Мату-Гросу - Смит Антони (серии книг читать онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Глава четвертая
Квадрат для исследований
В прошлом почти каждый ученый — исследователь новых земель — был предоставлен сам себе и, даже если входил в состав большой экспедиции, был единственным ученым среди остальных ее членов. Поэтому его интересы должны быть широкого диапазона, и сферой его деятельности была вся естественная история. Предполагалось, что каждый ученый представляет собой энциклопедиста и с равным энтузиазмом сам делает записи об ископаемых, растениях, животных и аборигенах. Тем не менее мириады открытий каждого дня записывались им живо и подробно, с энергией, которая всегда вызывает изумление. День такого ученого мог представлять собой цепь неудач, климат мог быть суровым, обстановка — неблагоприятной, а сам пишущий — вместилищем нескольких нежеланных болезней, но обязанность ежедневного ведения дневника неукоснительно соблюдалась. Это были необыкновенные люди, которые вели необыкновенный образ жизни, и до двух третей их коллекций (как, например, у Бейтса, после его одиннадцатилетних трудов на Амазонке) были для науки новыми. Возможно, сознание этого помогало им продолжать свой труд и поддерживало их во время долгих изнурительных лет пребывания вне дома.
Сегодня положение иное. Ученый не только располагает все меньшим и меньшим временем, но ни один уже из них не может больше охватить все научные дисциплины. Даже если бы ученый и пожелал это сделать и был бы компетентным во многих областях, современная система неблагосклонна к подобному разностороннему энтузиазму. Эколог может — и должен — иметь широкие взгляды, но даже и он стремится специализироваться на определенных видах или родах, или потому, что он ими интересуется, или потому, что считает их особенно показательными для более широких тем его работы. Короче говоря, в лагерь Мату-Гросу никто не мог прибыть, отрекомендовавшись натуралистом в старом смысле этого слова.
Каждый называл свои интересы гораздо точнее, будучи, например, заинтересованным в основном одним порядком насекомых и ни в коем случае всеми его подразделениями. Так, двое из нашей экспедиции интересовались главным образом осами. Еще один ученый большую часть своего времени посвятил термитам, а одна дама занималась в основном кузнечиками. Вследствие этого (поскольку не каждый может быть энтомологом, по крайней мере, в нашей экспедиции) даже многие порядки насекомых в этом богатом ими мире остались без внимания.
Аналогично этому, главным образом вследствие недостатка времени, оказалось невозможным охватить даже некоторые основные дисциплины. В лагере не всегда находился хотя бы один энтомолог. Ботаник не имел возможности наблюдать оба сезона — дождливый и засушливый. Практически всю работу над рыбами приходилось проводить не в период их нереста. Орнитолог в лагере был только один раз, и то лишь в течение восьми недель из двухлетнего периода. Никто не изучал муравьев, которые занимают такое господствующее положение в данной местности. Бразильским ученым также было трудно оторваться от своих обязанностей. Тех из них, которые приезжали в лагерь, встречали с благодарностью, поскольку они очень многое знали об этих краях, но они не могли уделить столько времени, сколько хотелось бы им или нам. Сложенное вместе время пребывания в лагере всех ученых примерно равно было тому сроку, который провел в Бразилии Бейтс в те давние, менее лихорадочные дни XIX века.
Однако между прошлым и настоящим было и всегда будет сходство. Те записи, которые каждый вечер делали под побуревшими ветвями пальм в базовом лагере, или в одном из вспомогательных лагерей, или еще где-то, представляли собой смесь науки, предположений и анекдотов. Точно так же обстояло дело и у Бейтса. Так же это происходит и с любым ученым, находящимся в незнакомой обстановке. Почвовед, работающий в яме глубиной четыре метра, в первую очередь интересуется, конечно, слоями почвы, смотрящими на него со всех сторон, но не может не обращать внимания и на другие события.
«Еще один славный день, — писал Дэвид Моффат, — довольно стандартной рабочей рутины еще в одной яме. После обеда я неожиданно столкнулся лицом к лицу со змеей в два с половиной метра — великолепной, с черной макушкой и ярко-желтыми отметинами. Я попытался загнать ее палкой в яму, но она уползла с невероятной быстротой. Это оказалась очень ядовитая змея. Вечером была обычная неистовая писанина».
Почвоведы вызывали у всех нас безграничное восхищение. Они или проходили огромные расстояния, буравя почву через равные интервалы, или же совсем не двигались с места, проводя весь день на дне ямы для почвенного разреза. Насекомые, а также клещи, не теряя времени, набрасывались на них во многом подобно тому, как они поступают в отношении животных, попавших в ловушки, которых быстро поедают (задолго до появления охотника), но всем почвоведам удалось выжить.
«Еще один хороший день, — писал позднее Дэвид Моффат. — Взял образцы из каждого профиля. Все еще не разобрался во многих вопросах. Утром профиль казался бесструктурным. После полудня на поверхности разреза показались отчетливые трещины, свидетельствующие о том, что почва имеет призматическую структуру. Дважды прочистил все и выявил еще больше особенностей… Очень жарко, поэтому работал без рубашки. Очень грязно, так что назад шагал покрытый с головы до ног красной почвой. Три грифа кружились надо мной — на одного больше, чем вчера».
Дневники тоже покрывались той же красной пылью. Стоит сейчас взять их в руки, как на память сразу приходят эти ямы, царившая в них жара, а также работающие на дне почвоведы.
Для неспециалиста наиболее заметные особенности почвы в этом районе представляли не огромные толщи выветренной породы, зачастую достигавшие многих метров, а различные обнажения латерита. Твердые, угловатые и закругленные куски латерита венчали большинство бугров в этом районе, что представляло собой серьезное препятствие при ходьбе. Латерит появлялся также в виде прослойки в почвенных разрезах, иногда мощной, иногда нет, иногда глубокой, а местами настолько глубокой, что до нее нельзя было докопаться лопатой. К сожалению, эти «обнажения и подпочвенные слои конкреционных железистых пластов», ходко называемые латеритом всеми остальными из нас, привели к серьезным разногласиям относительно того, как на самом деле следует называть эту породу. Видимо, латерит слишком широко использовался как описательный термин для чрезмерно большого разнообразия различных пород, богатых железом.
Тем не менее после подобных споров этот термин был наконец принят в базовом лагере как характеризующий породу, которая все же соответствует определению (данному du Ргее), что латерит представляет собой «пористую, конкреционную, ячеистую, извилистую, шлаковидную, оолитную или бетоноподобную массу, состоящую в основном из окислов трехвалентного железа, с наличием или без наличия механических включений кварца и небольших количеств окиси алюминия и марганца; прочность его переменна, но обычно он раскалывается от резкого удара молотком». А все остальные, когда спотыкались об эту породу или разрезали ботинки об ее угловатую поверхность, продолжали называть ее латеритом, но они тоже начали интересоваться ее ролью в формировании местного ландшафта. Никто не знал точных условий его образования, за исключением того, что почвы, богатые железом, в теплом влажном климате тропиков часто действительно образуют латерит, и это происходит наиболее заметно и интересно в изучаемой нами местности.
Заглядывая в глубокие ямы, в которых мягкая почва залегает далеко от поверхности, а затем наблюдая зарождение участка обрабатываемой земли на какой-то ферме путем уничтожения деревьев, неизбежно начинаешь задумываться о будущей эрозии в этой части штата Мату-Гросу. Почвоведы отмечали:
