Русские на Эвересте. Хроника восхождения - Мещанинов Дмитрий (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
Сергей Чепчев. Родился в 1947 году. Профессия – геолог. Начал заниматься альпинизмом в секции политехнического института в Алма-Ате под руководством своего напарника по связке Ерванда Ильинского и скоро добился хороших результатов.
Его страсть – скалы. Сергей – один из сильнейших скалолазов страны. Как-то за день он вместе с товарищем прошел траверс коварной Ушбы на Кавказе – никто раньше так быстро не преодолевал этот сложнейший скальный маршрут. На тренировках в горах познакомился со своей будущей женой Аллой.
Вот как она характеризует своего мужа: «Прежде всего в доме он мужчина на все руки. Сделать книжную полку, починить телевизор – всё умеет. Недавно, к примеру, исправил старинные швейцарские часы. Любит охоту, мотоциклетную езду, горные лыжи. И, конечно, всегда находит время для дочки. Но самая первая его любовь – горы».
Однажды на пике Пржевальского на Памире Чепчев серьёзно отморозил ноги. Они болели потом два года. Даже друзья были уверены, что ему никогда больше не ходить в высокие горы. Но Сергей вернулся в альпинизм. И в первом же после болезни восхождении в очередной раз стал чемпионом страны.
Взойти на Эверест – его давняя мечта. Ещё в Алма-Ате, рассматривая фотографии юго-западной стены, которые привез из Непала Ильинский, он говорил: «Вот тут, чуть ниже вершины, интересный скальный участок. Каждый день всматриваюсь, и он мне уже во сне видится»...
Дойти ни Чепчеву, ни Ильинскому до «интересного скального участка», что чуть ниже вершины, было не суждено. Во время утренней связи, узнав, что Валиев и Хрищатый последние несколько часов спускались без кислорода при почти сорокаградусном морозе, Тамм первым делом поинтересовался, есть ли у них обморожения. Потом состоялся долгий и трудный разговор, решивший судьбу Ильинского и Чепчева.
Ильинский: Обморожения? Есть незначительные.
Тамм: Понял. Вот Свет Орловский спрашивает: обморожения чего? Пальцы, руки, ноги – что?
Ильинский: Ну пальцы на руках. Незначительные. Ну волдыри, в общем. Изменения цвета нет.
Тамм: Понял, понял. Значит, так, Эрик! Задерживаться там не нужно – в пятом лагере, в лагере пятом. Спускайтесь все вместе. Вам двоим сопровождать ребят вниз, вниз сопровождать. Как понял?
Ильинский: Я-то думаю, что в общем большой необходимости нет сопровождать ребят.
Тамм: Ну а я думаю, есть, Эрик. Давай так. Сейчас, после шестнадцати часов такой работы или пятнадцати, надо сразу спускать их вниз. Если даже у них есть там волдыри и так далее, они сгоряча работать смогут, а потом? По верёвкам там перецепляться надо, это начнется длинная история. Так что спускайтесь вниз вместе.
Ильинский: Понял вас. Но я так смотрю по состоянию, что вообще надобности нету.
Тамм: Что ж, тем лучше. Значит, будете просто их сопровождать, а не спускать. Но одних их отпускать сейчас вниз не стоит.
Ильинский: Ну понял вас, понял. Одним словом, мы больше уже не лезем на Гору? Так? Прием.
Тамм: Да, да! Да, вы сопровождаете ребят вниз – это распоряжение.
Ильинский: Ну понял...
И заветная вершина, до которой оставалось всего-навсего 348 метров по вертикали, отдалилась для Ильинского и Чепчева на недосягаемое расстояние.
«Эрик с Сережей тяжело переживали вынужденное отступление, – запишет в дневнике Евгений Тамм. – Ни у них, ни у меня нет и не было абсолютной уверенности, что оно было неизбежным. Но проверить это невозможно. Целый комплекс обстоятельств влиял на моё решение. Повторись всё заново – я поступил бы также. Главным было то, что после стольких часов пребывания выше 8500, в условиях, которые выпали на долю Валиева и Хрищатого, риск оставить их одних был бы неоправдан.
В глубине души это понимали, конечно, и Эрик и Сережа. Но им было тяжелее; уходить должны были они, а не я. Сами они оставили бы ребят и пошли наверх только в случае жёсткого указания на этот счёт. В этом не может быть сомнения».
Руководитель экспедиции оказался прав. Когда закончилось восхождение, когда улеглись страсти и обиды, когда можно было представить себя на месте Тамма, волновавшегося внизу за судьбу людей, Ильинский и Чепчев всё же согласились, что они вряд ли оставили бы тогда одних своих товарищей.
В подтверждение приведем стенограмму одной из бесчисленных пресс-конференций, на которых журналисты вновь и вновь возвращались к этому эпизоду. Вот как оценивали по прошествии времени сложившуюся тогда ситуацию сами восходители.
Хрищатый: Все мы завязаны одной верёвочкой. И если у кого-то что-то не получилось, значит, в этом и наша вина. Нам трудно говорить о радости победы, хотя мы с Казбеком испытали её в полной мере. Но радость угасла как только мы узнали, что из-за нас не взойдут на Эверест наши друзья – Ильинский и Чепчев. То, что произошло с ними, для альпинистов больше чем трагедия...
Ильинский: Ну наверное, это всё-таки не самое большое горе в жизни. Правда, поскольку мне уже за сорок, то вряд ли когда-нибудь у меня вновь появится шанс выйти на штурм Эвереста. А тогда... Хотя ребята и говорили, что смогут самостоятельно спуститься вниз, стопроцентной уверенности в этом у меня не было. И я подумал: если не я поведу их вниз, то кто же? Ведь это мои друзья и ученики, я тренирую их с 1972 года. К тому же я знал, что у Володи любые обморожения – легкие ли, тяжёлые – всегда протекают с сильными болями.
Чепчев: Честно говоря, мы могли уйти тогда вверх. Но если бы так произошло, я бы не простил себе этого никогда. На всю жизнь осталось бы чувство вины.
Ильинский: В Москве Валерию Хрищатому сделали небольшую операцию на обмороженных пальцах ног. Если бы мы не ускорили спуск первой связки, последствия оказались значительно серьёзнее. Наша совесть чиста. А чистая совесть всё же явно дороже, чем самая высокая вершина...
Но мы снова забежали вперёд. А тогда, утром 8 мая, Ильинский решил, что пойдёт сопровождать двойку один. Ему хотелось, чтобы свой шанс всё же не потерял его ученик и напарник Сергей Чепчев. Ерванд решил оставить ему свой кислород, чтобы он попытался штурмовать Эверест с группой, подходящей снизу.
Ильинский связался по рации с группой Хомутова, находившейся в третьем лагере. Выяснилось, что они собираются выйти к вершине лишь 10 мая. Значит, Чепчеву предстоят ещё две ночевки на 8500. Трое суток в «мертвой зоне» – слишком рискованно. Четверка Ильинского пошла вниз. Группа Хомутова – вверх, в четвертый лагерь.
К четырем вечера Хомутов первым добрался до IV лагеря. Там он встретился с четверкой Ильинского, налегке возвращавшейся вниз. Его группа, напротив, шла груженная кислородом (каждый нес по пять баллонов), бензином и едой. В 18.00 точно по расписанию связался с базой. Ему зачитали радиограмму из Москвы: «Всем альпинистам, участвовавшим в работе экспедиции, присвоено звание заслуженных мастеров спорта».
– Всем, – переспросил Валерий, – или тем, кто побывал на вершине?
– Всем, – уточнил Тамм.
Оказалось, что эти слова следовало понимать так: в связи с ухудшением погоды и во избежание лишнего риска прекратить все восхождения.
– Такой вот приказ, – добавил Тамм. – ...Смотрите сами.
– Сейчас подойдут Пучков и Голодов. Мы подумаем, – попросил отсрочку Хомутов. – До связи в восемь вечера.
Вскоре группа в полном составе собралась в четвертом лагере. Узнали невеселую новость. Состоялась короткая, но эмоциональная беседа. «Валера, – кипятился обычно уравновешенный Юрий Голодов, – нам по сорок, у нас дети. Мы не за значками заслуженных мастеров спорта сюда шли, а чтобы «сделать» Гору. Мы все понимаем: за нами советский альпинизм. Мы в полном здравии. Мы не подведём. Мужики мы, Валера, или нет?!»
Дебатировать долго не стали, все думали также, да и времени тратить не хотелось. Больше того, они решили штурмовать вершину не 10 мая, как предполагалось раньше, а на день раньше – 9 мая. В этот святой для каждого советского человека день.
Многие из родных и близких участников гималайской экспедиции прошли через горнило Второй мировой войны, многие не вернулись домой. Покорение Эвереста в День Победы могло стать их скромным подарком живым и павшим в борьбе с фашизмом. Они хотели, чтобы в этот большой день прозвучал заключительный мажорный аккорд советской экспедиции.
