Прекрасный желтый Дунай - Верн Жюль Габриэль (книги полностью бесплатно .txt) 📗

— О! Господин Егер, было очень неприятно оказаться запертым в четырех стенах, но, честное слово, я не испытывал никакого беспокойства… В своей невиновности я был уверен и знал, что сведения, запрошенные в Раце, расставят все по своим местам… Я… я… Лацко?!

— Правда, здесь нет здравого смысла, и, я думаю, вы уже забыли об этом злоключении…

— Как если бы его и не было, господин Егер…

— Кстати, а обо мне не упоминалось в этом деле?

— Ни разу, господин Егер. Никто не знал и до сих пор не знает, что я путешествую не один… а если вас кто-то и видел случайно в моей лодке, то мог подумать, что я просто подвожу кого-то…

— Значит, мое имя никем не называлось?

— Ни-ни, господин Егер. Только я его знал. А я, как вы понимаете, не так прост, чтобы проговориться…

— Однако, господин Круш, вы могли рассчитывать на мои показания…

— Да, я думал об этом, но знал, что выкручусь сам, и, кроме того, это могло обернуться для вас неприятностями…

— Неприятностями, почему?

— Потому что комиссия могла решить, что вы и есть Лацко…

— Я?

— Ну да! Теоретически вы могли воспользоваться возможностью в полной безопасности пройти вниз по реке… а меня могли принять за вашего сообщника… Нет уж… Я предпочел молчать.

— И были совершенно правы, — согласился господин Егер, который с каким-то особым вниманием выслушал все, сказанное компаньоном. — О! Как вы были правы, спасибо, друг, за ваше молчание…

— Да что вы, господин Егер! В конце концов, думаю, вам было бы не труднее, чем мне, доказать свою невиновность.

— Разумеется, господин Круш, разумеется!

Когда наступил вечер, лодка причалила к берегу у деревушки, где господин Круш мог продать свой улов и пополнить запасы хлеба и мяса.

На следующий день, после удачной рыбалки на зорьке, течение вновь подхватило плоскодонку, и она быстро поплыла дальше. На австрийском берегу, пологом, часто затопляемом, пограничники, стоявшие неподалеку друг от друга, переговаривались между собой. Наполовину солдаты-наполовину крестьяне, они не получали никакого вознаграждения за службу в мирное время. Понятно, что строгость австрийских порядков делает довольно затруднительной остановку на этом берегу, поэтому, чтобы избежать всяких неприятностей, Илья Круш охотно общался с берегом противоположным.

Там уже стояли многочисленные суда, не желавшие плыть в темноте. Их было около тридцати, шедших друг за другом. Среди барж по-прежнему выделялась та, хорошо управляемая, которую господин Егер заметил неподалеку от Штрудельского ущелья.

— Что касается рыбалки, — говорил Илья Круш, — то река одинаково богата рыбой как с той стороны, так и с этой. И мне, господин Егер, можно сказать, везло… Продажа улова принесла в общей сложности сто двадцать семь флоринов и семнадцать крейцеров. Это позволяет думать, что вам не придется ни о чем сожалеть в конце нашего путешествия…

— Я всегда был такого мнения, господин Круш, — отвечал господин Егер, — это вы потеряете на нашей сделке!

В течение четырех дней, которые потребовались лодке, чтобы дойти до Оршовы, пришлось плыть по весьма капризному и извилистому руслу, сохранявшему генеральное направление на восток и служившему правым своим берегом военным рубежом. Она прошла мимо города Семендрии [105], некогда бывшей столицей Сербии, чью крепость на высоком мысу, перегораживающем часть русла Дуная, защищает целый венец башней и донжонов. В этом месте река с лихвой искупает неплодородность полей, раскинувшихся выше города, — повсюду, вплоть до устья Моравы [106], фруктовые деревья, сады, роскошные виноградники. Эта река стремится к Дунаю по великолепной долине, одной из самых красивых в Сербии. Часть судов, встреченных нашими путешественниками, спускалась к Дунаю, другая — готовилась пройти вверх по течению с помощью буксиров или на прицепе.

После Семендрии плоскодонка благополучно миновала Базиаш, где в ту пору заканчивалась железная дорога из Вены [107] (в скором времени она будет продолжена до Оршовы), затем прошли Голубац [108], с его прославленными руинами, затем легендарные пещеры, в одной из которых святой Георгий схоронил тело собственноручно убитого им дракона. С двух сторон на каждом повороте реки высились островерхие утесы, у их подножия пенились воды, а на горных вершинах, более высоких на турецком берегу, чем на венгерском, рос густой лес.

Каждый турист, несомненно, не раз остановился бы, чтобы подольше полюбоваться вблизи на чудеса, которые река открывает здесь взору. Он вышел бы на берег в ущелье Казан [109], одном из самых примечательных на реке, проследовал бы вдоль волока, чтобы посмотреть на знаменитую скрижаль Траяна [110] — скалу, где еще сохранилась надпись, напоминающая о кампании этого славного римского императора.

Но ни господин Егер, ни Илья Круш не предавались осмотру достопримечательностей: движение торговых судов по-прежнему полностью владело вниманием первого, тогда как второй, следуя капризам течения, думал, вдоль какого берега плыть — турецкого или сербского.

Таким образом, после полудня 24 июня, в довольно дождливую погоду, они прошли карпатскую гряду, которая простирается от Польши до Балкан и пересекает Дунай в том месте, где открывается его четвертый бассейн.

На границе, уже на территории Валахии, стоят две Оршовы — старая и новая. Здесь Дунай входит в османские земли, иначе говоря в турецкие провинции, которые покинет лишь в самом конце, у впадения в Черное море. Оршова, естественно, является военной базой, занятой валашскими солдатами. Именно здесь путешественники самым неприятным образом подвергаются полицейской тирании и таможенным притеснениям.

Разумеется, Илья Круш и господин Егер, которым не нужно было ни разгружать, ни погружать никаких товаров, рассчитывали, что пройдут досмотр без задержки. Их лодка не была грузовой, и при условии, что не появилось никаких новых установлений относительно удилищ, крючков и поплавков, они полагали, что смогут отправиться в путь, когда сочтут удобным, в любой час дня или ночи.

Что удивило господина Егера, так это огромное количество барж у Оршовы. Их было не меньше тридцати, и на каждой стоял валашский часовой. Служащие таможни подвергали суда самому тщательному досмотру.

Господин Егер не замедлил выяснить, что по приказанию свыше на все корабли, желавшие пройти мимо Оршовы, наложено эмбарго. Эта чрезвычайно притеснительная мера была принята по решению Международной комиссии. Все ее агенты получили строжайшие указания. Ни одна баржа не могла продолжить путь вниз по Дунаю, пока таможня не убедится, что на ней нет контрабандных товаров.

— Так, так, — заметил Илья Круш, — это наверняка дело рук шефа полиции Драгоша, кажется, он наконец-то схватит этого Лацко или по меньшей мере задержит один из его кораблей!

Господин Егер не ответил. Сжав губы, он стоял в лодке, чей якорь уже зацепился за песчаный берег, и смотрел на всю эту суету, слушал раздававшиеся со всех сторон крики и протесты против мер, столь пагубных для дунайского судоходства.

И тогда Илья Круш добавил:

— В любом случае нас это не касается… не вижу, какой контрабандой можно загрузить плоскодонку! Впрочем, досмотреть ее можно будет минут за десять, пусть ищут, если есть охота…

Тут наш славный герой ошибся! Он явно недооценил удовольствие, которое испытывают администрации всех стран, и в особенности придунайских, от всяческих бюрократических процедур.

Мирный рыболов был взбешен, но, дабы успокоить вас, скажу, обошлось без сердечного приступа.

— В конце концов, господин Егер, — негодовал лауреат «Дунайской удочки», — я сержусь не из-за себя, боюсь, эта задержка очень расстроит вас…