В неизведанные края - Обручев Сергей Владимирович (бесплатные полные книги txt) 📗
Холодно. Несмотря на теплые унты, меховые чулки, две пары шерстяных носков, войлочные стельки, ноги быстро мерзнут. Чтобы защитить себя от холода, надо было бы сделать меховые одеяла и сидеть, закутавшись в них, но все время нарта наклоняется на кочках и камнях, надо ее подталкивать, поднимать. Мы предпочитаем подражать проводникам: когда становится холодно, соскакивать и бежать рядом с оленями. Скорость их рыси около восьми километров в час, и, если не слишком много надето меховой одежды, нетрудно держаться наравне с ними. На проводниках почти ничего нет: драная, безволосая парка, ровдужные штаны да ровдужные холодные унты. Они бегут почти все время: в таком костюме долго не усидишь. Наши якуты одеты немногим теплее, только что парка новая, но штаны и унты у них тонкие. Якуты удивительно изящны, стройны и ловки. Особенно хороши Яков и Иннокентий, когда они сбрасывают парку и легко бегут рядом с нартой в одной курточке, туго стянутой скрученным ситцевым поясом. Мы рядом с ними как медведи, какие-то кучи меха в своих дохах и громадных унтах.
Я также еду сравнительно легко одетый, в одном полушубке; но на это есть серьезные причины: в кухлянке к утесу не проберешься, не достать ничего из кармана, а сбрасывать ее каждый раз невозможно, каждое лишнее прикосновение к холодным предметам замораживает руки. Я предпочитаю соскакивать каждые полчаса с нарты и бежать рядом с оленями, пока не начинаю задыхаться.
Лица у всех нас, даже у якутов, завернуты шалями или шарфами; все время оледеневшая маска на лице, в узком просвете у глаз нарастают сосульки и иней, ресницы покрываются льдом, глаза закрываются.
Но это все пустяки, главное – руки. Чтобы иметь возможность работать, мы обшили металлические дощечки компасов материей, сняли кожаные поясные сумки; Салищев держит записную книжку и компас в холщовом мешочке на шее, а я – в карманах полушубка. Я еду в двойных рукавицах, а Салищев пришил большие волчьи рукавицы к шубе, внутри – заячьи рукавицы, дальше – перчатки; для работы рука просовывается в прорез рукавицы на запястье – по эвенскому образцу.
Но ничто не помогает – в эти дни и в двойных рукавицах руки у меня совершенно холодные. Не успеваю я вынуть руку из рукавицы, взять компас и книжку, как рука деревенеет и нельзя записать наблюдений. Особенно мучительно брать образец или делать снимки. Не раз случалось, что, вынув аппарат и раскрыв его, я не был в состоянии нажать спуск; тогда приходилось прятать аппарат в карман, сложив его кое-как. А затем мучительное отогревание рук в холодной рукавице. Салищев в отчаянии стал засовывать руку сквозь все меха и греть ее о голое тело. Это, кажется, самое верное.
У него еще другое несчастье: останавливаются часы; он перепробовал все наши часы – ни одни не выдерживают. В кармане везти их нельзя – не достанешь на морозе, а внутри двойной рукавицы через два-три часа замерзает смазочное масло, и часы останавливаются. Он пробовал их даже надевать на ногу под шубу – также мало толку.
Ничего подобного не испытываешь при морозах меньше 40 градусов. Тогда можно писать без особых мучений. А теперь каждая пуговица, которую надо застегнуть, представляет препятствие. Расстегнув полушубок, чтобы достать из внутреннего кармана аппарат, я иногда еду так несколько километров, пока не нагреваются руки, или прошу о помощи Якова.
Меня поражали якуты, особенно проводники; они вообще необыкновенно выносливы, а благодаря тому, что они все время бегут, у них горячие руки. Ломается нарта, и по пятнадцать-двадцать минут проводники голыми руками перетягивают ремни, развязывают узелки, строгают.
А нарты ломаются часто. Мы мчимся, не разбирая камней и кочек. Нарты ударяются о дерево, о камень, подскакивают, на спусках с размаху стукаются друг о друга. Проводники не обращают на это никакого внимания. На спусках тормозит задняя пара оленей. Упираясь, олени тянут за недоуздок, которым привязаны к передней нарте. К самой задней нарте привязывают запасного оленя, который также тормозит. Но если спуск крут и передних оленей начинают бить по ногам задние нарты, олени отскакивают в стороны, нарты с размаху ударяют баранами о впереди стоящие, и вся вереница нарт, давя друг друга, мчится вниз. Несколько нарт при этом обязательно опрокидывается. Хорошо еще, что у нас все крепко увязано.
Олени бегут очень весело, берут с места охотно и легко. Когда я отставал на утесах, Яков, ехавший со мной на передней нарте, пускал нарты галопом, со скоростью километров до пятнадцати. Хороша такая езда – дух захватывает: впереди пара скачущих оленьих задков, тучи мелкого колючего снега летят в лицо, нарта сильно раскачивается, только успеваешь перекидываться на ухабах с одного ее края на другой, чтобы нарта не опрокинулась.
Двигаемся мы теперь почти все время по рекам, где дорога ровнее и можно быстро ехать. Во многих местах тарыны – свежий лед, захватывающий всю долину. Олени широко расставляют ноги, копыта у них расползаются. Нередко олень падает, но связка не останавливается, она тащит оленя, пока он не ухитрится встать. Мы сначала кричали «Тохто!» («Стой!»), но главный проводник каравана якут Уйбан (Иван) сказал: «Один олень упал, два олень упал – ничего, все олень упал – мой бежит, ничего, едем». И теперь мы равнодушно смотрим, как то одного, то другого оленя его товарищи тащат на боку.
В самом деле, оленей так много, они так часто попадают ногой куда не следует, что нельзя постоянно останавливаться, тем более что во время остановки олени обязательно переступят постромки или станут ногой в дугу барана. Они при этом забавно чешут задней ногой морду, счищая лед, или трут морду о спину пассажира. Вообще у них нет такого делового подхода к работе, как у лошадей: на остановках сразу ложатся, в пути начинают драться друге другом, с ними можно шалить, дергать за хвост, за рога. У нас олени почти все серые и коричневые, белых два или три. Рога спилены до половины, чтобы не цеплялись за соседа. Олени очень кротки, безропотно сносят побои, не кусаются, не лягаются. Впрочем, их почти не бьют.
Правят одной вожжой, привязанной справа к голове правого оленя. Чтобы заворотить направо, достаточно потянуть вожжу, но налево не повернешь никак. Поэтому проложенная оленным караваном по широкой реке дорога представляет странное зрелище: она не идет прямо к цели и все время крутит. Мы видим, как возникают эти изгибы: олени идут вправо до тех пор, пока ямщику не надоедает; он соскакивает, догоняет оленей и бьет правого по морде, тогда олени поворачивают и начинают закручивать уже влево. Ямщик тянет за вожжу направо, и вся история начинается сначала.
Говорят, что в других районах олени понимают какие-то слова и идут куда надо. Но у нас передовой нарте случалось описывать полный круг на потеху остальным. Тогда вперед выезжает Иннокентий – он всегда хочет поддержать честь своего улуса перед оймяконцами, – но, как назло, его олени тоже кружат, только в противоположную сторону.
Особенно забавны олени на тарынах, на которых лед покрыт тонким слоем воды, еще не успевшей замерзнуть. Оленям не хочется идти в воду – кому же придет охота мокнуть при 60 градусах мороза, – они всячески стараются свернуть в сторону. Когда же их заставят пойти по тарыну, они поднимают хвостики, как будто бы их можно подмочить, и, расставив широко ноги, торопятся перебежать тарын. Пассажирам тоже приходится беречь ноги, чтобы не замочить унтов.
Как только стемнеет, мы останавливаемся, так что всего едем пять-шесть часов в день. С оленей сбрасывают лямки, и они убегают в гору, грациозно подняв голову. Более хитрым привешивают на ремне к шее бревно – «чанкай», которое бьет по ногам, мешая убегать. Размеры бревна тем больше, чем более непослушен олень. Как только отпущены олени, все принимаются за устройство ночлега, разгребают снег под палатки, рубят жерди, натягивают палатки. Это мучительная операция: надо привязывать палатку к жердям голыми руками, а концы пальцев замерзают. Все страшно холодное: палатки, жерди, веревки. Деревья так замерзли, что звенят от удара топора. Печка холодная, дрова тоже, разгораются плохо. Почти час мы сидим в палатке, ожидая, пока она нагреется настолько, чтобы можно было раздеться. Сначала снимаешь рукавицы, шарф, потом шапку и наконец полушубок. Дальше ничего снимать не приходится: наша печка в эти морозы слабо нагревает, возле нее мех на одежде горит, а в задней половине палатки на стенах осаждается толстым слоем иней.
