Ракушка на шляпе, или Путешествие по святым местам Атлантиды - Кружков Григорий Михайлович (лучшие бесплатные книги txt, fb2) 📗
Чтобы не быть голословным, приведем четыре строфы стихотворения «Память» (1919), открывающего этот сборник:
Храм, который строит «упрямый и угрюмый зодчий» — это, прежде всего, храм собственного духа. «Сад ослепительных планет», расцветающий в ночных небесах, вызывает в памяти знаменитые строки Йейтса:
И наконец строки про льва и орла любопытно сравнить с концовкой «Предисловия к моим пьесам» Йейтса (1937): «Одного индийского мудреца спросили: „Кто были вашими учителями?“ Он ответил: „Ветер и блудница, дева и дитя, лев и орел“». Некоторые комментаторы видят здесь символы евангелистов, а путника напрямую отождествляют с Христом. Все не так просто. «Это были люди высшей „многострунной“ культуры» (как точно заметил Андрей Белый), и они черпали образы своих стихов их разных источников Востока и Запада, из Заратустры и неоплатоников, из масонских обрядов и индийских мифов — и еще много из чего.
Одной из последних работ Николая Гумилева перед гибелью стал перевод стихотворной пьесы Йейтса «Графиня Кэтлин», о чем мы имеем свидетельство самого поэта в виде загадочного автографа на книге, которой владел парижский русист Петр Струве и которая исчезла после его смерти. Как пропал и сам перевод пьесы после ареста Гумилева петроградской ЧК. Но это уже другая история, о которой рассказывается в другой книге [9].
Ракушка двадцать первая. В Уэльсе
(Дилан Томас)
Давно хотелось мне побывать в Уэльсе, и причин на то было, по меньшей мере, две. Во-первых, мой давний ирландский уклон; ведь валлийцы те же кельты, что ирландцы, и древняя валлийская поэзия имеет много сходных черт с древнеирландской. Во-вторых, это родина Дилана Томаса, самого яркого британского поэта 1940–1950-х годов. Так что когда Оля Кельберт пригласила нас в Суонси, я обрадовался и сразу согласился.
Так я очутился в этом заповедном краю. Заповедном в буквальном смысле: на карте Уэльса, куда ни ткни, или национальный заповедник или «территория выдающейся природной красоты» (an Area of Outstanding Natural Beauty). В общем, живого места для туриста нет — везде надо либо удивляться, либо восторгаться. Но красота — это еще ничего. Скажу, забегая вперед, что нигде, даже в Ирландии, я не ощущал такого разлитого повсюду волшебства, такой исконной и замшелой, обволакивающей магии, как в Уэльсе. Нет, конечно, она и в Ирландии имеется — отдельными сгущениями, то тут, то там; но чтобы волшебство было так густо размазано по всей поверхности страны, такого я больше нигде не встречал.
Суонси — большой университетский город, тут еще надо принюхиваться, но достаточно отъехать на 20–30 км, например, к северо-западу в Кармартен или к юго-западу на полуостров Гауэр, и вы попадаете в настоящий Уэльс. В Гауэре мне, например, показали камень среди поля — увесистый такой камешек, — который зашвырнул сюда не кто иной, как сам король Артур. Легенда гласит, что в башмак Артура попал камень. Король достал его и выбросил. Камень этот пролетел 30 миль из Кармартена в Гауэр и в полете вырос (как та собачка у Маршака). Рассказывают еще, что камень иногда гуляет: как захочет пить, идет к ближайшему ручью, напьется и возвращается обратно. А иные уточняют, что бывает это только в Иванову ночь. Вот он, этот камушек. По совпадению, мне в тот момент тоже в кроссовку что-то попало, вот я и сижу рядом, переобуваюсь.
Олин муж Марк — математик, преподает в местном университете. Квартирка их в Суонси в точности такая, какая бывает, когда муж — математик или физик, а жена — поэт и филолог, я таких перевидал и в Москве и в Питере: никакого мещанского уюта, нормальный рабочий беспорядок (он же порядок). Две их дочери, Аня и Женя, выросли, учились в Америке, так что место, куда приткнуть нас с Дашей, было.
Марк устроил мне экскурсию в университет Суонси. На математической кафедре, где он работал, ничего интересного, кроме черных досок с рядами непонятных дробей, не обнаружилось, и он меня повел в Археологический отдел с богатой коллекцией древнеегипетских предметов (уж где эти хитрые валлийцы откопали их у себя в Уэльсе, не знаю!), а потом в университетский парк. Парк мне сильно понравился. В каждом его уголке, в каждой перспективе чувствовалась рука художника. Важнейшие точки ландшафта были подчеркнуты огромными, отдельно стоящими деревьями, замечательно вписанными в рельеф местности. Эти деревья высились как некие цари или сказочные великаны. Вспомнилось тут и кельтское древобожие, и тайный алфавит деревьев, который знали друиды и о котором так подробно и интересно рассказывает Роберт Грейвз в «Белой богине».
Кстати, через пару дней в букинистической лавке Суонси мне удалось купить старинное издание книги родного батюшки Роберта Грейвза: «Кельтский псалтырь: Ирландская и валлийская поэзия, переложенная на английский язык Альфредом Персивалем Грейвзом. 1917». (Переводы очень симпатичные, они переиздаются до сих пор.) Так что и тут все идет по наследству.
Тогда, в 2007 году, музея Дилана Томаса в Суонси еще не было (кажется, он открылся вскоре после моего отъезда). Его функции до какой-то степени исполнял культурный центр при маленьком любительском театре, к которому прибился Томас в юности, сыграв в нем несколько ролей. Театр существует и доныне, и на его пожалованном городскими властями здании красуется гордое название «Театр Дилана Томаса». Фасад здания украшен настенными картинами (муралами), и я с туристским нахальством сфотографировался у стены рядом с фигурой поэта.
Дилану едва исполнилось двадцать лет, когда вышла его первая книга «Восемнадцать стихотворений». Уже в этой юношеской книге появилась та особая поэтическая дикция, по которой мы моментально узнаем Дилана Томаса, — речь темная, двусмысленная, вязкая, обволакивающая. А иногда она превращается в какое-то невнятное бормотание-волхование. Будто клубы пара поднимаются над котлом с колдовским зельем.
