От края до края. Шаг первый. (СИ) - Жилигий Ульяна Владимировна "Ab imo pectore" (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗

Жигилий Ульяна Владимировна

От края до края. Шаг первый

Часть первая Дворец

Глава 1 Подарок

— Да что ж ты творишь, окаянная?! — обернувшись, я с испугом посмотрела на Анатолия Ивановича, семенившего ко мне на своих коротеньких ножках. — Ишь что удумала, добро казенное портить!

Оторопь прошла мгновенно, вытесненная решимостью. Не обращая внимания на метавшего молнии старика, я с силой дернула на себя уродливую портьеру. Треск рвущейся ткани согрел мою душу, и, похоже, довел Анатолия Ивановича до инфаркта. Отбросив в сторону ненавистную ткань, я победно взглянула на директора.

— Ну все, теперь точно уволят… — проигнорировав горестный вздох начальника, я взобралась на шаткий табурет, с твердым намерением завершить начатый акт вандализма.

— Не стоит так драматизировать, ведь я из самых лучших побуждений…

— Из лучших побуждений, гляди-ка… — ворчал директор, подбирая с пола уже ни на что не годный материал. — И чем тебе занавески Марии-Антуанетты не угодили-то?

— Во-первых, не занавески, а портьеры, а во-вторых: если эта безвкусная тряпка принадлежала Марии-Антуанетте, тогда я являюсь балериной в третьем поколении! — категорично заявила я.

— Нет, ну вы посмотрите на нее! — сокрушено качал головой Анатолий Иванович. — Начальство сказало: «Занавески Марии-Антуанетты», значит, так оно и есть, и не тебе, пигалице, с ними спорить.

— Портьеры, — поправила я.

— Да чтоб тебя! — в сердцах выкрикнул директор, и, бросив грязно-зеленые «портьеры Марии-Антуанетты» на пол, направился к себе, активно при этом жестикулируя.

Я только фыркнула, освобождая добротный карниз черного дерева от клочков ткани. Отступив назад, я с удовлетворением взглянула на плоды своих стараний. Так-то лучше! Теперь, избавленные от уродливой тряпки, во всей красе были видны изумительные обои. «Фальшивый шелк» не принадлежал Марии-Антуанетте, но уж точно был изготовлен в эпоху ее правления.

Ума не приложу, и как эти проходимцы, гордо именуемые «начальством», пропустили такую жемчужину? Отыскав несколько небрежно смотанных рулонов в куче прочего хлама, присланного в наш музей в огромном ящике с надписью «Новое поступление», я едва не прослезилась от счастья. Подумать только — это была единственная вещь во всем «Зале XVIII века», которая к этому веку принадлежала. Темно-синий шелк кое-где осыпался, но реставрация не заняла много времени, благо материал этот в наше время не в дефиците. И вот, спустя неделю, я с умилением любовалась на стены, оклеенные этим чудом. А на следующий день случилось непредвиденное: в очередном ворохе непригодного старья Анатолий Иванович обнаружил пакет, надпись на котором гласила, что в нем лежат самые настоящие портьеры из опочивальни Марии-Антуанетты. Воспользовавшись моим отсутствием, коварный старикан приколотил карниз, на который и повесил потертую, выцветшую ткань.

Скандал разразился грандиозный: с пеной у рта директор музея доказывал мне, что «начальству виднее», я же в свою очередь твердо стояла на том, что шторы со штампом местного текстильного завода «Березка» никак не могут быть изготовлены в XVIII веке. К консенсусу мы так и не пришли, поэтому я решила взять ситуацию в свои руки, и избавиться от убогих «занавесок».

Теперь взирая на результат, я мысленно похвалила себя с победой, а затем отправилась на поиски Анатолия Ивановича: пришла пора мириться с начальством. Пройдя мимо «Египетского зала», в котором кроме мумии моего собственного производства содержался только макет плато Гиза, да плакат с поперечным разрезом пирамиды Хеопса, я направилась прямиком к кабинету директора. Толкнув давно не крашенную дверь, я прошествовала к неприметной двери, в самом дальнем углу комнаты. Именно там располагалась каморка, в которой Анатолий Иванович проводил большую часть своего свободного, да и, зачастую, рабочего, времени.

— Можно? — заискивающе пропела я, улыбаясь во все тридцать два зуба.

Старик, как я предполагала, обнаружился в кресле у небольшого окна. В руках его как всегда была книга, коих в этом помещение обосновалось невероятное количество: ими был забит средних размеров шифоньер, книги лежали на антресоли, ровные стопочки высились вдоль каждой стены от пола до самого потолка. Создавалось впечатление, что нахожусь я в подсобке огромного книжного магазина.

Анатолий Иванович даже не взглянул на меня, лишь упрямо насупил кустистые седые брови. Не смотря на свой склочный характер, директор был человеком отходчивым, прощая все мои выходки и капризы так же быстро, как брался за новую книгу. Вот и сейчас спустя пару минут молчания, он грозно взглянул на меня, но потом черты его морщинистого лица разгладились, и он обречено вздохнул.

— Так я войду? — улыбаясь еще шире, спросила я, на что старик лишь махнул рукой, вернувшись к чтению. Присев на стул, я принялась покорно ждать, ибо отрывать директора от книги дело зряшное и неблагодарное, чего доброго еще язвить начнет, а в этом старику поистине нет равных.

Взглянув на Анатолия Ивановича, я в очередной раз поразилась капризу природы, подарившему миру этого человека. Добрая, чуткая и сострадательная душа была заточена в весьма неприглядную упаковку, некоторые считали ее даже отталкивающей. Более всего старику подходило сравнение с гномом, и из-за весьма невысокого роста, и из-за объемной фигуры, да и окладистая борода лишь усиливала первое впечатление. Добавить ко всему нос картошкой и сморщенное личико и вот перед вами выходец из детской сказки.

— Воспитывать тебя надо, Ариша, воспитывать, — горестное замечание директора оторвало меня от размышлений.

— Так ведь некому, — развела я руками, притворно при этом вздохнув.

— Некому, говоришь? — хитро сощурившись, сказал он, а потом добавил: — Найдем…

— Нет, не надо… — холодея, пискнула я.

— И не совестно тебе, тетеха? — хохотнул он, озорно поблескивая маленькими глазками.

Нет, очередной лекции на тему «Любовь, и как ее поймать» я не переживу. С самого первого дня моей работы в музее вредный старикан загорелся идеей непременно меня женить. Сопротивлялась я стойко, порой прощаясь не только со свободой, но и с жизнью. Чего только не предпринимал Анатолий Иванович: подсылал ко мне потенциальных ухажеров, регистрировал меня в брачных агентствах, однажды даже завязал переписку с одним из «претендентов», но был вовремя раскрыт и жестоко наказан моим гробовым молчанием на целую неделю. С тех пор малейший намек на мою несостоявшуюся личную жизнь воспринимался как сигнал воздушной тревоги, тут же хотелось залезть под стол.

— Откуда только взялась на мою голову… — буркнул директор, уткнувшись в книгу. — Ничего, я тебе такого ухажера найду, что и не в сказке сказать…

— … ни пером описать, — хохотнула я, оставляя этот раунд за собой.

— Хохочи, хохочи… — взглянув на меня так, что по телу мурашки проскакали, ухмыльнулся старик. Мне стало ой как не по себе, но тему разговора Анатолий Иванович уже сменил, возобновив наш давний спор по поводу нового дизайна «Зала Средневековья».

Устало прислонившись к дверному косяку, я прикрыла глаза, тихо радуясь возвращению домой. Совмещая должность смотрителя музея с работой и гида, и уборщицы, я необыкновенно выматывалась за день, потому особенно ценила вечера, проводимые в одиночестве. Боясь признаться самой себе в том, что директор прав, и моя жизнь ни на что не годится, я, стиснув зубы, и выдавив пластмассовую улыбку, нарочито громко напевала дурацкий мотивчик.

Руки тряслись от усталости, разозлившись на себя за это, я с силой грохнула чайник на плиту, впрочем, тут же устыдившись собственной несдержанности. Заварив крепкий чай, я направилась в единственную комнату своей крошечной квартиры. Сии апартаменты достались мне по наследству от двоюродной бабки, которую я и в глаза-то не видела (подозреваю — она меня тоже). Именно благодаря свалившейся невесть откуда родственнице, я и обосновалась в этом небольшом городке, наивно веря в то, что именно здесь и ждут меня те перемены, на которые я так надеялась большую часть сознательной жизни. Чуда, как и следовало ожидать, не произошло, перемены, конечно были, но отнюдь не те, о которых я грезила. Слоняясь долгое время без дела — как оказалось, с трудоустройством в городе было не все гладко — я кляла себя за наивность.