Семьдесят два градуса ниже нуля - Санин Владимир Маркович (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
Третью беду можно было бы и не называть бедой, ибо если люди смеются над своей неудачей, она не очень страшна. В пургу дежурные по нескольку раз в сутки забирались на крышу жилого балка — прочистить от снега вытяжную трубу: не очень приятное занятие, когда ветер пробирает до костей. Одновременно они должны были отбивать от стенок трубы золу, чтобы ее выбросило наружу с теплым воздухом, по, как выяснилось, не делали этого, надеясь один на другого. И под самый конец пурги, когда Петя настежь распахнул дверь тамбура, всю накопившуюся золу сильным сквозняком выбило из трубы в балок. Помещение, личные вещи, постели мгновенно покрылись слоем сажи, и обитатели балка, перемазанные, как черти, стремглав ринулись на свежий воздух. Пошутили, посмеялись, а потом принялись приводить себя и балок в порядок.
И еще одну большую беду принесла с собой пурга, но о ней походники узнали через сутки.
— Ах ты, сукин сын, — бормотал Гаврилов, натягивая на плечи шлеи штанов. — Ах ты, дохлятина паршивая…
Стал натягивать унты, удивляясь тому, что дрожат пальцы и бешено стучит сердце. Уловил укоризненный взгляд Валеры, перевел дух и засмеялся.
— Вспомнил, как из госпиталя бегал, — пояснил вопросительно взглянувшему Валере. — У нас на всю палату был один комплект обмундирования, под матрацами прятали. Тот, чья очередь подходила, вечером спускался вниз по пожарной лестнице, прямо из окна. Сейчас, гляди, брюхо опало, можно вдвоем в штаны влезть, а тогда каптеры вечно ругались: что ни надену — лопается по швам.
— Ты мне, батя, зубы не заговаривай, — неодобрительно сказал Валера. — Доктор разрешил вставать?
— Дождешься от них, дармоедов, — проворчал Гаврилов, застегивая молнию каэшки. — Перестраховщики они все, слушай их больше. «Куриный бульончик с сухариками!» — передразнил он кого-то.
— Тогда и я встаю. — Валера начал вылезать из мешка.
— Лежать! — прикрикнул Гаврилов. — Не по чину смел, сержант. Как с начальством разговариваешь?
— Виноват, товарищ гвардии капитан.
— То-то. Кроме шуток, сынок, пойду, поколдую с Борькой. Кончились наши шутки.
В одном повезло: ушла пурга, выглянуло солнце. Водители расчищали от снега машины, Петя и Алексей хозяйничали на камбузе, а Борис застыл над теодолитом. Пока батя болел, радист поднаторел в штурманском деле и в общем-то справлялся, но легшая на его плечи ответственность очень угнетала его, он до смерти боялся ошибиться; уж слишком велика была бы цена такой ошибки. Ведь бывали случаи, когда из-за неопытности штурмана поезда многие часы, а то и дни блуждали по куполу в поисках станции — роскошь, которую походники никак не могли позволить себе теперь. И Борис не скрывал радости, когда появился батя.
Стали священнодействовать у треноги вдвоем. Засекли точно время по Гринвичу, вычислили угол между горизонтальной прямой и солнцем и по таблице астрономического ежегодника определили точку, в которой находился поезд. Точка эта, однако, являлась приближенной, и дважды, пока солнце не скрылось, ее уточняли.
Затем наметили курс. В правом нижнем углу приборной доски «Харьковчанки» за стеклянным кружком светился самолетик. Это и был указатель курса, конец ниточки, по которой поезд тянулся к Мирному. Задан курс — и водитель «Харьковчанки» вместе со штурманом должны поддерживать его, не думая больше ни о чем до остановки. А на остановке следует вновь уточнить курс, так как в пути машину трясет, сбивает с направления, и отклонение даже на один градус за перегон уводит поезд в сторону на несколько километров.
По проложенному курсу пошли вперед — днем, впервые за последние полтора месяца: стало теплее, и уже не было необходимости запускать моторы в дневное время, когда температура на несколько градусов выше, и двигаться поэтому ночью. Шли без отдыха шестнадцать часов и ранним утром добрались до Пионерской.
Гаврилов не покидал штурманского кресла и вывел поезд на редкость точно: Игнат чуть не врезался в «раскулаченный» тягач, намертво вросший в сугроб неподалеку от входа в домик. И сама по себе удача была приятна, и времени выиграли целые сутки: караулить солнце не надо — координаты Пионерской имеются на всех картах.
Подошли к домику и, быстро расчистив вход, стали ждать добрых вестей от Бориса. Тот уже бывал в этом жилье, заброшенном людьми много лет назад, и знал, что и где там находится. Обвязавшись капроновым шнуром, он метра два прополз вниз на животе, расчистил снег у внутренней двери и проник на камбуз. Включил фонарик, осмотрелся. На полке лежал десяток мороженых гусей — драгоценная находка. Кроме них, Борис побросал в мешок три пачки окаменевших макарон, банку витаминов в драже и осторожно сунул в карман брошенный в углу окурок «Казбека». Убедившись, что больше разжиться нечем, подергал за шнур, и осторожно, чтобы не вызвать обвала, полез обратно.
Спали сидя, но дождались упавшей с неба гусятины — на радостях Гаврилов разрешил зажарить две тушки. Размяли, высушили табак из окурка, затянулись по разу и легли отдыхать на четыре часа.
Пришли на Пионерскую пять машин, а покинули станцию четыре.
Когда Ленька, разогрев двигатель, нажал на стартер, послышался скрежет рвущейся стали. Не по ушам — по сердцу царапнул этот скрежет. Прежний Ленька снова газанул бы — авось пронесет, но за одного битого двух небитых дают, не тот стал Савостиков. Выскочил из кабины, замахал руками, созвал товарищей.
Быстро нашли то, что искали. Гаврилов сказал два слова Игнату, тот взял фонарик и полез под тягач. Посветил себе, пошуровал рукой, выкарабкался обратно.
— Ну? — спросил Гаврилов. Игнат выругался.
— Что случилось? — излишне засуетился Ленька, и глаза его были виноватыми, как у нашкодившей собаки.
Гаврилов поднялся в кабину, нажал на стартер, прислушался.
— Все! В утиль! — Игнат опустил низ подшлемника, сплюнул и снова выругался. — Ты, Жмуркин, не запускайся пока.
— Почему? — удивился Тошка.
— А потому! — грубо ответил Игнат. — Венец — делу конец, правда, Савостиков?
— Ты не намекай! — повысил голос Ленька. — Не намекай! Понял?
— Оставь, Игнат, — вмешался Давид.
— А чего он намекает? — не унимался Ленька. — Чего прилип?
— А то, что где ты, там и прокол!
— Цыц, щенячье племя! — рыкнул на них Гаврилов, спускаясь. — Тошка не запустился?
— Не успел, батя, — сунулся к нему Тошка.
— Твое счастье, что не успел!
— Разговариваешь, батя, — с упреком сказал Алексей. — Обещал ведь.
— Поболел, хватит! — Гаврилов потряс кулаками. — У, гад ползучий! Костюм небось гладит, сволочь, регалии цепляет, чтоб с фасоном на причал сойти!..
— Не заводись, батя, — тихо проговорил Алексей. Пошли в тепло.
— Сам иди!.. — заорал Гаврилов. — Игнат, говорил Синицыну про отверстия?
— Говорил, батя, вместе с Валерой, не сомневайся.
— А что толку, что говорил? Проверил?
— Не проверил, батя…
— Почему не проверил?.. Молчишь?.. — Гаврилов отдышался. — Ладно, молчи, утешать тебя не стану. Чего глазеете, время теряете? За дело! Вася, осмотри с Тошкой «неотложку». Сани, Давид, цепляй к себе. Игнат, машину раскулачь, аккумуляторы не забудь, соляр, масло слей. Брезентом укрой хорошенько, в сентябре вернемся, отремонтируем либо возьмем на буксир. Все ясно?
И побрел в «Харьковчанку».
А с Ленькиным тягачом случилась такая история. В пургу от снега силовое отделение уберечь невозможно: как его ни закрывай, через невидимую глазом щелочку набьет целый сугроб. И потому в днище тягача, откуда метелкой снег не выгребешь, походники прожигают отверстие для стока воды. Если же этого отверстия нет, то снег, растаяв от тепла работающего двигателя, на остановках превращается в лед и прихватывает венец маховика, как бетон. И тогда стоит водителю нажать на стартер, как с венца летят зубья. Так получилось у Леньки.
Когда Гаврилов с Игнатом перегнали по припаю в Мирный новые тягачи, Синицын должен был приказать сварщику выжечь отверстия. Не приказал — и вот тягач превратился в никому не нужную рухлядь. Чтобы сменить венец, нужно разобрать и снять двигатель, отсоединить коробку перемены передач от планетарного механизма поворота и так далее — словом, разобрать и вновь собрать чуть ли не полмашины.
