Эверест-82 - Рост Юрий (читать книги онлайн без .TXT) 📗
Они вышли из палатки в шесть часов пятнадцать минут утра. Балыбердин — без кислорода, с рюкзаком, в котором были крючья, карабины, кошки, камера; сразу за ним — Мысловский с двумя баллонами кислорода.
Никто пока не знал когда они вышли и в каком состоянии. Шли они довольно Медленно. Мысловскому, экономя кислород, поставили расход один литр в минуту, и шел он тяжело.
Было очень холодно. Солнце, скрытое облаками, не грело, спасибо, что светило. Пока они шли две веревки (метров, значит, девяносто) по «нашему» гребню к Западному, ведущему к вершине, ветер не особенно мучал, но когда бышли на Западный гребень, на северную его сторону, страшный холод пронял их. Видимо, они были слишком сосредоточены на самом процессе ходьбы, потому что не оставили отметку, в каком месте сворачивать при возвращении с Западного гребня на «наш», где палатка, чтобы не проскочить ее. Впрочем, возможно, они считали, что найдут дорогу домой и так, поскольку предполагали вернуться в пятый лагерь засветло.
С первых шагов оказалось, что путь к вершине сложнее, чем предполагалось. Тогда, вечность назад, все считали, что путь от лагеря V до вершины много легче того, что преодолели до лагеря V, чуть не пешая ходьба, а оказалось, что надо лазать, и лазанье это не везде простое.
Скорость движения двойки была невысока. С таким темпом они могли оказаться у цели слишком поздно. Балыбердин, шедший первым в связке, увеличил расход кислорода Мысловскому до двух литров в минуту, и Эдик сразу ожил. Теперь они пошли быстрее.
В восемь утра экспедиция узнала, что двойка на пути к вершине. С этой минуты рация базового лагеря была постоянно на приеме. Они шли и шли, и с каждым шагом идти становилось труднее.
Перед началом экспедиции всех интересовало, каков рельеф и сколь сложен финальный участок пути к вершине по Западному гребню. Эти триста последних метров были впервые пройдены югославскими альпинистами в 1979 году, когда они совершали восхождение по Западному гребню. По описаниям конечная часть маршрута была лишь в двух местах осложнена скалами третьей и пятой категорий трудности. Но описание-описанием, а живая Гора — это живая Гора, и на всякий случай Володя до самой почти вершины тащил молоток и крючья и прокладывал маршрут скрупулезно (насколько это ему позволяло состояние), отсекая сомнительные варианты, а надо было быстрей, быстрей…
Вот уже у Эдика кончился первый баллон кислорода, начинался последний, а до цели они не дошли. Чтобы сэкономить кислород, уменьшили Мысловскому расход вновь до одного литра в минуту. Он пошел медленней, но уже не тормозил Балыберди-на, который сам невероятно устал…
Они шли. Они не знали, сколько времени идут и до какой высоты добрались, но чувствовали, что дело затягивается. Бесконечная работа на Горе отвлекала настолько, что они не замечали изменения своего самочувствия. Они вымотались вконец, не понимая этого.
В четырнадцать часов пятнадцать минут Балыбердин вышел на связь. Он сказал, что они все идут и конца этому нет, и сил нет тоже, ни физических, ни моральных, каждый взлет, каждый пупырь принимают за вершину, а ее все нет и нет, и когда все это кончится — он не знает.
В базовом лагере все сидели в это время в кают-компании. Тамм пытался ободрить Балыбердина и просил его чаще выходить на связь.
Переговоры эти слышал Иванов, который, замыкая четверку, подходил к пятому, предвершинному, лагерю, где его уже ждали товарищи.
В этот же день Валиев с Хрищатым окажутся в третьем лагере, а Ильинский с Чепчевым — во втором.
Вероятно, трудно уследить за всеми перемещениями и высотами, но все-таки необходимо. Что делать, если в нашей пьесе много действующих лиц. Такой сюжет не осилить меньшим количеством героев.
Но вернемся к действующим лицам, которые первыми вышли на сцену и теперь медленно, но неудержимо приближаются к вершине.
И вдруг шедший первым Балыбердин понял, что дальше идти некуда.
…Мы сидим на солнышке, на зеленой лужайке в двух часах хода от Луклы. Почти все альпинисты ушли, только мы с Володей греемся, разговаривая, да из-за валуна выглядывает кучерявая, словно завитая, голова Валентина Иванова. Балыбердин не спешит, он ходит быстро — сможет догнать, я не спешу потому, что хожу медленно, и догнать не смогу.
Балыбердин, вспоминая свой выход на вершину, рассказывает мне:
Шли мы восемь часов до вершины, в конце концов выползли туда. Смотрю: туда спуск, сюда спуск, здесь Непал, здесь Тибет. Облака к этому времени поднялись очень, сильно перекрыли Тибет.
Чо-Ойю не видно, Макалу не видно. Только Лхоцзе сквозь облака тяжело так чернеет. В общем, почти ничего не видно вокруг. Я вышел на самую макушку и увидел метрах в трех дальше железку белого металла. Тряпки к ней цветные, выгоревшие привязаны… Ну, думаю, наконец-то. Достал рацию и связался с Таммом:
Во все стороны путь только вниз. Что будем делать?
Это был великий момент в жизни Тамма.
Балыбердин утверждает, что, не оценив юмора, довольно тонкого (учитывая состояние Володи и наличие всего одной трети кислорода в воздухе по отношению к уровню моря), Тамм деловым тоном спросил, где Эдик, попросил снять панораму и описать вершину для офицеров связи…
— Какое сегодня число, — спросил Балыбердин, — и который час?
— Четвертое мая, четырнадцать тридцать пять, — сказал Тамм.
И тут кто-то сообразил крикнуть:
— Поздравляем от имени хоздвора!
У Балыбердина создалось впечатление, что Тамм сух и педантичен. А он просто не мог говорить-его душили слезы. Тем не менее он утверждает, что поздравил ребят с вершиной… Помнит, что поздравлял. Закончив связь, Тамм пошел искать уединения в палатке… Ему хотелось побыть одному, дать себе волю. Он прекрасно понимал, что подъем на вершину первой двойки-это только начало большой работы, но это был и финал. Мечта многих поколений советских альпинистов стала явью. Мы были на вершине вершин. Наконец! По сложнейшему, маршруту в сложных погодных условиях. Вышли. Теперь — было бы хорошо все и дальше!
Рации оставались на приеме. Все во всех лагерях ждали сообщений с вершины.
(Евгений Игоревич Тамм в этом месте на полях написал: «Мне кажется, что в оригиналах у участников это сильнее». Мне это не кажется, я в этом уверен. Более того, считаю, что каждое воспоминание участвовавших в экспедиции людей, опубликованное в этой книге, необыкновенно ценно и захватывающе интересно. Без этих свидетельств мой текст, задача которого нарисовать общую картину, — лишь контурная карта. И потому с радостью и надеждой отсылаю читателя к третьему разделу книги, написанному самими героями этого очерка).
А потом Балыбердин распаковывал камеру. Он I не дошел метров трех до металлического штырька; от треноги, которую занесли китайские альпинисты и к которой все последующие восходители привязывали что-нибудь и фотографировались.
Позже, когда альпинисты вернутся в Катманду и 5 встретятся с Рейнгольдом Месснером, возникнет вопрос о чистоте вершины. Нужно ли заполнять ее памятными предметами или лучше содержать в чистоте. Месснер, обросший бородой (как Венделов-ский), ища беспокойными глазами поддержки у наших ребят, скажет, что каждая оставленная вещь унижает Гору. Это место-самое близкое место на Земле к небу-должно быть чистым. Сережа Ефимов заметит, что Эверест сам очищает себя. Дикий ветер и мороз разрушают все, что сделал человек и; что принес на вершину. А в желании что-то оставить после себя есть понятное человеческое тщеславие и к тому же подтверждение, что ты действительно там был.
Ничего страшного, — продолжал Сережа. — Вы согласны?
Да, да, — торопливо закивал Месснер. — Согласен. Вершина должна быть чистой.
Балыбердин ждал подхода Мысловского, чтобы снять его выход на вершину и проход по девственному снегу к треноге. Мысловский подходил, и Балыбердин попросил его подождать, пока он приготовится к съемке, но Эдику не хотелось ждать. Он слишком долго и трудно шел, чтобы останавливаться. Он прошел мимо Балыбердина, словно не видя его, сделал несколько шагов по нетронутому снегу и сел возле штыря от треноги. Все!
