Письма с Соломоновых островов - Гижицкий Камил (чтение книг .txt) 📗
Жители селения восприняли землетрясение как неизбежное зло, вызванное, по-видимому, гневом Пуа Танталу, но с явной озабоченностью глядели на разрушения, произведенные океаном на побережье. Огромные, более десяти метров высотой волны перекатились через барьер из коралловых рифов и почти полностью смыли один из домов ритуальных лодок, а другой серьезно повредили. Дом для неженатых мужчин и подростков, построенный на сваях, также сильно пострадал, хотя, к счастью, никто из его обитателей не погиб. Говорят, один из холостых пожилых мужчин, страдающий болезнью желудка, разбудил всех сразу же после первого толчка, пока волны не залили еще дом. Правда, не обошлось без синяков и даже серьезных ссадин, но здешние мужчины стойко переносят любую боль.
Сам берег представлял собой страшную картину. Мощные удары волн смыли половину кокосовых пальм, поломав почти все остальные. Исчез где-то в морской пучине коралловый барьер, а на его месте высились остроконечные и надтреснутые скалы, в изломах и расщелинах которых торчали пучки длинных бурых водорослей. На поросшем буйными кустами берегу и коралловой осыпи, повсюду, куда только доставали опустошительные волны, среди обломанных ветвей деревьев, поломанных досок и столбов, спутанных сорняков и водорослей валялись сотни рыб, крабов, морских ежей, ракообразных, моллюсков разной величины и формы и даже несколько огромных осьминогов. Некоторые из этих тварей еще шевелились, окатываемые фонтанами брызг разбивавшихся о скалы волн. Однако океан мало кого оставил в живых, и большинство морских обитателей было попросту раздавлено на месте. Подростки возились, громко хохоча, на коралловой осыпи и собирали в корзины все лучшее, что им попадалось, осторожно обходя ядовитых рыб, морских ежей и моллюсков.
Мой заливчик сильно изменился. Коралловый барьер, отделявший его от океана, поднялся почти на полметра, исчезли торчавшие на нем скалы. Океан все еще бурлил, через барьер со страшным грохотом перекатывались огромные массы воды, и заливчик превратился в какую-то жуткую яму, в которой клокотала кипящая вода, повсюду оставляя хлопья густой белой пены. На золотистом пляже заливчика я увидела множество прекрасных, порой очень больших раковин, чудесных разноцветных морских звезд, кораллы и даже огромного паука. Какое-то время он стоял на песке, раскачиваясь словно на ветру, пока наконец не растянулся и не застыл па земле. Сопровождавшие меня девушки подобрали самые красивые раковины, ловко выковыривая из них обитателей, прополоскали их в воде, а затем любезно преподнесли мне. Представляешь, какую чудесную коллекцию редких раковин привезу я в Польшу?
Через несколько дней в О’у не осталось уже и следов опустошений. Все хижины, в том числе и наша, были отремонтированы. Жизнь снова вошла в свою колею. Только на берегу складывали материалы для восстановления уничтоженных домов ритуальных лодок, а старый Халу Харере с утра и до вечера вырезал в своей мастерской для них столбы, шкатулки для талисманов и другие предметы культа. Я немного помогала ему в этой работе, отделывая деревянные сосуды и украшая их перламутровой инкрустацией.
Однажды я совсем одна пустилась в погоню за большой светло-желтой бабочкой и очутилась в старом, мрачном лесу, полном лиан и гирлянд тоненьких вьющихся растений, которые, словно портьеры, расшитые пестрыми, цветистыми узорами, спускались с верхушек деревьев на землю. Вдруг мне послышался голос кукушки. Я остановилась как вкопанная и с некоторым испугом стала прислушиваться: ведь кукушка — редчайшая птица в лесах Улавы, а по верованиям местных жителей того, кто услышит, как она кукует, постигнет несчастье. Однако мне повезло. Виновницей моего замешательства оказалась не кукушка, а очень красивая птица, которую я впервые увидела на Соломоновых островах. Оперение ее отливало металлическим блеском, от светло-стального на спине до пурпурно-коричневого на брюшке и голубого на подгрудке. Она перелетала с одной ветки на другую, ловя на лету больших мух и других насекомых. Тем временем бабочка, за которой я погналась, повисла над чашечкой большого пурпурного цветка. Неожиданно из густой листвы или же с соседнего дерева что-то свалилось на нее. Произошло это столь стремительно, что я уже сочла бабочку погибшей, но она оказалась проворнее и сумела ускользнуть от своего преследователя. К великому моему удивлению, на бабочку напала остроголовая лягушка, которая скатилась на цветок, а затем вместе с ним свалилась вниз. Желтая бабочка пупае — ценная добыча; если повезет, можно обнаружить ее висящей, наподобие летучей мыши, на ветвях дерева. А остроголовая лягушка так хорошо приспособилась к окружающему ее ландшафту, что даже зоркий глаз островитянина не в состоянии заметить лягушку на фоне ствола, на который она уселась. Совершенно случайно я поймала такую лягушку несколько недель назад, но так как для коллекции мне нужен был еще и самец, то решила воспользоваться представившимся случаем.
Я легко нашла оторванный от стебля цветок, но лягушки и след простыл. Затем обстоятельно осмотрела все листья и веточки, росшие вокруг корней могучего дерева из семейства шелковичных, и, отогнув в сторону сеть густых вьющихся растений, начала ощупывать руками ствол. Кора была в толстых складках темно-пепельного цвета, но местами проглядывали коричневые пятна. Шаря одной рукой по стволу, я крепко оперлась на него второй… как вдруг дерево хрустнуло и рука по самый локоть погрузилась в какое-то отверстие! Я почувствовала, как вокруг моих пальцев обвивается что-то тонкое и скользкое. Решив, что это змея или ядовитая многоножка, я пронзительно вскрикнула и быстро выдернула руку. Каково же было мое удивление, когда я увидела длинный ремешок, обильно орнаментированный украшениями из разноцветных раковин. Заинтересованная, я потянула ремешок сильнее, но он не поддавался, как будто был к чему-то прицеплен. Я снова засунула руку в отверстие и ощутила под пальцами довольно большой и тяжелый предмет…
Самые фантастические мысли приходили мне в голову, но после короткого раздумья я вынуждена была их отбросить. Сперва я решила, что нашла клад, спрятанный еще со времен испанских завоевателей, но вскоре сообразила, что шелковичные деревья, как правило, не столь долговечны. Затем я заметила, что отверстие, проделанное моей рукой, свежее, а потому должно быть еще и другое, через которое предмет вложили в дупло. Я начала его искать и вскоре на противоположной стороне ствола обнаружила довольно большую щель, тщательно прикрытую большим пучком незнакомого мне паразитирующего растения. Убрав его и расширив обильно заросшее корешками дупло, я вытащила из него сверток и очистила от слоя трухи и пыли. Это была довольно большая сумка, сплетенная из какого-то волокна и украшенная редкими морскими раковинами. К моему великому изумлению и разочарованию, вместо сокровища или хотя бы ценных раковин и сережек в сумке лежали лишь несколько человеческих костей, железный гарпун для ловли рыб и тритонов, иссохшие и раскрошенные ароматические травы, горстка почти окаменелых корневищ, а также длинных и острых шипов. На дне я нашла наполовину истлевшие куски какого-то дерева, перемешанные с кусочками имбиря, который сохранил еще свой пряный запах. Были там и остатки хитиновых панцирей разных жуков, но в таком плохом состоянии, что уже не представляли никакой ценности для коллекции.
Я раздумывала, что же делать с находкой: положить сумку обратно в дупло или попросту выбросить весь хлам в кусты? Следовало, однако, более тщательно осмотреть сумку. Она была сплетена из тонкого и крепкого ротангового луба. В ткань искусно вплетались узорчатые вставки из разноцветных раковинных дисков, так умело уложенных, что они стали как бы фоном для нескольких довольно больших круглых дисков, выпиленных из перламутра, на которых виднелись какие-то глубоко вдавленные линии — возможно, символические знаки. Верх, бока и ремешок сумки были украшены очень редкими на Улаве и поэтому чрезвычайно ценными морскими раковинами, скрепленными тонкими ротанговыми нитками.
