Пойманное солнце - Мейнк Вилли (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Река извивается сквозь пальмовые джунгли. Высокие, стройные стволы с перистыми вершинами закрывают небо. Глинисто-желтая вода блестит на солнце. Глухие удары затихают где-то вдали, и нас окутывает тишина. Женщина и трое детей с корзинками на головах выходят из леса; они смело входят в воду и по невидимой тропе пересекают реку. Вот над ее поверхностью остаются только их головы с корзинами, но потом снова становятся видны бедра, колени, щиколотки, и вот они уже безмолвно бредут дальше, по другому берегу, в джунгли.
Брат Рамы повязал пестрый платок вокруг головы. Он стоит на корме и управляет нашим челном при помощи бамбукового шеста. Мы плывем вверх по течению, и у меня появляется такое чувство, словно мы парим где-то в пустоте, забыв о шумных объятиях городов. Цепь поселков окаймляет оба берега. Желтая с красноватым блеском, как и река, земля и хижины мелькают между деревьями. То тут, то там слышны голоса. Я вижу детей на берегу, которые машут нам, и женщин, стирающих белье. Рама показывает мне деревню, в которой рабочие, изготовляющие тодди, основали товарищество: его члены получают шестьдесят рупий в месяц.
Иногда нам встречаются челны, нагруженные копрой, лыком или скорлупой кокосовых орехов. Они проплывают мимо, люди в лодках обмениваются приветствиями, и снова все погружается в молчание. Иногда река становится шире, потом сужается, пальмы срастаются над ней мерцающей крышей с переплетенными листьями. Иногда тишину нарушает крик попугаев, а иногда, когда мы приближаемся к морю, кажется, что слышен далекий шум прибоя. Шумы — как воздушный поток, который касается меня, но я его не замечаю. Мне ничего больше не хочется, как часами плыть среди джунглей, и, только заметив деревянный мост, я вспоминаю о записке Балакришны.
Рама тоже пробуждается от охватившего его очарования. Громким голосом он указывает брату путь, а тот с равнодушной миной выполняет указания. Мы проплываем по каким-то протокам и каналам, но Рама так старателен и уверен в себе, что я не решаюсь задавать вопросы. Время бежит, но я не жду с нетерпением, что будет дальше. Я не думаю ни о вчера, ни о завтра — я просто счастлив.
Мир, который меня окружает, очень своеобразен, он тесно связан с морем и джунглями. Улов и урожай определяют жизнь деревень. Повсюду чувствуется движение и деятельность: человек овладел джунглями, как крепостью, и вытеснил из них диких зверей. Только змеи еще прячутся в своих убежищах.
Не помню, долго ли мы ехали; судя по положению солнца, полдень уже миновал. Между деревьями нависает наполненный испарениями чад, а там, куда проникают лучи солнца, — беспощадная жара. Правильно ли Рама выбрал путь? Я смирился с тем, что не увижу деревню горшечников, мне это кажется уже несущественным.
Медово-желтых птиц, пролетающих над водой, называют здесь «пожирателями пчел». Согласно легенде, это не птицы, а заколдованные солнечные лучи. Рама провожает их глазами. Вдруг он поднимает руку и указывает на причал. Когда мы вытаскиваем лодку на берег, то видим движущуюся навстречу похоронную процессию. Отойдя в сторону, мы склоняемся и складываем руки перед грудью.
Провожающие одеты в белые одежды. Четверо мужчин несут умершую — молодую женщину — к площади для сожжения. Безжизненное тело привязано к носилкам наподобие стула. На покойнице дорогое платье и украшения, словно она отправляется на праздник. В деревне горшечников принято сжигать мертвых в сидячем положении. Как только кто-нибудь умирает, родные покойника, пока никто его не видел, придают трупу сидячее положение.
Встреча с похоронной процессией оставляет у меня неприятное чувство. Я не люблю вспоминать о смерти и удивляюсь спокойствию Рамы. Он скорее весел, нежели подавлен, и мне хочется знать, как он относится к смерти. Я спросил, почему смерть молодой женщины не огорчила его, но Рама, видимо не поняв моего вопроса, ответил, что встреча с похоронной процессией — счастливое предзнаменование.
Горшечники живут на склоне холма в глиняных хижинах с каменными палисадниками и утрамбованными чистыми двориками. Мастерские с гончарными кругами и чанами, полными глины, располагаются под пальмовыми навесами. Кругом никого не видно, из трубы гончарной печи не поднимается дым. Везде, где только возможно, на солнце сушатся круглые и овальные сосуды, обожженные, с цветной глазурью или сырые, предназначенные для переноски воды и хранения пищи. Рама подводит меня к жилищу деревенского старосты. Дом стоит на возвышенности. У него зубчатая, кирпичного цвета черепичная крыша и белые, покрашенные известью стены. Староста — почтенный человек с длинной седой бородой, в круглых никелированных очках. Он приветствует меня и приглашает пройти в дом, где прохладно. Мы усаживаемся на циновку. Дверь остается открытой, и я вижу за пальмами море и небо. Староста приветствует меня в своем доме и говорит, что сегодня праздник Ганапатхи — сына Шивы и Парвати.
Рама как мой переводчик робко стоит у двери. В эту деревню еще никогда не приезжали чужеземцы с той стороны океана. Из разговора мне становится ясно, что старик — не зять Балакришны, и я принимаю решение забыть о записке с зеленой точкой.
Спустя некоторое время приходят четыре горшечника — члены панчаята. Они приветствуют меня и тоже садятся на циновку. Около дома собралась группа детей и подростков, которые с любопытством заглядывают в дверь. Старая женщина приносит чай и чапати и исчезает.
От беспечности Рамы не осталось и следа, и я удивлен его неожиданным смущением. Староста предлагает мне принять участие в празднике. Сначала я хочу отказаться, но потом соглашаюсь.
После приема у старосты Рама обходится со мной с подчеркнутым почтением, и мне с трудом удается восстановить наши прежние, дружественные отношения. Он отсылает своего брата в Ковалам, чтобы тот предупредил шофера, что мы задерживаемся.
Староста предлагает мне после обеда отдохнуть в его доме, но я предпочитаю пройтись по деревне и понаблюдать за праздничными приготовлениями. Хутора горшечников, включая белый дом старосты деревни, похожи друг на друга. Здесь почти нет разницы между бедными и богатыми, выручка от гончарного производства невелика, и, если бы не клочок земли с кокосовыми пальмами и небольшими полосками полей, за который крестьяне платят аренду, их семьям пришлось бы голодать. Хижины соединены каменными пешеходными дорожками. Заборы из пальмовых ветвей окружают ухоженные дворы. Жизнь здесь чистая и простая, и страсти охлаждает равномерность будней.
Храм с прилегающим к нему бассейном расположен на просеке. Ритуалы индусов связаны с водой и ведущими к ней каменными ступеньками лестницы. Еще в Ригведе сказано: «Вода — лекарство, вода поддерживает жизнь, вода изгоняет из тела болезни».
Сегодня ветхие лестничные ступени пусты. Я слышу удары молота и вижу на мощеной улице приближающуюся к храму процессию празднично одетых людей. Это невеста со своими родственниками направляется к дому жениха. Обычно жених следует в дом невесты, но в деревне горшечников все наоборот. Рама объясняет мне, почему.
Много лет назад молодого человека, который шел со своими родителями и родственниками к дому невесты, укусила кобра, и он умер. Тяжелая утрата была всеми воспринята как дурной знак, и жители деревни еще долго волновались. Наконец члены совета старейших спросили у брахмана, как впредь избежать несчастья. Брахман обратился к Шиве и принял его совет, согласно которому в будущем не жених должен идти в дом невесты, а невеста — в дом жениха.
Свадебная процессия проходит мимо меня, и я думаю о том, что сегодня мне повстречались и печаль и радость: безжизненное тело молодой женщины — ее голова странно покачивалась на шее, — которое несли на Площадь сожжения, и молодая, празднично одетая девушка, следующая в дом жениха. Я вспоминаю о похоронной процессии, гляжу вслед свадебной, и мне становится ясно, что здесь ни одно событие не может остаться в тайне, даже запретная любовь Карутхаммы и Перикутти.
Праздник в честь Ганапатхи начинается поздним вечером. Глава деревни встречает меня перед храмом; я должен занять почетное место на возвышении. Надо мной — черное ночное небо, звезды сверкают как море белых фонарей. Я все время смотрю вверх — это море огней кажется мне непостижимым. Пролетая ночью над Дрезденом, Москвой или Багдадом, я не видел такого количества огоньков. Небо освещено светлее, чем земля; звезды — бесконечность, которую не в состоянии воспроизвести никакое искусство, а огонь керосиновых ламп на открытой сцене, сооруженной из досок, имеет свой конец.
