Ледяной сфинкс (с иллюстрациями) - Верн Жюль Габриэль (читать хорошую книгу TXT) 📗
Мне хотелось проверить собственную гипотезу о том, что подобные явления могли быть следствием наэлектризованности атмосферы и, значит, иметь место в действительности.
— Ни разу! — отвечал Дирк Петерс, затратив некоторое время на обдумывание моего вопроса.
— Замечали вы, что море меняло цвет, теряло прозрачность, становилось белым, как молоко, и бурлило вокруг вашего каноэ?
— Чего не знаю, того не знаю… Поймите… У меня голова шла кругом… Лодка уплывала все дальше и дальше, и я все больше терял рассудок…
— А как же мельчайшая пыль, Дирк Петерс? Пыль, больше напоминавшая пепел, белый пепел?..
— Не помню…
— Уж не снег ли это был?
— Снег? Да… Нет… Было тепло… А что говорит Пим? Надо верить словам Пима.
Я окончательно убедился, что метис так и не сумеет дать удовлетворительное объяснение этих невероятных явлений. Даже если допустить, что он был свидетелем сверхъестественных картин, которые живописуют последние главы повествования, они с тех пор начисто стерлись из его памяти.
— Но Пим расскажет вам обо всем этом сам… — проговорил он вполголоса. — Он-то знает! Я не знаю… Он видел… Вы поверите ему…
— Да, я поверю ему, Дирк Петерс, поверю! — отвечал я метису, не желая усугублять его печаль.
— Мы попробуем его отыскать, правда?
— Надеюсь…
— После того как найдем Уильяма Гая и матросов с «Джейн»?
— Да, после этого…
— И даже если не найдем?
— Даже в этом случае, Дирк Петерс… Думаю, что мне удастся уговорить капитана.
— Ведь он не откажется прийти на выручку человеку… такому человеку…
— Нет, не откажется! Ведь если Уильям Гай и его люди остались в живых, то почему не поверить, что и Артур Пим…
— Жив? Да! Он жив! — воскликнул метис. — Клянусь Великим Духом моих предков! Он жив, он ждет меня… Мой бедный Пим… Какой же будет радость, когда он бросится в объятия старого Дирка!.. А моя, моя, когда я сумею прижать его сюда, сюда…
И необъятная грудь Дирка Петерса заходила волнами, как поверхность океана.
Сказав это, он удалился, оставив меня в совершенном умилении — сколько нежности к несчастному товарищу, которого он называл своим сыном, умещалось в сердце этого полудикого человека!..
Второго, третьего и четвертого января шхуна все так же летела на юг, не встречая земли. По всей линии горизонта небо смыкалось с морем. Наблюдатель, качающийся в «сорочьем гнезде», не замечал ни континента, ни даже островка. Может быть, настало время усомниться в правильности утверждений Дирка Петерса, будто он видел какую-то землю? В морях крайнего юга часто случаются обманы зрения…
— Собственно, — сказал я как-то раз Лену Гаю, — Артур Пим покинул остров Тсалал, не имея при себе никаких инструментов, которые позволили бы ему определить свое местоположение…
— Я знаю об этом, мистер Джорлинг, и вполне вероятно, что суша лежит к востоку или к западу от нашего маршрута. Остается сожалеть, что Артур Пим и Дирк Петерс не высаживались на те берега. Тогда бы у нас не оставалось сомнений в их существовании, и мы бы без труда отыскали их. Теперь же у меня возникают большие сомнения…
— Мы отыщем эту землю, капитан, стоит нам подняться еще на несколько градусов к югу…
— Возможно, мистер Джорлинг, но я задаюсь вопросом, не лучше ли исследовать воды между сороковым и сорок пятым меридианом…
— Нам отведено не так уж много времени, — с живостью отвечал я, — и дни, которые уйдут на такой круг, можно будет считать потерянными, ибо мы еще не добрались до параллели, на которой беглецам пришлось разлучиться…
— Скажите на милость, мистер Джорлинг, какая же это параллель? Что-то я не нахожу ни малейшего намека на это в повествовании, так что, не имея возможности вычислить ее, я…
— А ведь в книге есть ясное указание на это, во всяком случае, там говорится, что каноэ отнесло от острова Тсалал весьма далеко. Посмотрите-ка вот на этот отрывок!
В книге говорилось следующее: «В течение семи или восьми дней мы плыли на юг без сколько-нибудь значительных происшествий, пройдя за это время, должно быть, огромное расстояние, так как ветер был попутный и нам помогало сильное течение к югу».
Лен Гай отлично знал этот отрывок, ибо сотни раз возвращался к нему. Я прибавил к прочитанному:
— Он говорит об «огромном расстоянии», а ведь эти строки появились уже первого марта. Путешествие же продлилось до двадцать второго числа того же месяца, и Артур Пим сам поясняет впоследствии, что «мощное течение несет нас все так же к югу» — это его собственные слова. Разве нельзя, опираясь на все это, прийти к выводу, что…
— Что так можно добраться и до самого полюса, мистер Джорлинг?
— Почему бы и нет? Ведь от острова Тсалал до полюса остается всего четыре сотни миль?
— В конце концов это не так уж важно, — отвечал капитан. — «Халбрейн» вышла на поиски моего брата и его товарищей, а вовсе не Артура Пима. Единственное, что нам важно знать, — могли ли они высадиться на тех берегах.
Правоту капитана было трудно оспорить. Я не переставал опасаться, что он отдаст команду повернуть на запад или на восток. Однако метис настаивал, что каноэ несло к югу и что там же находится замеченная им земля, поэтому маршрут шхуны оставался прежним. Я не видел причин отчаиваться, ибо пока мы точно повторяли маршрут Артура Пима. Мне также помогала уверенность в том, что суша, если только она существует, должна находиться в еще более высоких широтах.
Нелишне будет заметим, что ни 5, ни 6 января плавание не было отмечено какими-либо из ряда вон выходящими событиями. Нашему взгляду не предстало ни завесы из мерцающих паров, ни изменений в цвете и составе верхних слоев океанской воды. Что касается чрезмерно высокой температуры воды — такой, что «в ней нельзя было держать руку», — то приходилось с сомнением отнестись и к этому сообщению Артура Пима. На самом деле температура воды не превосходила 50°F (10°C), что, однако, было для Антарктики достаточно необычным. В целом же, несмотря на повторяемое Дирком Петерсом заклинание: «Надо верить словам Пима!», рассудок подсказывал мне, что к ним следует относиться с немалой долей сдержанности — тем более, что мы не видели ни паров, ни молочного океана, ни белой пыли, валящейся с небес. Примерно в этих же краях беглецы заметили огромных белых животных, внушавших ужас дикарям с Тсалала. Каким образом сидящие в каноэ смогли их разглядеть? Об этом в повествовании не сказано ни слова. «Халбрейн» же так и не довелось повстречаться ни с морскими млекопитающими, ни с гигантскими птицами, ни с устрашающими хищниками. Добавлю к этому, что никто на борту не чувствовал того странного состояния, о котором толкует Артур Пим, — скованности, душевной и физической оцепенелости… Может быть, именно этой слабостью тела и ума и объясняется уверенность Артура Пима в том, что он видел такое, что может привидеться только в горячке?..
Наконец 7 января мы достигли (по мнению Дирка Петерса, единственным ориентиром для которого могло служить время, истекшее со времени ухода с острова Тсалал) места, где дикарь Ну-Ну испустил дух. В тот же день, а именно 22 марта (то есть двумя с половиной месяцами позже в сравнении с нашим графиком), оборвался дневник, в котором фиксировались события этого необыкновенного путешествия, тьма сгустилась настолько, что друзья различали друг друга только благодаря отражаемому водой свечению белой пелены, вздымавшейся перед ними… Что ж, команде «Халбрейн» не посчастливилось наблюдать ни одного из этих чудес: кругом простиралось спокойное море, а солнце, все так же перемещаясь по бесконечной спирали, неустанно освещало горизонт. Да и то сказать: как бы мы смогли снимать показания приборов, погрузись все вокруг в кромешную тьму?..
Девятого января тщательные наблюдения позволили точно определить наше местоположение: 86°33' южной широты и все та же долгота — между 42° и 43°. Именно тут, если верить памяти метиса, беглецам пришлось разлучиться, когда их каноэ столкнулось с льдиной.
Теперь позволительно задать следующий вопрос: раз льдина, на которой оказался Дирк Петерс, поплыла на север, то не значило ли это, что ее увлекло течением, направленным в противоположную сторону?
