Подобно солнцу - Ланге Пауль Вернер (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
«Только они закончили рассказ, как до нас долетели громкие крики и стоны. Мы тут же подняли якоря, подошли к берегу и сделали несколько залпов по домам. Обстрел продолжался, вдруг мы увидели Хуана Серрано, раздетого до рубашки, связанного и истекающего кровью. Он закричал, чтобы мы прекратили огонь, иначе его убьем. На наш вопрос, живы ли остальные, а также знающий язык [Энрике], он ответил, что все, кроме последнего, убиты, и стал умолять, чтобы мы выкупили его».
Цена была назначена мгновенно: два орудия, два слитка меди, немного полотна. Под защитой корабельных пушек Карвальу, тут же взявший на себя командование флотом, мог бы хотя бы попытаться осуществить обмен. Вместо этого он велел поднять паруса, потому что, как подозревает Пигафетта, стремился стать главнокомандующим. Единственный друг хрониста остается на берегу, молящий, плачущий, истерзанный. «Он кричит, что упросит бога в день Страшного суда предстать перед своим другом Жуаном Карвальу и потребует у всевышнего его душу. Мы быстро поплыли прочь. Я не знаю, был ли Хуан Серрано еще жив или умер, когда мы его покинули».
Одни решили, что слышат вопли, с которыми островитяне набросились на капитана, другим показалось, что они видят, как разлетаются в щепы кресты, воздвигнутые на острове.
А три каравеллы двинулись морской дорогой, которую сегодня называют морем Минданао. Приблизительно сто двадцать человек направлялись теперь к островам Пряностей, а было их двести шестьдесят пять, когда армада, спустившись вниз по течению Гвадалквивира, вышла в море. Генерал-капитан, его надежнейший кормчий и его опытнейшие офицеры погибли. Пока еще никто не оспаривает решение Карвальу, который провозгласил себя генерал- капитаном, хотя уже всем ясно, что это просто негодяй. Командиром» Виктории» становится Гомес Эспиноса, а «Консепсьону» вообще капитан больше не нужен. Корабль более других изъеден древоточцами, и к тому же не хватает людей, чтобы сформировать для него экипаж. Принимается решение сжечь судно. Припасы и предметы снаряжения делятся между двумя остальными кораблями. Уже языки пламени охватили дряхлый такелаж, поднимаясь все выше и выше, с громким скрежетом разваливается обшивка, горящие шпангоуты опускаются в воду, окутывая все кругом туманом. Такой конец корабля едва ли способствует улучшению мрачного настроения моряков.
Проследовав мимо острова Панглао (о. Негрос), о жителях которого Пигафетта замечает, что они «черны, как эфиопы», — там действительно живут негритосы, — корабли поворачивают на юг и достигают северного побережья острова Минданао. Здесь путешественников встретили радушно. «Их король очень хотел заключить с нами мир и в знак величайшего расположения порезал себе левую руку и омочил вытекшей кровью тело, лицо и кончик языка. Мы поступили точно так же». После всего того, что произошло, кажется странным, что Пигафетта без колебаний последовал в гости к князю на остров. Но этот человек не ведает страха. Кроме всего прочего, он, видимо, единственный европеец, который может более или менее сносно объясниться с местными жителями — его словарный запас малайского языка скоро достигнет четырехсот пятидесяти слов. Он удовлетворяет не одну только жажду знаний: его одаривают пальмовым вином, рыбой и рисом, компанию ему составляют многие высокопоставленные вельможи и «две прекрасные женщины». Конечно, его хозяин не был значительным правителем — это был всего-навсего мелкий раджа с севера Минданао. Тем более поражало, что в убранстве дома и обиходе князя, одежду которого составлял только кусок материи, нашлось множество изделий из золота и посуда из китайского фарфора. Загадка была скоро разгадана. Пигафетта узнал, что с острова Лусон сюда приплывают китайские купцы и ведут с островитянами торговлю. Сведения итальянца стали, наверное, первой информацией, полученной европейцами, о существовании самого большого острова Филиппин. Прочие же его сообщения о катании на лодках при свете факелов, о рыбаках, приносящих в дар князю выловленную таким. образом рыбу, и о супруге князя — любительнице музыки кажутся почти идиллическими. Вид трех повешенных преступников, правда, Выдает ему, что и здесь правят, исходя не из одного только схождения.
Далее, следуя юго-западным курсом через море Сулу, корабли)истают к скудному острову Кагаян. Не ясно, почему поплыли В этом направлении, а не в сторону островов Пряностей. Существует предположение, что мореплаватели услышали на Минданао о государстве брунейского султана и надеются там пополнить запасы провианта и получить лоцмана. Кагаян не может им предоставить ни того, ни другого. Его жители пришлые, были вытеснены сюда с близлежащего Калимантана. «Они ходят обнаженные и вооружены простыми духовыми ружьями. Сбоку они носят колчаны со стрелами, отравленными растительным ядом, а также копья, щиты и кинжалы, рукояти которых украшены золотом и драгоценными камнями. Они сразу приняли нас за богов. Это была голодная, забытая богом земля; пребывание на Кагаяне не принесло облегчения измученным морякам. Каким-то образом они достигли, наконец, плодородного острова Палаван, расположенного к северу от Калимантана. «Мы имели все основания назвать этот остров «землей обетованной, так как прежде, чем мы его достигли, мы выстрадали пытки жесточайшего голода. Очень часто мы были на грани того, чтобы бросить корабли и обосноваться на суше во избежание голодной смерти».
Сначала для ликования не было никаких причин где-то возле восточного побережья острова Палаван на моряков обрушился град стрел, и они, разочарованные, были вынуждены плыть дальше на север, пока разразившийся шторм не заставил их бросить якорь совсем недалеко от берега. Здесь солдат Хуан де Кампос проявляет себя человеком исключительного мужества и духа солидарности. Он вызывается доплыть до острова и сторговать у местных жителей провизию. Если его убьют, это будет небольшая потеря для товарищей, а всевышний уж позаботится о его душе. Конечно, просьбу добровольца сразу удовлетворяют. дальнейшие события делают честь не только смелому Хуану де Кампосу, но и жителям острова Палаван: он остается цел и невредим и после радушного приема с полной лодкой провизии возвращается назад.
Многообещающие надежды оправдались. Скоро европейцам удалось заключить кровный союз с вождем их гостеприимных хозяев; «рис, имбирь, свиньи, козы, птица, диковинные фрукты, которые были, пожалуй, с фут длиной и толщиной с руку)>, попадают в котлы европейцев.
И вот, как следует подкрепившись, Пигафетта устремляется обследовать остров, наблюдать жизнь аборигенов. Это крестьяне и рыбаки, они не пренебрегают и промыслом в лесу, применяя там отравленные стрелы, которые пускают из примитивных духовых ружей. Из всех предложенных испанцами товаров они наиболее оценили латунные кольца и цепи, особенно медную проволоку, применяемую ими для рыболовных снастей. Удивленно и восторженно сообщает хронист о крупных петухах, которых здесь выращивают с единственной целью — чтобы полюбоваться их поединком. «Хозяин петуха-победителя получает в награду петуха и ставку побежденного>. Еще более удивительной оказалась встреча в одной из деревень Палавана, куда затем прибыла экспедиция. Там объявился крещеный африканец по имени Бастиан, которого необъяснимые обстоятельства привели на Молуккские острова, а оттуда забросили на Палаван. Он немного говорит по-португальски — для наших путешественников обнадеживающее указание на то, что они мало-помалу приближаются к границе европейской сферы влияния. Бастиан заверяет, что он приведет их суда на Калимантан, но незадолго до отплытия исчезает. К счастью, удалось заручиться вместо него помощью трех мусульманских лоцманов. Под их руководством, осуществляемым далеко не по доброй воле, испанцы 21 июня 1521 года покидают Палаван, минуют изобилующие скалами и рифами прибрежные воды западного Калимантана и 8 июля достигают Брунея. Так, наконец, мореплаватели прибыли в резиденцию поистине значительного восточноазиатского владыки. Кроме зданий, где живут султан и его высочайшие вельможи, все дома города построены на сваях, которые периодически омывает прибой. По оценке Пигафетты, под крышами домов проживают 20 000—25 000 семей. Основа их благосостояния — торговля и сбор дани с покоренных князей; со всех сторон света приходят сюда китайские джонки, малайские прау. Они умножают богатство султана и купцов, до такой степени поразившее и ошеломившее европейцев, что позже два матроса с «Виктории» дезертировали, чтобы попытать счастья в Брунее. Прибывшие вынуждены держаться здесь более скромно, чем ранее: один только дворец султана защищен шестьюдесятью двумя пушками, на улицах часто встречаются боевые слоны в драгоценной сбруе, торговцы носят платья из переливающихся шелков и принимают к оплате только китайские монеты.
