Зимовка на «Торосе» - Алексеев Николай Николаевич (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗

Переданная по радио передовица «Правды», в которой давались указания И. В. Сталина по вопросу составления нового учебника истории ВКП(б), тесно связанного с общей историей народов СССР и других стран, подтвердила правильность взятого нами курса. Надо было видеть, с каким гордым удовлетворением наш комсорг Миша Морозов заявил в момент передачи передовицы:

— О! Как раз в точку. Мы так и делаем!

Важным условием успеха в наших занятиях являлось привлечение к ним всего состава зимовщиков. Метод какого-либо принуждения был здесь мало приемлем, если не сказать, что просто никуда не годен. Надо было сделать так, чтобы люди сами напоминали лектору о времени наступления занятий, а не он выискивал своих слушателей по всему кораблю. Положительные результаты были достигнуты тем, что сухое изложение отдельных фактов и их анализ чередовались у нас с чтением таких книг, как «50 лет» Ф. Кона, «Ухабы» Новикова-Прибоя, «История гражданской войны в СССР» и т. п. Этот метод обеспечил нам постоянное наполнение аудитории слушателями, и в этом заключались причина успешной нашей работы.

Наконец, говоря о наших культурно-просветительных мероприятиях, нельзя не отметить еще одно занятие, нашедшее у нас очень большое распространение. Это игра «устная викторина», которая возникла чисто стихийно. Подавляющее большинство состава экспедиции заканчивало свое образование в те годы, когда молодая Советская республика еще не могла поставить на должную высоту школьное дело. Промахов в образовании было очень много. Люди получали какую-нибудь специальность, но все то, что находилось за пределами этой специальности, оставалось для большинства неизвестным. Одно только чтение разрешало этот вопрос медленно, и вот на помощь появилась «викторина», разгоравшаяся обычно в часы ужина. Горячие споры при решении какого-нибудь замысловатого вопроса заглушали вой пурги; не раз бывало, что наш стол покрывался кучей книг из судовой библиотеки и из личных запасов экспедиции; помню случай, когда соответствующая консультация была запрошена по радиотелефону с полярной станции острова Русского. Все это вместе взятое безусловно повышало наш общеобразовательный уровень и незаметно сокращало пресловутое «медленное» течение времени в полярную ночь.

Организацией полезного и веселого отдыха, однако, не ограничивается устройство хорошей зимовки. Хотя в полярную ночь обычно не ведутся какие-либо крупные полевые работы, но все же и все мелкие необходимо обставить так, чтобы по возможности превратить их в увлекательное для всех занятие. Такой вид работы, как подвозка пресного льда, занимая очень немного времени, конечно не требует какой-либо особой организации. Совсем иначе обстоит дело с метеорологическими наблюдениями. Сравнительно простая операция их выполнения всегда усложняется пургами, морозами, темнотой и необходимостью вахтенному наблюдателю прерывать свой сон среди ночи. Для того чтобы метеонаблюдения приобрели у зимовщиков заслуженную ими популярность, на «Торосе» было: введено, если хотите, «соревнование» между погодами, наблюдавшимися 37 лет тому назад на яхте «Заря» и у нас в 1936/37 году. Наблюдения результатов «Зари» были перенесены на график, на который наносились также и наши данные. График был вывешен в кают-компании. Ежемесячно нами выводились средние величины метеорологических элементов, наблюдавшихся на «Торосе», которые и сравнивались с данными «Зари».

В первой половине зимы «Заря» явно одержала верх над «Торосом» в отношении своих морозов. В январе наша средняя температура наружного воздуха оказалась выше максимума температуры, наблюдавшейся здесь в тот же месяц в 1901 году, но зато в феврале и особенно в марте «полярное самолюбие» «Тороса» было вполне удовлетворено — нашими минимумами оказались —49°,5 и —48°,0, тогда как «Заря» еле дотянула до —47°,7. В течение всей зимы не проходило дня, чтобы чей-нибудь палец не проехал по температурным кривым графика. На «Торосе» даже появились «специалисты» по улучшению или порче погоды. Незадачливому Сергею Александровичу, кажется, не пришлось провести ни одной вахты, чтобы не попасть в хороший снежный шторм, зато вступление на метеорологическую вахту ревизора Ивана Кузьмича приветствовалось зимовщиками, так как в его пятидневку всегда стояла прекрасная погода.

— Тебя бы, Кузьмич, в парусном флоте наверняка держали в рамке рядом с Николаем-чудотворцем! Больно ты хорошо колдовать с погодой умеешь! — не раз говорил ревизору старший механик.

Вот, собственно, как протекала наша обычная жизнь в период полярной ночи. На этом фоне и развертывались события, создавшие ту полярную специфику, о которой часто приходится слышать с тех пор, как полярные области были включены в орбиту хозяйственной деятельности нашей страны.

20 ноября разразился особенно сильный снежный шторм. Тучи снега, падающего сверху и вздымаемого порывами ветра снизу, неслись какой-то сплошной массой. Температура воздуха держалась ненормально высоко —12°. К моменту вечерних метеорологических наблюдений шторм достиг своего апогея. Очередной вахтенный метеонаблюдатель — топограф Черниченко — с трудом сошел по трапу на лед и, не успев ухватиться рукой за проволоку, протянутую к метеорологическим будкам, был подхвачен вихрем и свален с ног. Только то, что он находился у самого трапа, спасло его от возможной гибели, и он добрался до судна. В помощь Черниченко был назначен вахтенный матрос. Наблюдателя крепко обвязали прочным линем, и вахтенный, держась за поручни трапа, постепенно вытравливал линь, пока наблюдатель по проволоке добирался к приборам. Вот натяжение линя ослабло; повидимому Черниченко был уже у своей цели. Минут через пятнадцать конец снова потащило из рук матроса. В руках у него оставалось из имевшихся 100 метров не более 10, до метеорологической же станции от корабля было всего 40 метров. Сообразив, что дело не ладно, матрос с силой потянул линь к себе обратно. В это время пурга неистовствовала с таким ревом, что никакой звук, а тем более человеческий голос не мог быть, конечно, расслышан. Борьба матроса с вырывающимся из его рук концом длилась не менее получаса, и, наконец, у трапа появился какой то темный силуэт, оказавшийся нашим наблюдателем. Черниченко был сплошь забит снегом к так измучен, что с трудом мог рассказать о своих злоключениях.

Держась за проволоку, он прошел к будке и с огромным трудом сделал необходимые отсчеты. Надеясь на обвязывающий его линь, Черниченко, идя к кораблю, отпустил путеводную проволоку. Снежные вихри, стремительно крутящиеся вокруг человека, сбили его с пути, и он побрел совершенно не туда, куда было надо. Так как ветер все время натягивал линь, то Черниченко считал, что идет правильно. Каково же было его удивление, когда линь вдруг потянул его как будто бы в другую сторону. Не зная причины этой метаморфозы, наблюдатель начал сопротивляться и целые полчаса рвался в сторону, пока совершенно измученным не был подтянут к борту.

Этот эпизод, к сожалению, все же окончился не совсем хорошо. Еще в начале месяца у Черниченко начал пропадать голос. Болезнь, как оказалось, явилась следствием какого-то воспаления голосовых связок, бывшего у нашего топографа еще год тому назад. После неудачного наблюдения 20 ноября Черниченко совершенно потерял голос, вследствие чего его пришлось освободить от всех наружных работ. Болезнь прогрессировала. Наш лекпом, исчерпав все свои знания и возможности, стал втупик. Больной не мог произнести ни слова. Узнав из разговоров, что лучшим специалистом по горловым болезням является профессор Военно-медицинской академии в Ленинграде Воячек, я отправил к нему подробную телеграмму с описанием состояния больного и просьбой дать совет. Ровно через 7 часов 50 минут радист доставил нам следующий ответ:

Арктические зимовки далеки от наших центров только географически, во всех же остальных отношениях мы оказываемся для нужных нам людей даже ближе, чем живущие с ними буквально по соседству. Сегодня к нам пришел на помощь опытнейший профессор, завтра, если это понадобится, нам помогут весь наш стовосьмидесятитрехмиллионный великий народ и его партия большевиков.