Эверест-82 - Рост Юрий (читать книги онлайн без .TXT) 📗
27 апреля в шесть часов утра Эдуард Мысловский и Владимир Балыбердин вышли на штурм Горы. В базовом лагере уходивших провожали Тамм, Овчинников, Воскобойников и другие официальные лица. Оператор Дмитрий Коваленко отснял все это на пленку с помощью одного из восьми аппаратов киноэкспедиции. Группа телевизионщиков и Венделовский опоздали к прощанию. Иванов, Ефимов, Бершов и Туркевич к этому времени уже в базовом лагере.
Восходители прошли мимо ритуального огня, и метров через двести Балыбердин провалился в ледниковую лужу, промочив ноги. Мысловский позже дал ему запасные свои носки. В лагере I они заночевали с несколькими шерпами, которые работали на заброске грузов. Вечером они сказали Навангу, что если он будет в состоянии, пусть идет с ними на вершину. Наванг обрадовался этому предложению. Мысловскому и Балыбердину хотелось иметь помощника в трудном деле, а Тамма волновала проблема, не придется ли Навангу самому оказывать помощь…
Мысловский с Балыбердиным посчитали кислород. Получалось, что должно хватить на троих: четыре баллона в четвертом лагере, два-в третьем и по три они собирались вынести сами… Пока они считали, сверху спустился Шопин. Он был бодр и в хорошем состоянии и надеялся, заняв место в хвосте очереди, все-таки подняться на Эверест вместе с Черным…
Так прошел первый день решающего четвертого выхода на Эверест. Начинается самая важная часть экспедиции, и я думаю, мы отправимся вслед за первой двойкой, но не будем терять из виду всех остальных.
28 апреля Мысловский, Балыбердин и Наванг двинулись вверх к лагерю II. Вечером они лежали в спальниках и опять считали груз. Слишком много продуктов, железо (крючья, карабины), кислород, бензин, веревки…
Перед сном они спрашивали Наванга, который много работал с другими экспедициями, как в сравнении с ними выглядит наша. Они услышали то, что хотели услышать, и это, безусловно, соответствовало истине. Очень сложный маршрут, вероятно, и альпинисты сильные, раз проходят его…
Наванга, видимо, захватила идея подняться на вершину. Он долго молился на ночь, просил у богов погоды и здоровья. Потом дал Мысловскому и Балыбердину поесть каких-то зерен и надел им на шеи священные шнурки.
Утром 29 апреля они собирались долго. Пока Мысловский укладывал рюкзак, Балыбердин с Навангом готовили пищу. Сказав Навангу, чтобы он помог ему по кухне, Володя облегчил душу. К этому моменту ему надоело стоять у плиты, когда все лежат в спальных мешках. Наванг приветливо откликнулся на призыв, хотя, как оказалось, устал больше Мысловского и Балыбердина. Это удивило двойку, потому что груза у Наванга было поменьше, чем у них. Они вышли из лагеря II (7350) и к вечеру были в третьем лагере на 7800.
Вообще, они не очень были аккуратны в выходах на связь, и Тамм не раз делал им замечания. Особенно много волнений доставляли, вечерние опоздания. Бог знает, что начинали думать в базовом лагере. Впрочем, опоздание на связь в любое время, а тем более, когда альпинисты входят в зону свыше шести с половиной километров, которую физиологи первых эверестских экспедиций назвали «поясом смерти», крайне неприятно для всей экспедиции.
По традиции и логике портативная рация должна быть у капитана четверки или лидера двойки. Значит, у Мысловского. Но он сам передал этот скипетр Балыбердину. Тамм считал, что Эдик сделал правильно, чтобы не тратить силы на переговоры, экономить себя. Тем самым Евгений Игоревич признал то, в чем Мысловский признаться не мог. Эдик уступил Балыбердину лидерство по существу. Это, думаю, было непросто. Мысловский — альпинист необыкновенно волевой и действительно опытный. Он знал, что выйдет к вершине, несмотря на невероятное сопротивление ему Горы. Он оценил, чем может пожертвовать ради Эвереста, и, видимо, решил — всем. Власть, лидерство, здоровье он менял на одно восхождение.
Потом, вернувшись, он попробует все вернуть и допустит ошибку, потому что тот, кто принял, не возвращает. Эверест все оставляет себе!
В акте передачи рации, пустяковом самом по себе, был еще один любопытный момент. Раз Тамм сказал, что Эдик правильно делает, что экономит себя, значит, он правильно делает, что экономит себя за счет Балыбердина. Начальник экспедиции мыслил масштабами экспедиции. Он знал, что они выйдут на вершину, только если будут идти вдвоем. И тут Евгений Игоревич исходил из решения основной задачи. Он рассматривал двойку как единый механизм, в котором одна часть, необходимая для движения, обладает ограничителем, но суммарная мощность должна быть сохранена. Значит, на вторую, более свежую часть (и это естественно) должна лечь большая нагрузка. Двойка потому и двойка, что один может и должен помогать другому. Но то, что виделось издалека, из базового лагеря, Балыбердин мог и не видеть. Вернее, он мог это видеть фоном. А на переднем плане развивалась пьеса, драма для двух актеров. В их биографиях много общего: оба сами пробивались в жизни, оба выросли без отцов, но все же к моменту начала экспедиции отличало их больше, чем объединяло. В начале] спектакля один из них играл роль премьера, обладая званием и опытом, друзьями, семьей, имеющий! основание (законное вполне) считать себя одним из лидеров советского альпинизма, человека образованного, привлекательного внешне, с обаятельной улыбкой… — он лидер.
Другой в начале спектакля: взят в экспедицию «на общих основаниях», да и то потому, что старший тренер увидел его необыкновенную прилежность и работоспособность. Он даже не мастер спорта, у него нет опыта, нет ни дома, ни семьи, он живет в общежитии, он может положиться только на себя, он обделен «обществом», и круг не столь уж высок, да и внешне его не пригласишь на роль героя-любовника — он актер миманса.
Но это все вначале. Потом начнется спектакль — удивительной страсти невидимая миру борьба двух связанных насмерть людей, борьба за сохранение жизненной позиции у одного и за завоевание ее у другого. Она будет происходить на фоне совместных нечеловеческих усилий, направленных на то, чтобы подняться над всеми, над всем миром (а можно это сделать только вдвоем), и станет содержанием первого восхождения. Вернее, восхождения первой двойки. И спуска. И всего, что было потом…
(«Они альпинисты до мозга костей и боролись только потому, что хотели побывать на Эвересте, и ни о чем другом тогда не думали. Они настоящие!» — написал на полях Евгений Игоревич. Вероятно, он прав… А может быть — он тоже прав.)
Такова фабула, а за сюжетом мы последим.
Итак, сидя в третьем лагере, Мысловский, Балыбердин и Наванг вышли на связь с базой. Сообщили, что добрались, и спросили, что нового. Нового оказалось очень много. Пришла группа телевизионщиков, привезла письма и, главное, магнитофонные кассеты с записями голосов родных и близких. Кононов что-то похимичил, и ребята, сидя на высоте 7800 метров в Гималаях, услышали родные голоса.
«Мысловский окунулся в теплую домашнюю обстановку, в окружение своих трех женщин, а мне передавала привет всего лишь развеселая компания приятелей, но все равно приятно от проявленного внимания», — запишет Балыбердин в дневнике.
Еще была новость: утром вслед за двойкой вышла четверка Иванов-Ефимов, Бершов-Туркевич. Они встали в пять утра, Володя Воскобойников покормил их напоследок по-царски: отбивные с жареной картошкой (не знаю, правда, едят ли цари отбивные с жареной картошкой; я бы на их месте ел). Ивановцы, миновав ритуальный огонь, который всякий раз, когда кто-нибудь шел на Гору, зажигали шерпы, ушли вверх по ледопаду Кхумбу.
Накануне группа Иванова обратилась к Тамму с просьбой внести корректировку в принятую схему. Вы помните, каждая следующая группа делала заброску кислорода из лагеря III (7800) в лагерь IV (8250) для предыдущей. Все группы были связаны, и любое чрезвычайное обстоятельство могло поставить идею восхождения в затруднительное положение. Группа Иванова хотела обеспечить кислородом и первую двойку и себя, но не ждать, пока им самим поднесут кислород альпинисты из группы Ильинского. Вместо трех спальников они возьмут из лагеря II кислород в количестве, достаточном для штурма по их расчетам. Это поможет им избежать лишних суток пребывания на 7800, где будет нечего делать. Лучше уж работать, чем лежать. Силы тратишь все равно.
