Ужин для огня. Путешествие с переводом - Стесин Александр Михайлович (книги онлайн .TXT) 📗
Автобус мчался все дальше, оставляя по себе облако пыли. Эщет глазела по сторонам: все чужое. А там, в деревне, у нее осталась родная душа?– пес Байкедань. Вот кого жалко. Она вспоминала, как в базарный день брала его с собой в соседний городок. Почему-то ему всегда было там неуютно. Он просился домой и едва мог дождаться той счастливой минуты, когда, закончив куплю-продажу, они двинутся в обратный путь.
Сегодня утром, как только Эщет погрузилась в автобус, Байкедань стал беситься, пытаясь запрыгнуть вслед за ней. Неумолимая дверь раз за разом захлопывалась у него перед носом. Мальчишки запускали в несчастного пса комья глины, а он увертывался, исступленно лая. Потом, встав на задние лапы, он долго прижимался к затемненному стеклу, подслеповато вглядывался, но ничего не видел. В его обвисшей морде читалась безмерная грусть. Когда он в очередной раз попробовал забраться в автобус, кто-то пнул его ногой, он откатился в канаву и, скуля, побежал прятаться в придорожные кусты. Через некоторое время он высунул морду из кустов, и Эщет услышала безутешный прощальный вой. В этот момент водитель завел мотор. Байкедань кубарем выкатился на дорогу. Он бежал за чудовищем, похитившим его хозяйку, он даже пытался прокусить шины. Но он был стар и быстро выбился из сил. Не догнать, не вернуть, все напрасно.
Эщет боялась машин и до сегодняшнего дня ни разу не пользовалась автотранспортом. Тридцать лет назад, впервые увидев грузовик, она спряталась в придорожных кустах точно так же, как это сделал сейчас Байкедань. С тех пор машины появлялись все чаще и успели стать чем-то почти привычным, но интуитивная неприязнь осталась. Даже теперь, когда она уже знала, что автомобили создаются и управляются людьми, при виде этого изобретения ференджей ею овладевало тревожное чувство. Если бы не тоска по единственному сыну, она никогда не решилась бы сесть в громыхающий ящик на колесах. Да поможет ей Господь вернуться в родную деревню целой и невредимой, а уж она пожертвует всем, что у нее есть, в пользу церкви. Искупит, искупит грехи.
«Ференджи повелевают бесами,?– говорила она сыну, когда тот объявил о своем намерении ехать на обучение в Америку,?– они заставляют бесов работать на себя, вот и весь их секрет. Уж я-то знаю!» Спорить с ней было бесполезно. «Господь дает чадам своим все необходимое для безбедной и благочестивой жизни. Если бы Он видел пользу в автомобилях, давно научил бы эфиопов собирать их не хуже, чем это делают ференджи». В картине мира Эщет эфиопы были единственными истинными христианами; всех остальных она считала святотатцами и нехристями. «Ференджи не соблюдают пост, по средам и пятницам едят мясо, мешают мясное с молочным. Свинину едят, конину. Какие же они христиане! Да ты и сам говорил мне, что они не почитают Ковчег завета и в церквях у них нет таботов. Одно слово: нехристи. Не-хри-сти. Уж ты меня извини». И все же сын уехал?– сначала в Америку, потом в Аддис-Абебу. Да и сама она, хоть и отвергала изобретение ференджей, села в автобус: двести километров пешком не пройти. Тем более в обуви, которую она никогда до этого не носила. Это духовник объяснил ей, что в городе нельзя ходить босиком. Кое-как втиснув стопы в неудобные сандалии, безуспешно стараясь привыкнуть к обуви, она не находила себе места от мучительного зуда в ногах.
Как она и предполагала, поездка оказалась нечеловеческой пыткой. В непроветриваемом салоне пахло выхлопом, потом и мочой. У Эщет рябило в глазах, сосало под ложечкой. Она прижималась к стеклу, и тогда глазная рябь приобретала знакомые формы. Хижины, гумна, скирды, стада, пастухи, ишаки, подводы, проселочные дороги, каменоломни, ручьи, заливные луга, пасеки, огороды, картофель, батат, калебас и ямс, а также инжир, гранат, лимон, помело, банан, зерновые, сорго и тефф, ежегодный сев, жатва и обмолот, праздник сбора урожая, запах инджеры и тэлля (помнится, когда все еще были живы?– и муж, и сосед, игравший на масанко…), глухие деревни, щетинистые холмы, пажити, пашни?– все мельтешило и прыгало на ухабах. Все, что прежде было родным, от движения становилось чужим и невыносимым.
«Арат Кило, остановка Арат Кило!?– выкрикнул водитель.?– Тем, кто следует дальше,?– предъявить билеты». Автобус замедлил ход и остановился у трехэтажного здания из белого кирпича. «Слава Господу, Богородице, святому Михаилу-заступнику,?– пробормотала Эщет, перекрестившись и троекратно поклонившись,?– все-таки доехала». Поторапливаемая нетерпеливой очередью, она ухватилась за свой узел и попыталась вытащить его из багажного отделения. Не тут-то было. После многочасового сидения в автобусе она была не в силах поднять и пушинки. Конечности затекли, спина не хотела разгибаться. Еще чуть-чуть, и Эщет полетела бы на мостовую вместе со своим багажом. К счастью, один из ее попутчиков?– проворный старик с катовой жвачкой за щекой?– вовремя вмешался и помог справиться с тюком. Через две минуты она уже увлеченно рассказывала ему о предстоящей встрече с сыном, а он столь же увлеченно жевал свой кат и кивал головой, делая вид, что слушает.
?– Он у меня учителем работает. В унберсите.
– Где?
– В унберсите. Это самая главная школа. Он там большой человек. Его небось в этом городе все знают. Да и примета есть: он вокруг шеи повязывает такую цветную полоску материи. Уж по этой примете я его точно найду.
– Пассажирам занять места,?– скомандовал водитель. Старик, выплюнув кат, полез обратно в автобус. Эщет поспешно поцеловала своего спасителя в плечо. Затем, перекрестившись и поцеловав асфальт, она помахала водителю, доставившему ее в целости и сохранности, и отправилась восвояси, волоча за собой узел.
Она шла, как во сне, не имея ни малейшего представления, куда она идет и зачем, и в то же время ни на секунду не сомневаясь в предначертанности своего маршрута. Новый мир обтекал ее со всех сторон, и, подхваченная этим течением, она не чувствовала под собою ног (впрочем, возможно, виной тому были тесные сандалии) и не заметила, как очутилась перед красивым зданием с большими мраморными колоннами. Прикоснувшись губами к прохладному мрамору, она опустилась на землю и воздела к небу глаза. «Чудны дела Твои, Господи! Вот это и есть рай. Разве можно умереть после того, как увидишь этот город? Ведь это будет уже не смерть, а новое рождение!» Волна усталости накатила на нее, как только она сняла неудобную обувь, и, прислонившись к колонне, Эщет подумала, что сегодня уже не пойдет искать сына. Завтра, завтра. А сейчас?– отдохнуть и воздать хвалу Вседержителю, явившему чудеса творения, о которых она не могла и помыслить… Глаза старухи наполнились слезами.
Сквозь слезы она видела, как по противоположной стороне улицы промаршировала группа школьников с учебниками в руках. Давно ли ее сынок был одним из них? Она вспомнила, как он убегал из школы. Сколько раз это случалось? Дважды? Да, кажется, дважды. Как радовался тогда сельский староста, презиравший школу, поскольку сам был неучем…
– Нечего твоему сыну сидеть за партой, пусть лучше обучается военному делу, как его отец,?– советовал староста.
– Ни школа, ни армия ему не нужны. Он у тебя парень способный, вот и отдай его в послушники,?– наставлял духовник.
Эщет верила и тому, и другому. В четвертом классе, когда один из учителей высек мальчика розгой у всех на глазах, она окончательно утвердилась в своем мнении, что от школьных наук добра не будет. Ворвавшись в класс посреди урока, она заявила педагогу, что никому не позволит так обращаться с ее сыном. Пусть бьет собственных детей, если считает нужным, а ее мальчик никогда больше не появится в этой школе. На следующий день учитель сам пришел к ним домой просить прощения, и Эщет, расчувствовавшись, велела сыну целовать ноги почтенного гостя в знак примирения. Однако преподаватель не позволил ученику падать перед ним на колени; взяв юнца за плечи, он по-отцовски поцеловал его в обе щеки. Все-таки он был порядочным человеком.
Староста с духовником в один голос хвалили решение Эщет забрать сына из школы. Но Его Величество император Хайле Селассие распорядился иначе, сделав начальное образование обязательным. В школе детей кормили, одевали и даже выдавали им небольшую стипендию. На эту стипендию они с сыном и жили: денег хватало не только на повседневные нужды и выплату земельного налога, но и на красивую одежду?– нарядную накидку или камизу,?– которые сын дарил матери каждый год к празднику Воздвижения.
