Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) - Олеарий Адам
В течение следующих дней опять была хорошая погода и светило солнце; мы поэтому просушили наши одежды, книги и утварь, частью обезображенные, частью совершенно испорченные соленой водою.
Глава XX
(Книга II, глава 5)
О Гохланде и о том, как мы наконец переправились в Лифляндию и выехали в Ревель
По всему казалось, что нам придется на этом острове пробыть еще некоторое время, и мы не знали, когда Господь пошлет нам средство к спасению; кроме того, мы должны были опасаться, что с началом зимы погибнем здесь с холода или даже с голода. Ведь, как нам сообщили, немного лет назад некоторые крестьяне и другие лица, непогодою занесенные сюда и потерпевшие крушение, принуждены были, чтоб спастись от голода, питаться березовою и еловою корою. Поэтому нам пришлось бережливо расходовать провиант, которого нам удалось спасти весьма неважный запас — в особенности что касается хлеба. Расплывшиеся сухари, которые нельзя было высушить вновь, мы сварили с тмином и ели, вместо хлеба, хлебая ложками; кое-кому из нас это показалось весьма горьким. Однажды добыли мы большое количество мелких гольянов, поймав их рубашками и простынями в речке, стекавшей с горы; их было достаточно на двукратный обед всех наших людей.
Hochland [высокая страна] — так назван этот остров потому, что он весьма возвышен; он имеет в длину три мили, в ширину — одну милю и состоит почти исключительно из скал, поросших елями и другим лесом. Он был полон зайцев, которые, подобно всем лифляндским зайцам, зимою имеют белоснежный мех; из-за кустарников и высоких скал за ними здесь нельзя охотиться с собаками.
Когда мы сидели на этом острове, в Ревеле пошли слухи, что все мы утонули: передавали, будто на берегу найдено было несколько трупов, одетых в красное (такова была наша ливрея). Этому тем более поверили, что упомянутая выше барка, прибыв на место, сообщила, что мы у Большого Рогге шли впереди нее на парусах; между тем мы не прибыли в гавань, и в течение 8 дней не было о нас ни малейшего известия. Поэтому наши сотоварищи считали нас совершенно погибшими; среди них возникла большая печаль, стали раздаваться жалобы, и они, подобно потерянным овцам, блуждали, начав даже строить планы, как один пойдет в одну, другой в другую сторону.
12 ноября пришли две финляндских лодки, также прибитые непогодою к Гохланду. На одной из них наш камергер, высокоблагородный, мужественный и храбрый Иоганн Христоф фон Ухтериц (ныне княжеский голштинский камеръюнкер в Готторпе), 13 того же месяца, когда буря улеглась, в сопровождении одного лакея, был послан на сушу и в Ревель, чтобы сообщить о нашем положении и состоянии. Легко понять, с какой радостью он был принят нашими сотоварищами: все они бегали кругом него, плакали от радости; не знали, о чем прежде всего поговорить и спросить.
17 того же месяца послы, каждый с пятью провожатыми, велели перевезти себя в двух небольших рыбачьих лодках окончательно на сушу, отстоящую от Гохланда на 12 миль. Это была поездка плачевная и опасная. Лодки были стары и вверху лишь лыком связаны и зачинены, особенно та, в которой сидел посол Крузиус; вследствие этого вода во многих местах просачивалась и один [из бывших в лодке] постоянно должен был затыкать отверстия и выливать воду. Парус был составлен из старых лохмотьев. Лодочники могли идти только перед ветром [фордевинд], так что, отъехав при добром попутном ветре 5 миль, когда ветер начал менять направление, они и думали вернуться обратно на Гохланд. Однако, увидев, менее чем в полумиле от нас, небольшой остров, мы настояли, чтобы лодочники убрали паруса и прибегли к веслам; действительно, мы к вечеру и прибыли на остров. На этом острове мы не нашли ничего, кроме двух пустых хижин, которые наполовину были выстроены в земле; в них мы развели огонь и провели здесь ночь. Здесь начал ощущаться недостаток в хлебе, и мы, поэтому, вместо него, должны были есть сыр пармезан, которого еще оставался большой кусок. Утром отправились мы в дальнейший путь при попутном и слабом ветре, но при очень сильной зыби.
Мы успели проехать всего 2 часа, как вдруг совершенно неожиданно, при ветре, бывшем все время с севера, на нас налетел сильный вихрь с востока и так ударил в лодку посла Брюггеманна, что она совершенно накренилась и стала черпать воду. Высокая волна ударилась у лодки вверх, так что вода стояла на поллоктя выше борта; крестьяне принялись кричать, повалились на другую сторону лодки, быстро сорвали парус и повернули лодку по ветру. После этого опять стало тихо, и мы снова могли ехать с прежним ветром. Такой вихрь налетал в течение двух часов трижды: впрочем, крестьяне, которые потом уже видели приближение его издали, поворачивали лодку по направлению вихря и давали ему пройти. Однако в первый раз мы весьма сильно испугались. Я вполне уверен, что это была величайшая опасность, которую мы испытали на море. Так как мы находились посреди моря, а лодка наша была весьма тяжела (в ней, помимо восьми человек, находился груз в виде посольского серебряного сервиза и других вещей) и имела только узкий борт, то немногого недоставало, чтобы все мы пошли ко дну. Особенно следует удивляться тому обстоятельству, что лодка посла Крузиуса, шедшая за нами всего в расстоянии выстрела из пистолета, не испытала ни малейшего подобного бедствия.
Когда мы находились еще милях в трех от суши, на нас повалил сильный град, в то время как другие наши люди, следовавшие за послами, наслаждались прекрасною погодою и солнечным светом.
Когда нам оставалось до суши всего полмили, ветер возымел намерение измениться в обратную сторону и погнать нас назад; однако мы постарались налечь на весла и обещали подарить крестьянам бывшую при нас бутылку водки (в три кувшина вместимостью), если к вечеру мы достигнем суши. Рыбаки со свежими силами взялись за весла, пустили в ход всю свою силу и к вечеру, а именно к 18 ноября, счастливо добрались до берега; мы высадились в Эстляндии на Малльском берегу, пробыв 22 дня на Балтийском море.
Только что мы достигли берега и не успели еще высадиться, как крестьяне сейчас же схватились за бутылку с водкою, которую мы им предоставили охотно, но слишком рано: не успели мы еще вынести груз и разместить его на суше, как они побежали с бутылкою в деревню, созвали своих родных и соседей и выпили бутыль столь поспешно, что раньше, чем мы спохватились, они уже бегали кругом с женами и детьми, донельзя пьяные, начали ругаться и драться, так что их ни к чему 22 того же месяца опять 2 барки, шедшие из Ревеля в Финляндию, были бурею прибиты к Гохланду. Их наняли для переезда оставшиеся на острове наши люди; вместе с лошадьми и грузом они 24 того же месяца благополучно переправились в Лифляндию.
Отсюда [т. е. с берега] мы все вместе направились в Кунду, на двор г. Иоганна Мюллера, моего покойного тестя, лежащий всего в 2 милях от этого берега. Здесь оставались мы в спокойствии 3 недели и успели все подряд переболеть от вынесенных на море бедствий; впрочем, никто не оставался на постели дольше 3 дней.
Так как для пополнения некоторых дорогих вещей, попорченных кораблекрушением, нам казалось более удобным побывать в каком-либо городе, то мы собрались в путь в г. Ревель, куда мы 2 декабря и прибыли вполне благополучно.
Что за сердечное сочувствие во всем городе было вызвано тем несчастием, которое мы претерпели на море, это в достаточной мере можно было понять не только из большой радости и ликования при прибытии посланного вперед Иоганна Христофа фон Ухтерица, но и из воспоследовавших затем благодарственных молебствий в церквах и публичных возблагодарений в гимназии.
Вот каково было это в высшей степени опасное плавание, которое мы тогда совершили через Балтийское море, где мы почти каждый день видели смерть перед глазами, и наша жизнь была непрерывным умиранием, причем, однако, мы тут же должны были чувствовать и славословить особую, спасительную для нас милость Божию.
Глава XXI
(Книга II, глава 6)
