Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989) - Жаколио Луи (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Кунье не мог опомниться от удивления, потому что эти места были необитаемы еще, когда он проходил тут первый раз.
— Вот племена фанов, — сказал Барте, — которые, вместо того чтобы идти вперед с железом и огнем в руках, стали пастухами и земледельцами.
— В этом нет ничего необыкновенного, — ответил Гиллуа, — загляните в историю, и вы увидите, что всюду и всегда свойство почвы решало характер миграции. Кочующие арабы создали в Испании высокую культуру средних веков, норманны-моряки, прельщенные зелеными равнинами Северо-Западной Галлии, отказались от своих странствований, чтобы обрабатывать землю и разводить скот. Африка не избегает этого закона, и повсюду, где есть плодородная земля, мы встретим земледельческое население.
Хотя большая часть прибрежных жителей имела довольно мирную наружность, фаны, взявшие на себя охрану маленького каравана, принимали величайшие предосторожности: часовые бессменно наблюдали за берегами, стоя в лодке с копьем в одной руке, с ножом — в другой.
Утро было пасмурное и печальное, густой туман, поднявшийся после восхода солнца, принудил туземцев остановиться, пока он не рассеялся. Они приближались уже к устью другой реки, на берегу которой находилась деревня Эноге. Когда туман рассеялся, фаны довольно быстро вошли в реку, орошавшую владения Рембоко, и в полдень один из фанов вскричал, указывая на высокие деревья:
— Вот наша страна!
Проехав мимо низкого, плодородного острова, они скоро достигли большого болота, перерезанного маленькими каналами.
Один из этих каналов, расчищенный от тростника и водяных растений, привел их к деревне Эноге. Там стояло на якоре множество судов, к которым присоединились и они, и, послав гонца к королю, стали ждать, чтобы он объявил им свою волю.
По возвращении гонца вся экспедиция вышла на берег, и ее отвели в хижину из желтой глины, довольно хорошо построенную и покрытую пальмовыми листьями. Перед фасадом была маленькая веранда, поддерживаемая деревянными колоннами, а на полу лежали циновки. Опрятный вид этой хижины прельстил путешественников. За ними скоро пришел посланный от короля и вывел их по окольным тропинкам к наружному двору дворца, у дверей которого стояла безобразная статуя фетиша. Они прошли первый двор и очутились на другом дворе, гораздо большем, окруженном галереями, где женщины плели циновки. Напротив входа во дворец возвышалась земляная эстрада, покрытая циновками разного цвета и большим куском красного сукна. На каждом углу стояла на коленях маленькая фигурка, сделанная из глины.
Через несколько минут король явился перед ними. Это был молодой человек с выразительной физиономией; кроткое и открытое лицо, пылкий взгляд короля обличали скорее ум и живость, чем свирепость, которую путешественники ожидали встретить.
Он смотрел на них несколько минут с величайшим удивлением и вскричал:
— Вот белые духи, которые носят с собою гром и о которых мой отец столько мне говорил!
Подозвав невольника, он просил путешественников поразить его громом сию же минуту.
— Белые убивают человеческое существо только ради защиты,— ответил Лаеннек через Йомби, который служил переводчиком.
Потом, увидав коршуна, тяжело летавшего над дворцом, Лаеннек быстро прицелился из своего карабина, выстрелил, и птица замертво упала среди стражей Рембоко.
При звуке выстрела все негры, пораженные ужасом, бросились наземь ничком, потому что огнестрельное оружие им было неизвестно. Увидев падающую птицу, они думали, что настала их последняя минута.
Хотя рассказ отца Рембоко, который когда-то ездил в Габон, подготовил Рембоко к звуку и действию выстрела, король все же был более взволнован, чем хотел это выказать, и сказал серьезным голосом:
— Вы те духи, которых видел мой отец. Вы обещали навестить его в Эноге, но слишком медлили: старый король четыре года назад переселился в страну облаков. Добро пожаловать, вы даете смерть и жизнь…
Потом с тою подвижностью ума, которая составляет отличительную черту его племени, он просил трех белых возвратить здоровье его матери, которая умирала в углу его дворца.
Лаеннек с большим трудом растолковал ему, что они не имеют никакой власти над жизнью людей.
— Твоя мать умирает, вероятно, от старости, — сказал он, — и ничто не может отсрочить этот час, который настает для всех.
— Нет, она умирает не от старости,— ответил Рембоко,— великий жрец фетишей объявил, что ее околдовали, и так как белые не хотят уничтожить колдовство, то сегодня же вечером виновные будут казнены.
Костюм короля фанов был престранный; шапка, имеющая форму сахарной головы, была так украшена рядами кораллов и кусочками разбитого зеркала, что невозможно было узнать, из какой материи она сшита; шея и грудь также были покрыты рядами тяжелых кораллов, так что король еле дышал. Пять коралловых четок спускались до колен; костюм дополняли куски красной материи, обернутые вокруг бедер в виде пояса, за который были заткнуты сабля и четыре ножа. На руках и икрах блестели браслеты из старых медных пуговиц. Этот костюм возбуждал восторг подданных каждый раз, как Рембоко удостаивал показываться в нем своему народу.
Прием кончился уверением Рембоко, что его белые друзья могут поступать в его владениях, как у самих себя, и упрашивал их как можно долее остаться в Эноге.
Вечером, когда путешественники отдыхали в хижине, отведенной им королем, они услыхали громкие крики с аккомпанементом тамтама, раздавшиеся, по-видимому, с главной площади города; любопытство побудило их следовать за толпой, стекавшейся туда. О'Конда, мать Рембоко, умерла, и Куенго, великий жрец фетишей, приготовился заставить заговорить статую великого Майякомбо, чтобы узнать тайных врагов, убивших мать короля своим колдовством. Все жители деревни, даже женщины и дети, вооружились, чтобы напасть на виновных.
Раскинув свои палатки на границе лесов Мукангама, фаны, не оставив своих воинственных нравов, приняли обычаи пастушеских народонаселении этих стран и всем фетишам страны отдавали равную почесть. Поэтому во всей Центральной Африке нельзя было найти ни одного селения, в котором было бы столько фетишей, как в Эноге.
Великий жрец Куенго велел принести на площадь статую великого Майякомбо и всех фетишей, составлявших свиту бога, и объявил толпе, что, если приговоры неба не будут исполнены немедленно, самые великие несчастия обрушатся на деревню.
Толпа единогласно отвечала, что готова отомстить неизвестным колдунам за смерть матери короля.
Но великий жрец, находя толпу недостаточно возбужденной, обещал раздать амулеты против яда, хищных зверей и боли в животе тем, кто более отличится в преследовании преступников.
— Что они будут делать? — спросил Гиллуа Лаеннека.
— Я сто раз видел эту комедию, — ответил Лаеннек. — Великий жрец Майякомбо просто хочет освободиться не только от своих личных врагов, но и от всех тех, положение которых возле короля может ему вредить, направив на них гнев толпы.
— А мы разве должны присутствовать равнодушно при этой сцене?
— Да. Если дорожите жизнью… Достаточно, чтобы один из этих лицемерных жрецов указал на нас, как на околдовавших О'Конду, и нас убьют. Мы совершенно бессильны остановить убийство.
— Но кто нам мешает в таком случае вернуться в нашу хижину? Вы, вероятно, не более нас, любезный Лаеннек, чувствуете желание присутствовать при таком печальном зрелище?
— Оглянитесь — и вы увидите, что невозможно пробраться сквозь толпу, окружающую нас.
Против воли они принуждены были ждать конца драмы.
Куенго, как предвидел Лаеннек, предал во власть народной ярости пять человек, самых могущественных своих врагов, которых он не посмел бы обвинить, если бы дело шло о смерти человека обыкновенного; но всем казалось естественным, что мать короля была убита колдовством людей, служивших при дворе.
Как только они были названы, их тотчас растерзали на куски.
Обвинение в колдовстве в Центральной Африке — самое тяжкое против человека, и ничто не избавит его от ожидающей его участи. Негры живут в постоянном страхе перед фетишами, а ганги, дудо и прочие мошенники-жрецы пользуются этим суеверием, чтобы упрочить свою власть.
