Экспедиция «Уллис» - Северин Тим (читать книги онлайн полностью txt) 📗
Вызванный столь оригинальной гипотезой спор растянулся на полвека, с градом аргументов и контраргументов; доходило до острых личных конфликтов. Многие восприняли идею Дерпфельда как ересь. Две тысячи лет никто не сомневался, что Итака есть Итака. Однако так просто отмахнуться от Дерпфельда было невозможно. Он занимал ведущее место среди археологов-гомероведов. Ему довелось работать вместе с великим Шлиманом. Его раскопки создали ему безупречную репутацию, он располагал квалифицированными помощниками и достаточными денежными средствами. Сам германский кайзер подарил Дерпфельду разборный дом, и он обосновался на Лефкасе на красивом мысу (напротив островка, ставшего впоследствии собственностью миллионера Онассиса), твердо намеренный доказать свою правоту. Вильгельм Дерпфельд привлек к поискам целую группу специалистов — геологов, геоморфологов, геодезистов, лингвистов, инженеров, экспертов по керамике — и не сдавался до конца своей жизни, даже когда свидетельства начали оборачиваться против него. Странная прихоть человека, прежде склонного к трезвому, рациональному анализу фактов, и она наложила на него печать. Посетив Дерпфельда на Лефкасе в 1905 году, американский консул в Афинах, Ирвинг Манатт, пришел к выводу, что он одержим своей гипотезой. «Родина Улисса находилась здесь, на Лефкасе, и я докажу это», — снова и снова твердил Дерпфельд гостю, который не стал напоминать хозяину, что, посетив пятью годами раньше Ионические острова, встретил его на Итаке, и тогда Дерпфельд был совершенно убежден, что нашел там дом Улисса.
Нашумевший спор гомероведов оказался мне на руку: в поисках ключей к загадкам «Одиссеи» была тщательно изучена топография Лефкаса, причем особенно внимание уделили проливу между островом и материком. Критики Дерпфельда упирали, в частности, на то, что ни в эпоху Гомера, ни во времена Троянской войны никакого пролива не было. Из чего следовало, что Лефкас тогда не был островом, а потому не годится на роль родины Улисса. Эти критики ссылалась на Фукидида, который сообщает, что во время Пелопоннесской войны в V веке до н. э. жители Лефкаса были вынуждены прорыть канал — диориктус — через мешавший их кораблям перешеек. В ответ Дерпфельд поручил своим геологам и гидрографам составить подробную карту перешейка. Выяснилось, что он сложен илом и осадочным материалом и вполне мог образоваться после бронзового века. Во времена Троянской войны, упорно настаивал Дерпфельд, Лефкас был островом.
Любопытно, что в пылу всех этих споров никто как будто не задумывался над следующим обстоятельством: если Лефкас был отделен от Аркании узким проливом, возможно, сам этот пролив был достаточно своеобычным, чтобы играть какую-то роль в географии «Одиссеи». Однако ученые мужи были всецело заняты жаркой баталией вокруг Итаки и Лефкаса; к тому же старая версия, помещавшая Сциллу и Харибду в Мессинском проливе, слишком прочно утвердилась, чтобы кто-нибудь стал на нее покушаться. Странно и то, что вообще подвергалось сомнению наличие пролива, годного для плавания во всяком случае мелко сидящих кораблей древности. Беглый осмотр Канали-Стретти сегодня позволяет представить себе древний водный путь. Еще более четко видишь его на картах прошлого века.
Короче, перед нами характерный пример спора между армией кабинетных ученых и теми, кто берет на себя труд ознакомиться с проблемой на месте. Домоседы обращались в библиотеки и повторяли слова Страбона, Плиния и Фукидида о том, что древние греки прорыли искусственный канал. Путешественники отправлялись на Лефкас, самолично знакомились с Канали-Стретти и заявляли, что главное русло пролива узкое и мелкое, но несомненно естественное. Они могли, в свою очередь, сослаться на древнегреческого историка Арриана, у которого написано, что проход по диориктусу осложнялся многочисленными отмелями, обозначенными воткнутыми в дно шестами, и так как постоянно происходило заиливание пролива (это относится и к современному каналу, прорытому в 1902 году), древние углубили его, чтобы не заниматься периодической расчисткой.
Специалист по античной культуре, полковник Уильям Лики, прославившийся «замечательным топографическим чутьем», побывал на Лефкасе в 1809–1810 годах и, опередив Дерпфельда почти на сто лет, так изложил свои наблюдения:
Я склонен считать… что Лефкас всегда был скорее островом, чем полуостровом, то есть он всегда отделялся от материка переходимым вброд узким коридором, а упоминаемые историками изменения сводятся к естественному заиливанию и искусственной расчистке входа в глубокий пролив.
Я был настолько уверен, что мы стоим на пороге решения загадки тесного пролива Сциллы и Харибды на пути Улисса, что отправился на берег искать пещеру Сциллы, не сомневаясь в успехе. Сопоставив описание в «Одиссее» с крупномасштабной картой, я точно знал, где начинать поиск. Вспомним слова Цирцеи о скале, на которой жила Сцилла: «до широкого неба острой вершиной восходит… облака окружают темносгущенные ту высоту, никогда не редея. Там никогда не бывает ни летом, ни осенью светел воздух…»
Разумеется, Гомер преувеличивал высоту вечно окутанной облаками скалы, как утрировал он характеристики обители Эола — «медностенной Грамвусы» — и размеры «грозного Илиона». Тем не менее передо мной над бухтой возвышалась гора Ламия, и дующий с моря, обычный для этих мест западный ветер вздымал над ее вершиной орографическое облако, ясно видимое на фоне чистого неба. Где-то на склоне Ламии — горы пожирающего людей длинношеего чудовища — должна была находиться пещера Сциллы. Миф снабдил меня нужными указаниями; оставалось только соотнести поэтические образы с физической реальностью.
Склоны Ламии были достаточно крутыми, но неприступными я бы их не назвал, хоть Гомер и уверяет нас, что «туда не взойдет и оттоль не сойдет ни единый смертный, хотя б с двадцатью был руками и двадцать бы ног имел, — столь ужасно, как будто обтесанный, гладок камень скалы…»
Самый крутой участок помещался над современной дорогой; здесь и впрямь моим глазам предстала многообещающая, почти вертикальная скала. Более отлогую нижнюю часть горы покрывал укоренившийся на осыпи кустарник. Что до скалы, то ее склон смотрел как раз в нужную сторону, на запад, туда, где в тылу у Плака-Спит стоял на якоре «Арго». И ведь Цирцея говорила Улиссу: «…на самой ее середине пещера, темным жерлом обращенная к мраку Эреба на запад; мимо ее ты пройдешь с кораблем, Одиссей многославный…»
Эребом называлась лежащая на западе страна вечного мрака; и пещера Сциллы должна была помещаться достаточно высоко, коль скоро, по словам Цирцеи, «даже и сильный стрелок не достигнет направленной с моря быстролетящей стрелою до входа высокой пещеры».
Идя по дороге между Канали-Стретти и скалой, я приметил внизу челн с двумя рыбаками. Они высматривали угрей на мелководье, держа в руках остроги с длиннейшими рукоятками.
— Пещера! — крикнул я им. — Где пещера?
Рыбаки озадаченно уставились на меня. Наверное, естественнее было спросить: «Есть здесь какая-нибудь пещера?» — но я был слишком уверен в ее существовании.
— Пещера! Где? — повторил я.
Рыбаки отвернулись, явно недовольные тем, что их отвлекают от дела. Я не сдавался, хоть и сознавал изъяны своего греческого произношения.
— Пещера! Пожалуйста, пещера?
Она должна быть где-то здесь… Рыбаки посовещались, один из них раздраженно пожал плечами. Не иначе принял меня за чокнутого туриста. До моего слуха донеслось слово «Антоний». Наконец один рыбак досадливым жестом указал на скалу за моей спиной и снова взялся за острогу. Я повернулся и за ветвями старого оливкового дерева высоко на склоне разглядел угол какого-то балкона с железными перилами. Волнуясь, стремительно зашагал по дороге и обнаружил ведущую наверх извилистую тропу. Судя по обилию паутины между кустами, ею не часто пользовались. Здоровенные пауки напомнили мне притаившуюся в своем логове Сциллу; я знал, что нахожусь на верном пути.
