В поисках рая - Хейердал Тур (книга жизни .TXT) 📗

Были у нас и враги. Самые страшные из них — комары. Комары и отец Викторин. Мы прятали ноги в мешки, кутались в пледы — и все равно кожа была бугристой от жгучих укусов. Порой нами овладевал садизм. Мы давали комарам как следует напиться крови. Раздувшись, словно шары, они летели, сытые, довольные, к окну. Но теперь ячея сетки не пропускала их! И мы с наслаждением расправлялись с кровопийцами…

Часто за окном гудела целая туча комарья. Стоило приставить к сетке палец, как они тысячами бросались на добычу, вытянув свои хоботки. Подразнив их всласть, мы хватали какого-нибудь мучителя за хоботок и втаскивали внутрь. Вот бы отца Викторина так…

Нередко боль в ногах заставляла нас лежать. Иногда мы все-таки выходили, прихрамывая, на добычу в лес. Но вдруг обнаружилось, что с фруктами дело плохо! Все плодоносящие бананы срублены, у хлебного дерева наступила передышка. Ох, как нам хотелось есть! "И какая же была радость, когда звонарь приносил рыбу! Только тот, кто голодал, поймет нас. Обычно человек в цивилизованном обществе настоящего голода не знает, он жалуется на голод перед обедом, когда его одолевает аппетит. Для него еда уже не то неземное наслаждение, каким она, наверно, была в прошлом.

Рыба-меч… С каким удовольствием мы ее ели!.. Конечно, можно приготовить дорогое, изысканное блюдо. Безусловно, будет вкусно. Но и только. Тот, кто по-настоящему голоден, готовит куда проще, зато испытывает такое наслаждение, о котором никакой лакомка и мечтать не может. Трапеза изголодавшегося — сплошное блаженство и счастье.

Совершенно неожиданно выяснилось, куда исчезают все плоды. Как-то рано утром, еще до рассвета, мы увидели в лесу целый отряд вахин и молодых парней во главе с нашим старым приятелем Иоане! В мешках и прямо в охапках они тащили плоды, за которые мы честно уплатили вперед. И ведь им эти плоды были совсем не нужны. Это делалось нарочно… Они обобрали даже кокосовые пальмы возле самой хижины. Порядком разозленный, я догнал отряд Иоане возле реки, где они грузили мешки на лошадей. Неплохо поживились!..

— Иоане, — сказал я, — ведь эти плоды мои.

— Аоэ, [7]— беззастенчиво солгал Иоане. — Я собрал их на соседнем участке.

Мы оба были настроены одинаково агрессивно. Но спорить бесполезно. Против меня будет все племя во главе с вождем.

А еще через несколько дней я застал Иоане, когда он слезал с кокосовой пальмы возле нашего дома. Я бросился к нему. Он зло посмотрел на меня.

— Это наш участок, — сказал я.

— А пальма моя! — крикнул Иоане.

— Мы же заплатили за пользование участком и за фрукты.

— За фрукты платили, а за орехи нет.

— Нет, уплачено за все съедобное и за орехи. Мы не можем обойтись без орехов. К тому же фрукты тоже все исчезли.

Я с трудом сдерживал себя.

— Кокос — не еда, кокос мои деньги! — завопил он.

Не знаю, чем бы это кончилось, если бы Иоане не ушел, буркнув, что я могу забрать оставшиеся орехи.

Что делать. Мы не дома. Придет судно — можем послать жалобу. Но через сколько месяцев се рассмотрят? Через сколько лет пришлют решение? К тому же островитяне будут настаивать на своем — попробуй установи, кто прав. Всем известно, что белые грабят полинезийцев. Так что лучше помалкивать… Но ведь орехи нам необходимы, это наша главная пища!

Жизнь в дебрях становилась невыносимой. Без конца хлестал ливень, куда-то пропали все раки, полчища комаров безжалостно преследовали нас. Их развелось столько, что островитяне не могли работать в долине — заготавливать копру. Скорее бы явился корабль, который мог бы забрать нас из этого ада и доставить туда, где есть врач, способный подлечить наши язвы!

Одна женщина в деревне наступила на рыбью кость. Ранка быстро разрослась, распространившись на всю ступню. Пришлось ей потом на Таити отнимать ногу…

Как мы ждали корабля… И однажды поздно вечером, когда мы сели ужинать, издалека донесся гудок парохода. Там, за лесом, в океане — пароход! Не мудрено, что нам в ту ночь было не до сна. Задолго до рассвета мы достали нашу самую лучшую одежду, от которой давно успели отвыкнуть.

Я даже оторопел, когда взглянул в зеркальце, чтобы завязать галстук: он совершенно исчез под косматой дикарской бородой. На плечи длинными прядями падали волосы. Лив-то что — ее только красили длинные волосы. Ну да неважно! Хотя смешно, конечно, с непривычки. Сами виноваты — отдали свои бритвы и ножницы…

Натянув на ноги мешки для защиты от грязи, мы поплелись вниз по долине. Не доходя до деревни, мешки сняли и пошли по главной улице во всем параде. Фатухивцы ахнули.

Но что это? Синяя гладь океана, белые гребни волн — и никаких пароходов! Ничего — хоть бы шхуна была!

Пакеекее рассказал, что ночью он видел огни, но пароход прошел мимо… Он тоже приуныл. Этому мученику веры, которого преследовали все соплеменники, приходилось не сладко. Соседи переносили его межевые камни, устраивали ему всевозможные козни. Только что вождь оштрафовал священника за кражу феи. Это Пакеекее-то, который не то что украсть, а даже солгать не способен? Я рассказал ему о том, как Иоане воровал наши фрукты и уверял, что они собраны на соседнем участке.

Се па бьен! [8]— ответил Пакеекее. — Соседний участок — мой!

Звонарь сообщил нам еще одну неприятную новость. Сын Иоане — Хаии, страдающий слоновой болезнью, да-да, тот самый, который подмешивал мочу в апельсиновый сок, посылаемый священнику, поймал на берегу скорпиониху с детенышами и заготовил для нас полную коробку этих тварей. Так что нужно быть начеку…

Положение в деревне было бедственное. Местные жители целиком зависели от поставок риса и муки, а подвалы Вилли уже давно опустели. «Тереора» привезла очень мало продуктов. В Ханававе тоже голод, туда ходила лодка, чтобы узнать, как дела. И там ждут парохода…

Дни складывались в недели, недели — в месяцы, и когда прошло три месяца без каких-либо перемен, мы решили, что все ясно. Последние новости о том, что происходит в мире, были шестимесячной давности. Тогда шла война в Испании и в Китае. Видно, теперь началась мировая бойня. От островитян мы слышали, что во время первой мировой войны они годами были оторваны от внешнего мира. За копрой в то время никто не заходил. На Фату-Хиве тогда даже не знали о том, что был разрушен Папеэте.

На четвертый месяц тщетных ожиданий в деревне стало совсем плохо. И особенно отвратительно чувствовал себя отец Викторин. Он решил любой ценой покинуть Фату-Хиву.

До ближайшего острова — больше ста километров пути по бурному океану. А самым крупным судном на Фату-Хиве была старая рассохшаяся шлюпка, которая лежала под пальмами на берегу. Она принадлежала Вилли Греле, но он давно забросил ее и решил купить себе новую лодку.

По приказу отца Викторина фатухивцы законопатили щели в шлюпке, провели ее через полосу прибоя и поставили на якорь в бухте, чтобы разбухли доски. Затем они срубили в лесу несколько тонких деревьев для мачты и оснастили ее огромным парусом, который, на наш взгляд, подходил для более крупного судна, чем открытая шлюпка.

В эти дни океан бороздили буйные валы. Дул сильный ветер — правда, в нужном направлении, на север, к ближайшим от Фату-Хивы островам Хива-Оа и Тахуата.

И однажды утром, таким же хмурым, как и многие предыдущие, отец Викторин решился. Вместе с командой гребцов он вышел на подлатанной скорлупке в океан. Нельзя было не воздать должное его отваге. Огромные волны швыряли лодку вверх-вниз, она то и дело исчезала за водяной горой, и нам казалось — навсегда. Но всякий раз ее выносил вверх гребень очередной волны. И белый парус затерялся вдали. А мы стояли на берегу, волнуясь за смельчаков…

Отец Викторин хотел остаться на Хива-Оа, главном острове архипелага, а его спутники должны были вернуться с рисом, мукой, сахаром. Вернутся ли?.. Наконец через неделю наблюдатель на берегу сообщил, что видит шлюпку.