Походный барабан - Ламур Луис (читать книги без сокращений txt) 📗

В эту ночь я рассказал Сафии о моем отце и о том, что, несмотря на известие о его смерти, верю, что он до сих пор жив. Она задала мне множество вопросов насчет галеры, её команды, цели плавания. Потом о возрасте отца, его внешнем облике и каких-либо шрамах и отметинах на теле.

— Тебе следовало рассказать мне раньше… но неважно. Возможно, мне удастся что-нибудь о нем узнать.

И прежде, чем я смог спросить её, каким образом она добудет такие сведения, Сафия протянула мне ключ.

— Ступай в это место, — она рассказала мне, как туда пройти. — Найдешь там четырех лошадей. Погляди на них и реши, достаточно ли у них резвости и силы. Дальше, я хочу, чтобы в течение следующих четырех недель ты посвящал один день в неделю закупке припасов для путешествия.

— Ты уезжаешь?

— Мы уезжаем. Я говорила тебе, что ты можешь мне понадобиться. — Она повернулась так, чтобы глядеть прямо на меня. — Матюрен, если у меня возникнет нужда спасаться, то нужда эта будет отчаянной. Я ничего не хочу об этом говорить. Не ходи к лошадям днем, а когда идешь туда, удостоверься, что за тобой не следят.

— Когда?

— Когда я скажу. Ты, по-видимому, человек предприимчивый, мне такого и нужно было. Твоему другу Гаруну можно доверять?

— Уверен.

Она улыбнулась моему удивлению, потому что я не упоминал при ней его имени.

— Такое мое дело — знать. А твое — быть готовым помочь мне, как я помогла тебе. Однажды — и уже скоро — мне придется спешно покинуть этот город.

— Тебе достаточно только сказать.

— И пожалуйста, пусть не будет между нами недоразумений. Я делала то, что необходимо, а ты сам пришел с предложением своих услуг.

— И не возьму его назад.

В саду стоял сильный запах жасмина, и мне вспомнилась та ночь несколько месяцев назад, когда я перелез через эту стену, голодный, в лохмотьях… в городе, полном врагом… Да, я у неё в долгу.

Мавританская Испания была воистину рассадником интриг, и нити заговоров всегда тянулись через Гибралтарский пролив в Северную Африку, на родину берберов. А христианские властители Наварры, Кастилии и Леона с завистью поглядывали на юг, на роскошь Андалусии — и плели свои тенета.

Поняв, что времени осталось в обрез, я ещё более усердно взялся за ученье. На первом месте были у меня медицина и военная тактика, но я изучал также искусство мореплавания, историю, философию, химию и ботанику.

Ключ к успеху в арабских странах тогда был, однако, не в этих познаниях. Араб по природе поэт. Его язык полон поэзии и чудесных звуков, настолько, что даже государственные документы писались в поэтической форме, а поэты-импровизаторы были самыми почитаемыми и нужными людьми.

Одна из глав «Кабус-Намэ» излагала советы по стихосложению. Не знаю, много ли выгоды удалось извлечь сыну принца гурганского из отцовских советов, но мне удалось. Принц умер за сто лет до моего рождения, а может, и ещё раньше, но его советы ещё вполне годились.

Мало-помалу я изучил пути бегства из Кордовы и хорошо узнал часы закрытия ворот, а также разведал, какие из стражников самые строгие, а какие, наоборот, несут службу спустя рукава. Время от времени я распивал бутылочку с теми, кто был к этому склонен, потому что большинство мусульман вина не пьет. Иногда заглядывал в низкопробные кабаки, заводя знакомство с фиглярами, жонглерами, бродячими певцами и даже с ворами. Слушал сказочников на базарах, прикидывая, что и это может когда-нибудь пригодиться. Упражнялся в игре на лютне и то тут, то там опускал в чью-нибудь руку монету или покупал что-то съестное.

Постепенно этим людям стало известно, что я — тот самый Кербушар, который продал галеру и убежал из замка, куда заточил меня принц Ахмед. Сведения стекались ко мне капля за каплей. Ибн Харам уехал в Северную Африку; у принца Ахмеда все ещё нет сына.

Я больше не служил в большой библиотеке, потому что Сафия приказала мне быть готовым к отъезду в любую минуту; однако библиотека по-прежнему была открыта для меня, и ученые меня радушно принимали. Сафия давала мне деньги, и то, что я эти деньги отрабатывал, позволяло мне принимать их как плату, не пересиливая свою гордость.

В библиотеке имелись подробные каталоги, перечисляющие её книги; многие из этих сокровищ были очень красиво иллюстрированы, переплетены в доски из ароматической древесины, обтянутые тисненой, выложенной самоцветами кожей. Тут хранились книги, написанные на древесной коре, на пальмовых листьях, на бамбуке или на тонких деревянных дощечках; на кожах животных, на кости, на тонких табличках из меди, бронзы, сурьмы, глины, на полотне и шелке. И, конечно, обычные — на папирусе, коже и пергаменте.

В библиотеке были ученые, которые читали на санскрите, на языках пали и харушти и даже на древнекашмирском письменном языке — сарада. Но попадались тексты на языках, которых ни один из нас не мог прочитать, — например, записи с островов Крит и Тера note 10 или из этрусских развалин.

День за днем я вкапывался в работу, и теперь, когда не был занят переписыванием или переводами, мои ученые занятия сильно продвинулись вперед, ибо я с головой погрузился в это крупнейшее хранилище рукописей, зачастую нетронутых и нечитанных.

Как-то ночью в комнату, где я спал, пришла Сафия.

— У меня есть новости.

— Новости? Какие?

— Твой отец, может быть, ещё жив…

— Что? — сердце мое заколотилось.

— Его галера затонула у берегов Крита, но его — или кого-то похожего — вытащили из моря и продали в рабство.

— Значит, я должен ехать на Крит.

— Его там больше нет. Он был продан какому-то купцу из Константинополя.

Мой отец жив!

— Я должен ехать…

Сафия покачала головой:

— Это было бы глупо. Те, кто разыскал его, сейчас собирают дальнейшие сведения. Когда я получу ещё новости, ты сразу же о них узнаешь.

Полный нетерпения, я все-таки должен был ждать. Конечно же, Сафия права. Срываться с места, не узнав ничего досконально, значило ещё раз отдаться на волю случая. Прежде всего нужно выяснить, что за купец его купил и является ли он по-прежнему его владельцем или перепродал его, а если перепродал, то кому.

Я ждал очень долго, могу подождать и еще. Приходилось верить, что Сафия не подведет меня, так же, как и я не уклонюсь от своего долга перед ней.

Глава 21

Откуда Сафия достала лошадей, я не знал, но все они были из «аль-Хамсат-аль-Расул» — из пяти великих пород, превосходящих всех остальных арабских лошадей. Две — «кухайла», одна — «саглави», последняя же — «хадба». Только третий из перечисленных — жеребец, остальные — кобылы, которым арабы отдают предпочтение.

Это были красивые животные, а ухаживал за ними конюх-араб из пустыни, глухонемой.

Ясно было, что в лошадях — вся его жизнь, и в лучшие руки они попасть не могли; но я не жалел времени, чтобы познакомиться и поладить с ними, и регулярно скармливал каждой по несколько кусочков лакомства, именуемого «найда»: это пшеница, проращенная в течение нескольких дней, а затем высушенная и спрессованная в коржи.

Проведав лошадей второй раз, я ушел кружной дорогой, чтобы меня нельзя было выследить, и очутился в каком-то уголке базара у несколько «каробов» и винных лавок. Я поспешил пройти мимо, как вдруг меня остановил холодный, но знакомый голос:

— Если хочешь знать, спроси у Кербушара!

Это была Валаба.

Я обернулся и увидел, что она стоит у входа в винную лавку, а рядом с ней — двое молодых людей. На ней был византийский наряд, столь любимый некоторыми модницами Кордовы: бледно-голубая туника до лодыжек и плащ темно-синего цвета, расшитый мелкими золотыми мальтийскими крестами.

— Кербушар, — сказала она, — знает дальние уголки мира. Спроси его.

Один из молодых людей, тонкий и бледный, едва взглянул на меня, заметив лишь мою грубую одежду студента. Второй, высокий юноша с раскованными движениями и мягким, увлеченным взглядом, заинтересовался больше.