Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей) - Недялков Аркадий (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
В бинокль я разглядел небольшого петушка в щегольском желтовато-дымчатом наряде с сизой, окаймленной темными полосами грудкой. Петушок приподнялся на ярко-красных ногах, вытянул шею, широко раскрыл клюв и снова раздалось:
"Ке-ке-ке-ке! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! "
Со всех сторон послышались резкие и частые взмахи крыльев, несколько таких же петушков вылетели на скалы. "Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! "--загремели скалы. Это "пели" горные куропатки -- кеклики. Их было так много и кричали они так громко, что разговаривать было невозможно. Сначала мы перекрикивались, а потом стали объясняться знаками. Наконец дядьке это надоело, он достал из машины ружье, зарядил его и выпалил в воздух. Мгновенно наступила тишина. Кеклики, перепархивая с камня на камень, бежали по скалам вверх, к гребню.
-- Вот теперь можно спокойно разговаривать, -- удовлетворенно сказал дядька, выбрасывая стреляную гильзу.
В это время с дальней скалы послышалось: "Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! " Как по команде, дружно откликнулись все замолкшие кеклики. Дядька поднял ружье и снова выстрелил. И на этот раз тишина продержалась всего минуту, а затем птицы закричали еще громче.
-- Брось, дядька! -- закричал Курбан-Нияз (глядя на меня, он тоже звал дядьку -- дядькой). -- Сейчас они уйдут кормиться и будет тихо.
Кеклики умолкли через четверть часа. Однако весь день то тут, то там франтоватые петушки заводили свое "Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! " Мы скоро привыкли к этим крикам и не обращали на них внимания. Хор кекликов будил нас по утрам и прощался с нами на закате солнца. Когда в поисках змей мы лазили по склонам между скал, нас часто пугали их стремительные шумные взлеты. К этому привыкнуть мы не могли. Кекликов было великое множество, и они почти не боялись людей. Настрелять их несколько десятков штук в день не представляло большого труда, но у кекликов были малыши, и мы их не обижали.
В первый же день я увидел чудо. За поворотом, на дне ущелья, вдоль зеленой полоски ручейка стояли волшебные деревья. Листья у них были серебряными, а от вершины книзу каждая ветка была расшита золотыми нитями мелких набухших бутонов. Я замер в восхищении.
-- Чего встал? -- толкнул меня подошедший сзади Курбан-Нияз.
-- Разве ты не видишь? Мы в сказку пришли! Таких деревьев в жизни не бывает!
-- Э-э! -- недовольно протянул проводник. -- Джиду увидел и совсем рехнулся! В сказке есть не надо, а у меня в брюхе давно урчит. Под этими деревьями мы обедать будем. Не стой, как столб, а иди кизяк собирать. Чай кипятить нужно...
Я вздохнул и пошел собирать сухой навоз для костра.
Вечером этого же дня мы возвращались к машине. День был неудачным. Змеи нам не попадались. Усталые и злые, молча плелись мы по саю1 вслед за Курбан-Ниязом.
Вдруг из-за скалы с шумом и криком вылетела стайка майн. Птицы стремительно неслись нам навстречу, прижимаясь к земле. За стайкой, со свистом рассекая воздух, гнался ястреб. Он преследовал одну из птиц. Майна отчаянно пищала и металась между камнями, но хищник не отставал. Казалось, скворцу не спастись. В последнюю минуту, когда когтистые лапы вот-вот сгребли бы несчастную птицу, она отчаянным рывком выскользнула из-под ястреба и комочком упала к ногам проводника. Взлетевший ястреб едва не задел когтями чалму Курбан-Нияза. Проводник нагнулся и взял в руки насмерть перепуганного скворца.
Ястреб не торопился улетать. Он кружил в десятке метров от нас.
-- А, негодный! -- крикнул проводник. -- Ты еще чего-то ждешь! Лешка, дай ему!
Я сорвал с плеча ружье. Ястреб на мушке...
-- Стой! -- закричал Костя. -- Не стреляй! Поздно. Ястреб словно наткнулся на невидимую преграду и рухнул на камни.
-- Зачем погубил ястреба? -- набросился на меня Костя. -- Ведь он полезен, потому что ловит только слабых или больных птиц и этим поддерживает жизненность популяции!
Но скворец, которого пытался поймать ястреб, не казался мне больным или слабым. Спасаясь, он удирал от врага что было сил, а сейчас смирно сидел на руке Курбан-Нияза. Улетать он не думал и вертел головой, поблескивая бусинками глаз. Я сказал об этом Косте. Костя с сожалением покачал головой, а потом молча плюнул и отвернулся.
-- Лети! -- сказал Курбан-Нияз и столкнул скворца с ладони. Птица вспорхнула, села на большой камень и залилась звонкой трелью, словно благодарила нас за спасение.
-- Ладно, ладно! -- замахал на него проводник. -- Смотри, другому ястребу не попадись!
Как из-под земли вынырнула стайка майн. Скворцы высыпали на камни и хором затрещали на все лады.
-- Ну, у них теперь разговоров до завтра хватит! -- засмеялся Курбан-Нияз. --Пусть разговаривают. Пошли к машине!
ПЕРВЫЕ СТРАХИ И ПЕРВЫЕ ЗМЕИ
Наша задача -- изучение образа жизни и отлов ядовитых змей на юге Узбекистана. Змей мы должны были привезти в змеепитомник Ташкентского института, снарядившего экспедицию.
Змей должны ловить Костя, дядька и я. Ни шофер, ни Курбан-Нияз к змеям никакого отношения не имели. Косте такая работа была не в диковину. Он уже давно занимался этими "милыми" созданиями и с первого взгляда отличал ядовитую змею от неядовитой. Заметив змею, Костя, не раздумывая, бросался к ней, быстро, но бережно прижимал ее крючком или сапогом к земле и тут же уверенно хватал рукой за голову. Движения его были стремительными и четкими. Для меня же и для дядьки все змеи были одинаковыми. От каждой встреченной змеи мы ожидали смертельного укуса и поэтому остерегались всякой твари, даже издали похожей на змею.
Но волей-неволей и нам приходилось гоняться за змеями. Однако если Костя делал рывок в тот же момент, как только замечал змею, то и я, и дядька бросались к змее после некоторого промедления. Продолжительность этого промедления находилась в прямой зависимости от размеров встреченной змеи.
Каждый день до темноты лазили мы по склонам гор и ущельям в поисках кобр и гюрз, но вместо них нам попадались безобидные безногие ящерицы-желтопузики. Костя без церемоний хватал желтопузиков руками, а мы с дядькой первое время и этих животных, лишь отдаленно напоминающих змей, брали с такими предосторожностями, с какими сейчас не ловим даже грозных гюрз.
Нашим оружием были длинные крючки из толстой проволоки и пинцеты. Крючком змею останавливают или отбрасывают от убежища, пинцетом берут за голову. Для переноски змей в лагерь Костя выдал нам небольшие полотняные мешочки, а для длительных перевозок змей в кузове грузовика лежали ящики-клетки.
Погода не баловала нас. Обычно при восходе солнца небо было ясным, но через некоторое время появлялись облачка. Они плыли высоко-высоко белыми барашками. К полудню барашки сливались в тучки. Тучки на глазах превращались в толстые серые тучи. Они опускались вниз и тяжело ползли, цепляясь за голые вершины Кугитангтау. Солнце то скрывалось за тучами, то выныривало из-за них и палило беспощадно. Проходило совсем немного времени, как тучи покрывали небо сплошной грязно-серой пеленой и начинался противный холодный дождь.
Каждый день мы возвращались в лагерь мокрые, грязные и расстроенные. В наших мешочках смирно лежали только желтопузики. Костя измерял их, взвешивал и метил. На другой день мы выпускали желтопузиков на волю.
Скоро и мы с дядькой хорошо усвоили, что желтопузиков можно не опасаться, и хватали их руками, как и Костя. Но однажды, когда Костя ушел далеко в сторону, я наткнулся на небольшую змейку, смирно лежавшую возле камня. Раньше я таких не встречал. На желтопузика она не походила. Осторожно прижав змейку крючком, я стал звать Костю, чтобы показать ему необычную находку. На крик вместо Кости прибежал дядька. Увидев, что у меня под крючком бьется что-то незнакомое, он тотчас же кинулся помогать и едва не раздавил несчастное животное. Я оттолкнул дядьку и хотел посадить змейку в мешочек, но от волнения руки мои так тряслись, что я долго не мог поймать пинцетом ее голову. Дядька отшвырнул меня в сторону, пинцетом захватил змею и сунул ее в свой мешок. После этого "подвига" он повернулся с явным намерением дать мне затрещину (на руку дядюш ка мой был весьма скор) и заорал, что я неосторожный идиот и что он вовсе не желает, во-первых, закапывать меня на местном кладбище и, во-вторых, отчитываться в этом перед моей мамой. Я, правда, до сих пор не знаю, чего он больше боялся: хоронить меня или извещать об этом маму. Дядьке я не ответил, ибо мой ответ мог стать причиной серьезной ссоры. И без этого дядькин голос разносился не меньше, чем на километр.
