Подобно солнцу - Ланге Пауль Вернер (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Такие выходки приносят мало пользы упрочению новой религии. Вскоре генерал-капитан вынужден упрекнуть раджу в том, что его подданные все еще поклоняются идолам и приносят им жертвы. Это случилось, получил он ответ, во благо члена его семьи, самого смелого и мудрого человека страны, который уже несколько дней прикован к постели. Магеллан потребовал, чтобы больного тут же окрестили — весьма показательный, нетерпеливый и бескомпромиссный образ действия в вопросах религии. Более того, он готов присовокупить в залог собственную голову, — если больной после крещения не выздоровеет. Смелые, твердые ‚ слова, похожие на те, что прозвучали в проливе, когда Магеллан говорил о кожаной обшивке рей. К счастью, залог не понадобился, так как происходит «в высшей степени примечательное чудо нашего времени». Процессия под предводительством самого генерал-капитана направилась к дому больного. Его находят не способным ни говорить, ни двинуться, что, однако, не мешает тут же окрестить его самого, двух жен и десять дочерей. Сразу после крещения больной смог заговорить, через пять дней был полностью здоров. «Когда больной убедился, что выздоровел, он на глазах короля и всего народа разбил изображение идола, которое несколько старых женщин спрятали в его доме. Еще он разрушил и сровнял с землей несколько храмов на берегу, где раньше они поедали принесенное в жертву мясо. Пока островитяне сносили эти постройки, они не переставая кричали: «Кастилия, Кастилия!»
Хотя Фернан де Магеллан сохранил голову на плечах, вдумчивому наблюдателю может показаться, что он ее уже давно потерял. Вместо того чтобы удовлетвориться расположением некоторых князей, завязать взаимовыгодные отношения и избегать любых конфликтов, он хочет тотчас же преподнести вновь обращенные души своему богу, а императору — новые владения. При этом служителей культа оставят без пищи, жилые постройки сожгут, людей замучают. Для него, безоговорочно стремящегося свершить Великое, чья воля преодолела и пролив и океан, это будет венцом помыслов, более желанным, чем все пряности Молуккских островов.
В то время как генерал-капитан озабочен искоренением религиозных обычаев, существовавших ранее на острове, Пигафетта фиксирует все, что о них узнает. Например, он описывает обряд жертвоприношения животных, когда после сложного ритуала убивают свинью и принимающие участие в обряде мажутся ее кровью; рассказывает о своеобразных обрядах погребения. В конце концов Пигафетта в который уж раз поддается игре воображения: он рассказывает о появлении дурного знака, предвестника чего-то ужасного: «Каждую ночь, в полночь, в тот город прилетала угольно-черная птица размером с ворону. Едва она успевала сесть на землю, как все собаки кругом принимались скулить и лаять, визг и вой продолжались пять-шесть часов. Никто так нам и не сказал, что бы это могло значить». Может быть это был Зетеб, патагонский князь Тьмы, из мести последовавшей за ними, или один из обиженных, жаждущих свиной крови богов Себу? Если пришельцев и ждет злой рок, они сами его породили.
Силапулапу, правитель близлежащего островка Мактан, все еще противится обращению в христианство и не повинуется Карлосу-Хумабону, хотя один из его поселков сожжен дотла. Магеллан опять требует от него подчиниться радже острова Себу, а флотилии выплатить дань в виде трех мер риса, трех мер проса, трех коз и трех свиней. Он добивается немногого. Один из вождей с острова Мактан по имени Сула посылает своего сына с двумя козами и велит передать, что готов вместе с испанцами воевать против Силапулапу. Это, конечно, коварная хитрость, так как Сула предоставил только одну лодку с экипажем. Все-таки генерал-капитан решается на сражение. Он зашел слишком далеко, чтобы оставить безнаказанным неповиновение какого-то островного князька. Хуан Серрано, боевой товарищ еще со времен индийских походов, пытается доказать Магеллану, что сражение ничего не даст, что затея бессмысленна, результатом ее будет только гибель многих людей. Все напрасно. Даже Карлос-Хумабон не в восторге от плана и проявляет интерес только тогда, когда сам Магеллан решает возглавить поход: <Мы его и убеждали и уговаривали остаться, но он заявлял, что хороший полководец никогда не покидает свое войско». Возможно, Пигафетта и офицеры даже напоминают ему о договоре, заключенном с императором, один из параграфов которого гласил: если дойдет до военных действий, генерал-капитан не должен ни при каких обстоятельствах покидать флагманский корабль. Магеллан остается мужественен и непреклонен. Везде и всегда он добивался максимального, и в Севилье, и в бухте Сан-Хулиан, и в проливе, и в злобном океане. Не он, а другие потеряли тогда авторитет, здоровье, а часто и жизнь. Так достойно ли теперь прятаться за чужие спины?!
27 апреля 1521 года после полуночи отдан приказ занять места в трех самых больших лодках флотилии. Шестьдесят вооруженных мужчин в латах и шлемах сели в лодки, захватив с собой несколько небольших орудий. Испанское войско усилено тридцатью лодками с несколькими сотнями воинов раджи острова Себу. Правда, последних Магеллан рассматривал только как зрителей. Они должны оставаться в стороне, пока он будет наказывать всю рать Силапулапу. Это кажется странным — подставляя под удар правителя Мактана свою голову вместо Хумабона, он будет вынужден столкнуться с сотнями, возможно, тысячами воинов. Из слов, с которыми генерал-капитан обратился к участникам будущего сражения, становится понятна причина его самонадеянности: испанцы не должны дать себя запугать числом врагов. Значительно полезнее вспомнить конкистадора Кортеса, который с горсткой решительных людей завоевал империю ацтеков. Тогда двести человек покорили четверть миллиона — господь да пре- будет с ними!
Ложный вывод. За три часа до восхода солнца испанцы вынуждены признать, что подходы к берегам острова Мактан усыпаны рифами: лодки европейцев здесь пройти не смогут. Нет возможности доставить на сушу пушки, и, таким образом, испанцы лишены своего главного оружия. Магеллан посылает сиамского купца к Силапулапу. Он предлагает ему свою дружбу, если тот подчинится монарху острова Себу, будет почитать императора Карла У и выплатит требуемую дань. Если он не подчинится, то узнает, как могут колоть испанские копья. Ответ был самоуверен и коварен одновременно: пусть христиане нападают, воины с Мактана тоже имеют копья, хоть и обожженные на кострах. Он просит только, чтобы бой начали с восходом солнца, так как ждет подкрепления. Это кажущееся подтверждение слабости заведет нападающих в западню. Магеллан не разглядел подвоха и дождался восхода солнца. Что случилось потом, не может никто рассказать лучше свидетеля, Антонио Пигафетты:
«Как только забрезжил день, сорок девять наших людей прыгнули в воду. Прежде чем мы достигли берега, нам пришлось пройти вброд расстояние двух выстрелов из арбалета, так как лодки из-за рифов и скал не могли подойти ближе к берегу. Остальные одиннадцать человек остались в лодках, чтобы их охранять. Как только мы достигли берега, сразу пошли в атаку. Те люди общей численностью более полутора тысяч человек разбились на три отряда. Едва завидев нас, они устремились вперед с душераздирающими воплями и оглушающими криками два отряда на фланги, один — в центр. Капитан заметил опасность, поэтому разделил нас на две группы, и мы вступили в бой. Около получаса велся обстрел с дальнего расстояния из мушкетов и арбалетов, но все напрасно, так как выстрелы испанцев почти не пробивали грубые и крепкие деревянные щиты [их противников] и только изредка ранили руки. Когда капитан это увидел, он закричал: «Прекратите стрелять! Не стреляйте!» Но никто его не слушал. Аборигены тоже заметили, что наш ружейный огонь не наносит ущерба. Они подняли невообразимый шум и продолжали стойко держаться. Только отстреляли наши мушкеты, аборигены принялись кричать еще громче, продолжая прыгать туда-сюда, полные страха, однако не забывая прикрываться щитами. Так они уцелели и потом обрушили на нас такой шквал стрел, бамбуковых копий с металлическими наконечниками, заостренных кольев и камней, что мы еле сумели от него защититься».
