Но ад не вечен - Михайлов Сергей (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗

Сергей Михайлов

Но ад не вечен

Глава первая

1.

Ядовито-жёлтое облако, вопреки всем законам природы, медленно наползало с северо-запада. Оно ползло против ветра, ползло ровно, уверенно, словно вдоль туго натянутой струны, притягиваемое невидимым магнитом. А внизу, по земле, ползла зловещая его тень, оставляя за собой прямой, как стрела, гигантский жёлтый след.

След был нешироким, метров сто в поперечнике, но как только облако проходило, он начинал расползаться, поражая землю своими жёлтыми метастазами — так расползается в небе инверсионный след от реактивного самолета. Там, в этой жёлтой зоне, прежние, привычные формы жизни мгновенно мутировали, трансформировались, превращались в жуткий уродливый гротеск, словно бы сошедший с картины иллюстратора фантастических романов о внеземных монстрах.

Жёлтая жизнь жадно цеплялась за планету, и остановить её неумолимую поступь не могло уже ничто.

2.

Приход к власти демократических сил мало что изменил в жизни города N-58. Сняли многокилометровые кумачовые лозунги, за одну ночь исчезли портреты партийных лидеров, красный флаг на здании горсовета сменился трёхцветным российским полотнищем. Но бюст Ленина на главной площади почему-то остался — слишком уж кощунственным показалось городским властям вот так сразу, за одну ночь, перечеркнуть прошлое. Пускай стоит, авось времена изменятся, осторожно думали городские головы — и бюст вождя мирового пролетариата остался незыблем.

Слишком многое связывает нас с прошлым, чтобы одним махом, в одночасье вырвать его из людских сердец. Человек инертен, и никакие новые веяния не приживаются по одному лишь росчерку пера — нужно время, и порой немалое.

Но была ещё одна причина, препятствовавшая крутому повороту в сознании горожан. Безымянный город с безликой аббревиатурой вместо названия относился к разряду закрытых и ни на одной карте, даже самой подробной, обозначен не был. Концентратором людских ресурсов являлся большой завод, а мозгом города считался некий исследовательский центр. Всё это скопом — и город, и завод, и центр — денно и нощно работало на оборонную промышленность, или «оборонку», как кратко именовали эту отрасль народного хозяйства сами горожане.

Как и во многих подобных городах бывшего Союза, жизнь N-58 определялась нуждами военных ведомств, а военные, как известно, всегда отличались повышенным консерватизмом. Резкий поворот суверенной России во внешней политике и курс на сближение с Западом вылились в конверсию и значительное снижение госассигнований на оборону, многие перспективные проекты были заморожены, и даже космические исследования потеряли былую значимость. Всё это, без сомнения, не могло не тревожить городские власти, которые, к слову сказать, представлены были в основном людьми в военной форме. Новая политика и новые политики были встречены ими весьма и весьма прохладно.

Потому и соседствовал рядом с трёхцветным российским флагом незыблемый гранитный Ильич — как символ старых, лучших времён в смутную эпоху перемен и развала былой мощной военной империи.

3.

В ту зиму Игорю исполнилось четырнадцать лет. Он был невысок ростом, бледен, худ, крепким здоровьем похвастаться не мог. Как, впрочем, и все его сверстники из N-58: повышенная детская заболеваемость была здесь обычным явлением.

Свою четырнадцатую зиму Игорь встретил там же, где и тринадцать предшествующих: в двухкомнатной квартирке, которую делил со своими родителями и из окон которой открывался тоскливый вид на грязную кирпичную стену котельной.

Все эти годы он провёл за бетонными стенами «пятьдесят восьмого» — если не считать, конечно, тех редких случаев, когда школьным автобусом их вывозили за город. Детям необходим свежий воздух, твердили умудрённые опытом педагоги и убелённые сединами врачи из городского госпиталя, и притихшую, посерьёзневшую ребятню везли на «природу».

Эти эпизодические выезды на «природу» чреваты были многими опасностями и походили скорее на высадку санитарного десанта в какой-нибудь забытый Богом тропический район, где свирепствовала по меньшей мере бубонная чума или холера — столь тщательно инструктировались дети накануне поездки и столь усердно готовились к этой операции сопровождавшие их взрослые.

На то были особые причины.

К бетонному периметру, оцепляющему город сплошным непроницаемым кольцом, вплотную подступал чахлый, вымирающий лесок, который в свою очередь обрамлял город вторым кольцом — узким, рваным, с проплешинами, просеками, чёрными стрелами асфальтовых дорог, расползающимися от глухих городских стен подобно щупальцам гигантского осьминога. Дальше, за лесополосой, до самого горизонта, тянулись лысые безжизненные холмы, перемежаемые грудами мусора, залежами отходов химических производств и отстойниками, парящими зловонным туманом и ядовитыми миазмами. И ни единой деревушки, ни одного населённого пункта в радиусе ста километров.

Вот в этот-то лесок и наведывался порой, не чаще двух-трёх раз в год, старенький школьный автобус, битком набитый бледной детворой. Здесь не слышно было насекомых, не пели птицы (их здесь просто не было), и даже лягушки не квакали тёплыми июньскими вечерами. Здесь не цвели цветы. Листья — там, где они ещё остались — и редкая трава были серо-стального цвета, толстый слой липкой пыли покрывал землю и мёртвые стволы деревьев — а таких здесь, в этом «саду Эдемском», было большинство. Мутные маслянистые лужи, подёрнутые жирной нефтяной плёнкой, не пересыхали даже в самые жаркие летние дни и никогда не замерзали зимой.

В самом городе деревьев не было вовсе — если не считать полудюжины традиционных голубых елей у здания бывшего райкома.

Но самое страшное было в другом: над этим городом никогда не светило солнце.

Небо над городом и районами, прилегающими к нему, затянуто было белесой пеленой, не рассеивающейся никогда. Ни один солнечный луч не мог пробиться сквозь неё, и лишь зимой, в сухие морозные дни, над городом порой всплывало грязно-багровое расплывчатое пятно, освещая землю мутным сумеречным светом. Ничего общего с солнцем оно не имело.

Да и неба как такового, ясного, чистого, голубого неба, о котором пишут в красивых книгах, неба, подёрнутого барашками лёгких облачков, здесь не помнил уже никто. А дети, родившиеся и выросшие в «пятьдесят восьмом», чья жизнь была замкнута в бетонном кольце городских стен, и вовсе не знали о нём. Как не знали они о солнце.

Здесь никогда не дул ветер. Вечно моросил лёгкий холодный дождь, наполняя воздух сырой колючей пылью. Люди, и в особенности дети, страдали от хронических бронхитов, астмы, пневмонии, туберкулёза, страшной аллергии, многие умирали от странных, неведомых болезней, ставивших в тупик местных врачей и заезжих светил медицины.