пожеланий и сообщил, что у острова льда нет: везде — до горизонта — чистая вода. Эрнст договорился с норвежцем о регулярной связи. 16 января сильная пурга нарушила связь, и мы, впервые со дня жизни на станции, пропустили все четыре срока передачи метеорологических сводок на материк.
В очередной телеграмме из Москвы запрашивали моё мнение о перспективах снятия с льдины. Сообщили, что «Таймыр» готов к выходу в море.
Я ответил, что у нас всё благополучно, все здоровы, ледовые условия позволяют дрейфовать дальше; считаем, что снимать нас «можно в марте. А на улице — сорок семь градусов мороза!
Первый сильный толчок льда настиг нас 20 января. Мы выскочили из палатки посмотреть, нет ли больших трещин. Вокруг нас всё было в порядке. Однако вечером Петрович притащил нарты со всем своим снаряжением к палатке и сообщил:
— Наша льдина окружена чистой водой и изолирована от соседних. От жилой палатки до ближайшей кромки только триста метров.
Стало быть, мы живём на небольшом ледяном острове, подверженном всяким случайностям.
Следующая неделя запомнилась мне страшным скрежетом — шло сильное сжатие. На случай, если придётся перебираться на другую льдину, держали наготове все научные материалы и радиостанцию (для нас это самое ценное), а также аварийный запас горючего и продуктов.
Мы были внешне спокойны, во всяком случае старались не волновать друг друга.
Впервые мы передали метеорологическую сводку не на остров Рудольфа и не «Мурманцу», а норвежской радиостанции на острове Ян-Майен. На острове Рудольфа нас по-прежнему не слышат.
Трещина все увеличивалась, и, не переставая, бушевала пурга. Порывы ветра доходили до двадцати метров. Мало кто из метеорологов на материке наблюдал такое явление! Ветер сбивал с ног. Нельзя было выйти из палатки, глотнуть свежего воздуха. А в нашем палаточном домике было и очень душно и холодно одновременно. Временами даже голова кружилась.
Как-то Женя долго сидел с карандашом в руке, а потом сказал:
— Всё-таки мы прошли уже больше двух тысяч километров и работу сделали немаленькую…
29 января я записал в дневнике: «Нас окружают трещины и большие разводья. Если во время этой пурги произойдёт сжатие трудно будет спастись… Нарты и байдарку засыпало снегом. Пробраться к базам с продовольствием немыслимо…»
Мы отчётливо понимали: впереди — ещё более тревожные дни, надо быть к ним готовыми. А впечатление было такое, будто мы жили в мешке, который чья-то сильная рука периодически и основательно встряхивала. Спали по очереди: надо быть всё время начеку!
В ночь на 1 февраля мы легли спать не раздеваясь. Гул стоял за стенами палатки такой, словно работали моторы сотни тяжёлых самолётов… Мы с Теодорычем тихо разговаривали… Вскоре послышался странный скрип в самой палатке. Разбудили Женю и Ширшова.
— Надо одеваться, — сказал я им. — Под нами скрипит лёд…
— Зачем одеваться?! Это снег оседает, потому и скрипит, — возразил мне Женя.
Но Петрович быстро оделся и вышел из палатки с фонарём. Вернувшись, сообщил:
— Трещина проходит рядом с нами… Был он абсолютно спокоен.
Вышли из палатки. Действительно, в восьми метрах от нашего жилья виднелась узкая трещина.
Постояли мы несколько минут, осмотрелись кругом. Пурга не успокаивалась.
Вернулись домой. Кренкель сказал:
— Надо прежде всего попить чайку.
Обсудили план дальнейших действий. Ширшов снова отправился к трещине и вернулся с неприятным известием:
— Трещина разошлась на пять метров и проходит мимо склада. Мы немедленно направились туда. Я пробил топором ледяную крышу, прыгнул внутрь и… очутился в воде: склад затопило. Надо было спасать имущество. Мы вытащили его из склада, отвезли на середину льдины и закрыли перкалем. Пошли вдоль трещины. Женя взял свой магнитный теодолит. Оказывается, трещина была не единственная. За дальней мачтой антенны мы увидели вторую трещину, ограничившую нас с востока. Под вой пурги наше ледяное поле, казавшееся таким прочным, расползалось на куски.
Вернулись в палатку. Теперь в ней грязно, неуютно. На полу, поверх мягких хлопающих шкур, разостлан перкаль. С потолка свешиваются обрывки проводов. Лежит толстый свёрток резинового клипер-бота. Мы отогреваем его, перед тем как надуть.
Эрнст завёл патефон. Всегда в самые тяжёлые и тревожные минуты он садился играть в шахматы или заводил патефон.
— Вот что, братки, — сказал я, — теперь, когда будете обходить лагерь, к краю льдины не подходите. Если что-либо случится с кем-нибудь из вас, считайте, пропали двое: мне тогда тоже нет смысла возвращаться на землю!
Мы все ещё жили в нашей палатке, хотя были готовы в любую минуту покинуть её: из-под пола наружу выступила вода. Ценное имущество мы погрузили на нарты.
Днём, когда мы занимались эвакуацией складов, Женя увидел звезды. Он обрадовался и крикнул:
— Наконец-то звезды!
Шесть дней мы не могли определить свои координаты. Женя принялся за работу. Никогда, кажется, мы не ждали результатов вычислений с таким нетерпением…
— Ну как, Женя?
Женя объявил: 74 градуса 16 минут норд и 16 градусов 24 минуты вест! За шесть суток нас отнесло больше чем на сто двадцать миль к юго-западу.
Два раза нам пришлось повторить Кренкелю эти координаты, прежде чем он решился передать их в эфир.
Мы дрейфовали к югу. Наш «жилой дворец» больше не внушал нам доверия: того и гляди, льдина под нами разойдётся. Поэтому немедленно приступили к постройке жилого дома из снега.
Пурга немного утихла, однако передвижка льдов не прекращалась. Вдруг мы заметили ещё одну предательскую чёрную полосу—в стене кухни, примыкавшей к нашей жилой палатке. Здесь полоса прервалась, но с другой стороны палатки она опять появилась и шла к ветряку.
Сомнений нет: льдина треснула и под палаткой!
Около полудня просветлело. Трещина под палаткой все больше давала о себе знать. Казалось, что льдина шевелится под нами… Мы разбили лёгкие шёлковые палатки, вытащили спальные мешки, одежду. Но, конечно, в первую очередь вынесли оборудование радиостанции.
Две шёлковые палатки оставили нам лётчики, покидая Северный полюс. Мы разбили их около дальней мачты антенны. В одной палатке сложили одежду и спальные мешки, в другой разместили радиостанцию Кренкеля.
Наш дом опустел.
Трещина катастрофически быстро расширялась: наша метеорологическая будка оказалась уже на самом краю образовавшейся полыньи. На противоположном берегу, на другом обломке льдины, стоял указатель ветра. Он то приближался к нам, то снова отдалялся.
Петрович приготовил байдарку.
Женя вытащил гравитационные приборы из своей обсерватории, так как её тоже заливало водой.
Метеорологические сводки мы передали, как всегда, в установленные сроки.
Я приготовил обед сразу на четыре дня: опасался, что скоро зальёт и кухню; кроме того, в ближайшие дни, подумал я, некогда будет думать о приготовлении пищи. Легли спать, оставив дежурного. Таким был у нас день 1 февраля.
Вечером послал через «Мурманец» в Главное управление Северного морского пути радиограмму, в которой коротко описал бурные события дня:
