Походный барабан - Ламур Луис (читать книги без сокращений txt) 📗
— Мы говорили о земле. Это правда, будто некоторые христианские богословы верят, что земля плоская?
— Богословам, — сказал я, — следовало бы отправиться к морю. То, что землю круглая, доказывает каждый корабль, исчезающий за горизонтом.
Валаба повернулась ко входу в лавку.
— Приятно видеть тебя снова, Кербушар. Не желаешь ли присоединиться к нам? Мне хотелось бы, чтобы ты рассказал нам о землях за Туле.
— За Туле? — высокий молодой человек положил руку мне на плечо. — А что, есть такие земли?
— Они остаются тайной только для ученых да сочинителей книг. Рыбацкие суда ходят туда каждый сезон. Я кельт, из Арморики, что в Бретани. Рыбацкие суда с нашего острова Брега плавают к этим далеким землям с незапамятных времен. И не только они. Корабли басков и норманнов там бывали, и из Исландии тоже.
— Расскажи мне об этих землях.
— Не могу. Наше судно ходило туда за рыбой, а земля эта далека, и люди там дикие. Наловив рыбы, мы отправлялись домой.
Светлокожий юноша явно скучал — да к тому же был заносчив. Он пренебрежительно покосился на меня:
— Так ты рыбак? В одежде студента?
— Все мы рыбаки — каждый на свой лад, — заметил я. — Кто-то выуживает одно, кто-то другое… — Я улыбнулся ему: — Скажи мне, а какую рыбку удишь ты?
Он уставился на меня, сбитый с толку моими словами. Прежде чем ему пришел в голову какой-то ответ, Валаба сказала мягко — по глазам было видно, что она довольна:
— Ты не совсем понял, Родерик. Матюрен Кербушар — г р а ф Кербушар. В его стране есть такой обычай — все мальчики учатся морскому делу.
Этот титул, конечно же, полнейшая бессмыслица, хоть и говорили, что существовали такие в прошлые времена. Остальные же её слова были совершеннейшей правдой. Я удивился, откуда она это знает. Или просто сказала наугад?
Титулы никогда не производили на меня особого впечатления. Их давали королевским слугам. Некий барон, мне знакомый, получил свой титул за то, что помогал королю каждое утро надевать подштанники или что уж тот король носил.
А мы, Кербушары, никому и никогда не были слугами. Отец часто говорил, что не знает ни одного короля, чей род был бы хоть наполовину столь же древним, как наш. Да и вообще древность рода не имеет значения: многие старые деревья дают плохие плоды.
Родерик явно меня невзлюбил, но второй молодой человек заинтересовался разговором. Он заказал для нас вино, для себя — кофе.
— Ты человек ученый, искатель знаний, однако же был и моряком… Редкое сочетание.
— Есть в море такое знание, которого не сыщешь больше нигде. В последнее время я читал повествования о разных путешествиях… Как же много упущено в этих рассказах! Есть неизменные знания о море, передаваемые от отца к сыну на протяжении многих поколений.
Обычно мы плывем от своих берегов к великим рыболовным полям на запад, мимо Эйре — зеленого острова за Англией. Оттуда при благоприятном ветре всего пять-шесть дней пути до Ледовой Земли — Исландии, и только два дня, ну, может быть, три — до Зеленой Земли — Гренландии. А оттуда ещё пять дней до рыбных полей, а то и меньше.
Наши рыбаки и люди из Эйре узнали об этих землях, наблюдая за полетом птиц, ибо если над океаном летают птицы, которые гнездятся только на суше, то, значит, неподалеку земля. Куда они летят, там и должна быть земля, поэтому рыбаки следуют за стаей, пока не потеряют её из виду, потом за следующей, пока она не скроется из глаз; и так, пока не увидишь вершины гор дальней земли.
За многие годы наши люди открыли немало земель, и монахи из Эйре, искавшие уединение, часто оказывались там раньше нас. Такие люди уже жили в Исландии, когда приплыли первые викинги. Викинги говорят об этом в своих сагах.
Слава открывателя зачастую достается человеку, обратившему внимание на то, что простые люди делали годами. Я сомневаюсь, была ли найдена хоть одна земля, где прежде не побывал какой-нибудь рыбак, охотник или торговец.
— У низких людей смелости не хватит на подобное приключение! — заметил Родерик.
— А кто думает о смелости? Или приключениях? У людей, о которых я говорю, нет времени ни на то, ни на другое. Они ловят рыбу для пропитания или на продажу.
— Масуди говорит об этом в своей географии, — согласился высокий юноша. — Мореходы уходят и возвращаются, пока географ сидит у себя в кабинете и пытается представить землю и её страны в соответствии с собственной теорией…
Валаба молча поигрывала своим стаканом и слушала. Молодой собеседник озадачивал меня. У него были руки и плечи крестьянина и лицо мыслителя — если существуют такие лица. Во всяком случае, это было лицо вдумчивого человека.
Одежда его говорила о богатстве, а единственным драгоценным камнем, который он носил, был великолепный рубин, но я никак не мог найти для него полочку. Юноша не был ученым в полном смысле слова, не походил и на солдата.
Мы долго беседовали о трудах аль-Бакри, о Хинде, о Катае. Беседа за стаканом вина то и дело перескакивала с одного предмета на другой и касалась половины земного шара.
— Ты должен прийти завтра ко мне домой, — предложила Валаба. — У нас соберутся гости, и будет петь Ибн Кузман.
Ибн Кузман, странствующий менестрель, овладел «зайялом» — популярной песенной формы, излюбленной трубадурами, и поднял её на действительно высокий уровень. Он стал предметом восхищения в Кордове — как и в Толедо, Севилье и Малаге. Конечно, я слыхал о нем, но никогда не рассчитывал услышать его пение.
Но и сейчас я не решался. В таком обществе наверняка будут шпионы, которые донесут о моем присутствии Ибн Хараму или принцу Ахмеду.
— О светоч мира! — сказал я. — Если бы я мог выбирать, то провел бы всю жизнь там, куда достигает звук твоего голоса, но если я появлюсь в такое время в твоем доме, то эта самая жизнь окажется слишком короткой…
Высокий юноша улыбнулся:
— Приходи без опасений, — сказал он. — Я очень хочу поговорить с тобой снова, и можешь не бояться ареста. Даю тебе слово.
Он поднялся, а за ним Валаба и Родерик.
— Приходи же, — сказала она, — и не тревожься.
Они ушли, и я тоже, возбужденный событиями вечера, медленно побрел по улице. Кто этот дружелюбный молодой человек, едва ли старше меня самого, который сопровождал Валабу?
Сафия выслушала мой рассказ.
— Матюрен, ты действительно счастливчик. Молодой человек с большими руками? С таким волевым лицом, с крупными чертами? С широкой улыбкой?
— Да, такой он и есть.
— Это же Якуб, старший сын самого Йусуфа и его любимец!
Об Абу-Йусуф Якубе много говорили в Кордове. Между ним и его отцом-халифом существовало редкое взаимопонимание, совершенно необычное между мусульманскими правителями и их сыновьями. Йусуф знал, что сын не стремится захватить власть раньше, чем настанет его время, да вряд ли и вообще особенно к ней стремится.
Необыкновенно способный, искушенный в делах правления, Якуб предпочитал помогать отцу и держаться в стороне от общественного внимания.
Сафия уселась и налила кофе.
— Однако же… Валаба! — воскликнула она. — Сначала невеста принца Ахмеда, а теперь вот — Валаба, прекраснейшая из женщин Кордовы! Впрочем, неудивительно. В конце концов, ты чрезвычайно красив.
— Я едва знаю её.
— Ну, зато она узнала тебя достаточно и позаботилась, чтобы твой конь ожидал тебя в конюшне стражника.
— Что?! Ты сама не знаешь, что говоришь! Валаба ничего общего с этим не имела!
— И тем не менее, это была именно она. Это на её золото стражник играл в кости в конце коридора и не мог ни видеть, ни слышать, что творится в твоей камере. Большего она сделать не могла. Если бы ты бежал как-то иначе, всем стражникам отрубили бы голову… Я не буду больше упоминать об этом. Такие вещи лучше принять и запомнить, но не болтать о них. Это может повредить ей.
— У неё есть власть в Кордове…
— Да… — с горьким вздохом сказала Сафия. — И у меня была в свое время… Но власть — это порыв ветра, который скоро улетает…
