Мы идем на Кваркуш - Фомин Леонид Аристархович (библиотека электронных книг txt) 📗
Не без труда взвалили на седла заметно потяжелевшие мешки и спустились к берегу бурлящего Пулта.
Северный Пулт, как и все последующие реки на нашем пути, — приток Язьвы. Он не широк, мелок, но до того быстр, что камень, брошенный в него, долго не тонет и скачет по упругим струям, подобно мячику. Со дна там и тут торчат круглые отшлифованные голыши.
Телята сгрудились на берегу. Абросимович осмотрел переход и приказал отбить от стада нескольких рослых животных. Смелее других вел себя бодливый белолобый бычок, с тупыми короткими рожками и толстыми сильными ногами. Его и еще пятерку телят посильнее мы оттеснили к самой воде. Борковский по камням перескочил на другой берег.
— Пробуйте! — крикнул он.
Отобранные телята, зайдя по колено в воду, остановились, зафыркали. Белолобый понюхал воду, сделал еще шаг. И тут какая-то сила подстегнула животных — задрав хвосты, они решительно двинулись наискось русла, широко расставляя ноги, скользя по галечнику. Не успели они взобраться на противоположный крутой берег, за ними ринулись остальные. Борковский торжествующе улыбался.
Мы шли на восток по узкой малохоженной просеке, которую здесь называют вырубом, среди замшелого древнего леса. В голубоватом мраке призрачно вырисовывались островерхие ели. Над растянувшимся стадом колыхался туман — мокрые разогретые спины животных парили. Дорога круто забирала в гору. Кони грузно переступали по влажной, мягкой земле. По вырубу, даже в горах, то и дело попадались болотины.
Дождь затихал, освобождалось от туч небо. Тучи плыли над лесом в два этажа — тяжелые, дождевые — так низко, что местами закрывали верхушки деревьев. Выше их медленно плыли серые тучи. Они были легки, прозрачны, и среди них проблескивали неяркие звезды. Гроза проходила стороной. Мы прислушивались к отдаленным глухим раскатам грома и радовались: может быть, нам не придется «петь Лазаря».
Сырость, безветрие настояли в лесу множество запахов. Пахло грибами, молодой листвой и еще чем-то неопределенным. Иногда неизвестно откуда полосой находил и заполнял все вокруг нежный аромат цветущей черемухи.
Все это виделось, чуялось и запоминалось мимоходом. Главной заботой было стадо. До чего же непутевые животные — телята! Нет, чтобы идти по чистому месту, по вырубу, обязательно им надо лезть в бурелом. И мы лезли за ними, падали в темноте, обдирали руки, лица. Ребята без устали шныряли по зарослям, щелкали прутьями и, подражая Абросимовичу, звонко кричали на телят:
— Ходом!
По возможности я старался не отходить от Бориса. Трудно ему давались первые километры. Не потому, что вот уже третью ночь подряд мы не спали, и даже не потому, что дорога оказалась хуже, чем мы предполагали. У Бориса начало пошаливать сердце. Он опирался на палку, сосредоточенно глядел под ноги. И лишь когда на его участке выбивался теленок, он кидался в обход и хрипло кричал:
— Я-а тебе, скотина! Я-а тебя проучу!..
Мимо пробежал Абросимович. Стегнул на ходу зазевавшегося бычка, легко перемахнул колодину, угрожающим взмахом длинного измочаленного прута пугнул другого и остановился. Вытер рукавом парное лицо.
— Нет ли у вас сухой папиросы?
Я вспомнил про мешочек, достал сигареты, и мы все трое закурили.
— В прошлое лето нас здесь же мочило, — как бы оправдываясь, сказал Борковский. У глаз его собрались смешливые морщинки, тонкие губы скривились о улыбке. — Устали? Это не плохо. Скорее узнаете, почем фунт мяса...
Но докурить нам не пришлось. Куда-то не в ту сторону потянулись телята, ребята попытались повернуть их, образовался затор, и Борковский, швырнув сигарету, умчался.
Удивительный человек этот Абросимович. Не сразу поймешь такого. Но, кажется, в нем есть все: и удаль, и осмотрительность, и гнев, и доброта. Крепкий, как витой смолевой корень, быстрый, собранный, Борковский поражал нас своей энергией и рисковой самостоятельностью в каждом поступке. Он ни над чем не задумывается, все делает разом, с налету. Не возится ни с телятами, ни с ребятами, ни с нами, взрослыми. На ребят покрикивает, телят лупит, нам приказывает.
На вершине горы просека круто повернула и прямехонько устремилась вниз. Телята припустили под гору галопом. Побежали и мы. И вдруг лес разом оборвался, стало светло — впереди зеленым озером открылась широкая поляна, со всех сторон замкнутая горами.
Это был Деняшер.
Остановились мы в дальнем конце поляны у старого развалившегося сарая. Развьючили коней, стаскали под навес мешки. Где-то в белесой туманной мгле картаво позванивал ручей, тоскливо кричала серая неясыть. С легким шелестом крыльев над головой сновали большущие, с варежку, летучие мыши, в траве бледными зеленоватыми огоньками млели светлячки. Тихо, спокойно кругом.
Ноги не держали от усталости, хотелось упасть в высокую росную траву и лежать без движения. Но надо было искать дрова, разводить костер. Мы побаивались за ребят, они промокли, разогрелись, сейчас продрогнут — не простудились бы.
Но напрасно мы с Борисом беспокоились. Ребята и без нас знали, что делать. Где-то в стороне дружно застучали топоры, и мы услышали, как с тяжелым треском ухнула наземь лесина. Срубленную сушину они облепили, как муравьи, поволокли к сараю. Мы подбежали, подхватили дерево.
— Не надо, самим легко! — с натугой пропищал кто-то сзади у моих ног и даже попытался оттеснить меня в сторону. Я оглянулся. Внизу согнулся под грузом человечек.
— Это кто тут путается?
— Я, Валерка. Уйдите, а то придавит...
Подтащили сухару к сараю, кто-то скомандовал: «раз, два, три» — и бросили. И опять ребята насели на нее, начали обрубать, обламывать сучья. Куда не сунешься — везде опережают ребячьи руки. Вот уж правда, неумелому-то и взяться негде! И кажется, ребят уже не тринадцать, а все тридцать. От смеха, от шуток, от веселых перекликов ожила поляна. Умолкла, испугалась людских голосов серая неясыть, притих, насторожился ухавший в ельнике за ручьем филин. Только летучие мыши все так же мельтешили среди ребят, да иногда вдруг перед самым носом возникал темный силуэт козодоя. Козодой повисал в воздухе, неслышно, как мотылек, трепыхал мягкими длинными крыльями, а потом, разглядев человека, неожиданно и стремительно нырял в сторону, в темноту.
Вспыхнул костер, взметнул искрящееся пламя выше сарая, и оказалось, что у костра уже лежит приготовленная посуда, продукты, стоят ведра с водой. Быстро идет работа, слаженно, как на туристском соревновании, — кто быстрей, тому вымпел. Но здесь не ради вымпела стараются ребята, так нужно, они так умеют. И телят погнали не за вымпел и не за деньги.
Ребята тесным кругом обступили костер, вытянули над огнем красные руки. С рукавов стекала вода. Витька Шатров языком ловил алые капельки, падающие с козырька шапки. И на минуту вдруг стало так тихо, что все услышали, как хрумкают траву разбредшиеся по поляне телята. Позванивает ручей, урчат в болотце лягуши, побрякивает уздой подошедший к костру старый мерин Тяни-Толкай. Валерка Мурзин огляделся, вытер рукавом нос и один за всех выразил красоту деняшерской ночи:
— Ух, гад, и чинно здесь!
— Законно! — согласился Юрка Бондаренко.
С телятами оба учителя. Сейчас к костру придет Александр Афанасьевич, будет варить ужин. Это его дело.
Но пришел Абросимович.
— Вот что, друзья, — сказал он ребятам, — на просушку одежды, на еду, на отдых вам четыре часа. Хоть спите, хоть пляшите — ваше дело, но чтоб ровно в пять все были на ногах. И не зевали. Будить никто не будет.
И мы ушли к стаду.
Деняшер — Тулымская полянка
После дежурства мы спали в старом сарае, построенном когда-то для пастухов. Пол в нем провалился, прогнившие, бревна осели, выпятились. Я проснулся поздно и долго не мог сообразить, где нахожусь. Сводило затекшие в сапогах мокрые ноги, онемела шея. Никого рядом не было. В дверной проем вливался солнечный свет. За стеной гомонили ребята, слышались голоса Бориса и Патокина. Я поспешно выбрался наружу.
