Индия. На плечах Великого Хималая - Григорьев Дмитрий Анатольевич (полная версия книги TXT) 📗
Это посёлок, состоящий из ашрама, небольшого палаточного лагеря для туристов и метеостанции. Ашрам был к нам ближе всего и назывался Sri Lai Baba Ashram — эта надпись висела на плакате над одной из крыш. На самой крыше были написаны красной краской имена Рамакришны, Вивекананды, Деви Сарады и ещё два имени, которые мне разобрать не удалось. А над крышей развевалось жёлтое знамя с серебряной свастикой.
Эти три имени совсем не случайно оказались вместе. Шри Рамакришна (1836–1886), великий мистик, пропустивший через себя все формы религиозного опыта от тантры до адвайты (недвойственность), способный легко достигать состояния самадхи, его жена, с детства неразрывно связанная с ним духовной близостью, и продолжившая его учение Сарада Деви (1853–1920), и преданный ученик Свами Вивекананда (1863–1902), ставший оригинальным мыслителем и известным общественным деятелем. Рассказывать кратко об этих великих людях, об их биографии и учении нет смысла — написаны десятки книг. Я лично посоветовал бы начать с Ромена Роллана: «Жизнь Рамакришны» и «Жизнь Вивекананды».
В ашраме нас приняли довольно приветливо. И один из местных, дочерна выгоревший человек в тёмных очках, сразу же предложил свои услуги проводника на Тапован — плато, расположенное над ледником, на 500 метров выше истока Ганги. Летом на Таповане живут великие отшельники. Мы решили их не беспокоить. А Носов, увидев тёмные очки, спросил проводника, не продаст ли он их. Тот пообещал не продать, но найти утром вторую пару. Дело в том, что Сергей, попав в Индию, решил приносить в жертву богам именно тёмные очки (как я понимаю, таким образом он говорил — моё зрение было затемнено, а теперь я вижу ясно). Иначе трудно объяснить тот факт, что очки у него пропадали с регулярностью в три дня. И приехав в какой-либо населённый пункт, он первым делом шёл в магазин в поисках очков, воды и батареек для фотоаппарата. Две последние вещи интересовали не только его: большинство батареек, продаваемых в местных лавочках, позволяли сделать максимум три-четыре снимка, а затем садились. В итоге и у Тони, и у Носова был с собой изрядный их запас, которым они постоянно делились. А Катин фотоаппарат в батарейках не нуждался.
Что же касается тёмных очков, то к концу путешествия они стали материализовываться в самых неожиданных местах. Но Сергею они уже были не интересны.
Обед и ужин в ашраме проходил по расписанию, которое висело возле дверей кухни. Мы пришли на пару часов позже официального обеда, но нас накормили и напоили горячим чаем. Крайне простое тали (рис — дал — овощи) показалось Тоне невкусным. Впрочем, мы были в том месте, где останавливаются настоящие саньясины, а им не важно, какой вкус и запах у пищи — такие мелочи не должны их отвлекать. Затем нам показали наши апартаменты — комнату с заколоченными окнами, на полу которой валялись матрасы. А рядом стопкой лежали тёплые одеяла. Стоило это 250 рупий с человека, причём в плату входили обед и ужин. Для жилья на высоте 4 тысячи метров это вполне приемлемые условия и хорошая цена. Пока мы размещались, в ашрам пришли две американки, Кэтрин и Келли, и одна из них предложила вечером пойти к местному бабе, сказав, что тот очень красиво поёт.
Сны
Вечером мы гуляли вдоль Ганги. Небо было затянуто тучами, по склонам ползли облака, грозившие то ли пролиться дождём, то ли рассыпаться снегом. Мы повернули в сторону посёлка, миновали камень с указателем «Welcome for Bhajan Kirtan» (бхажаны и киртаны — религиозные песнопения в индуизме) и оказались в палатке у Рам Бабы (так его назвал один из европейцев на своём сайте, у меня же в блокноте твёрдой неукуренной рукой записано: Двидрас Баба), немолодого бородатого человека в очках. Собралась довольно интернациональная компания: один израильтянин, один немец, две американки и шестеро граждан России. Баба читал проповедь, суть которой сводилась к тому, что в каждом имени есть имя Бога, а значит, в каждом изначально — Бог. Проповедь перемежалась красивыми песнями, у него был несильный, но чистый голос, и он великолепно аккомпанировал себе на таблах. В полутьме я видел лишь вспыхивающие в такт музыке стёкла очков, отражающие свет от входа. Снаружи шёл дождь.
Далее он попросил каждого из нас рассказать о своей религии. И тогда Тоня прочитала молитву «Отче Наш», писатель Носов рассказал об Иисусовой молитве и о странниках, которые повторяли её десятки тысяч раз, чтобы она вошла в сердце и звучала там постоянно, а я прочитал стишок собственного сочинения, который Тоня перевела на английский. Звучал он так:
Баба в ответ рассказал о своём учителе. Это был религиозный человек из небогатой семьи, у которого не было возможности приехать к Ганге и совершить пуджу. И он попросил своего друга сделать это за него.
Когда друг опустил приношение в Гангу и кораблик из листьев с подношением и горящим светильником на борту отправился по течению, из воды вдруг появилась рука, которая сначала подняла его, а затем утянула под воду. Это был знак, благодаря которому учитель нашего Бабы оставил земные дела и стал саньясином. А впоследствии известным гуру. И это была его дхарма, его предназначение.
Затем Баба запел удивительно красивый бхажан, посвящённый Ганге, а мы подпевали ему. Получилось хоть нестройно, но дружно. Потом на улице окончательно стемнело, и, включив фонарики, мы вышли под моросящий холодный дождь. И если бы не шум Ганги, можно было легко представить, что мы находимся в петербургском пригороде поздней промозглой осенью.
Ужин оказался похожим на обед, но он собрал в три ряда на полу всех обитателей ашрама, среди которых были (судя по виду и шиваитским тилакам на лбу) очень серьёзные товарищи. После коллективного пения мантры мы получили на тарелках из прессованных листьев набор, идентичный дневному, — рис — овощи — дал.
Плюс чапати. Носов строго следил за исполнением правила правой руки. Когда я случайно прикоснулся к чапати левой, по руке не врезал, но посмотрел со значением.
Ночью мы долго не могли заснуть. Дождь, который вечером лишь накрапывал, разошёлся в полную силу.
На потолке горели ярко-зелёные огни — словно огромные звёзды заглядывали сквозь крышу, хотя снаружи было пасмурно. Судя по яркости, это были не насекомые — да и откуда взяться светлячкам на такой высоте. Вспомнили и про огни святого Эльма, и про датчики солнечных батарей, которые мы видели днём на одной из крыш. Однако утром никаких приборов ни на потолке, ни на крыше не нашли.
Мне снились молитвы — я лежал на спине под безоблачным тёмно-синим небом, несказанные слова разворачивались длинными лентами в воздухе, закручивались по спирали, таяли. А я всю ночь повторял словно мантру: «Господи, помилуй меня…» И стоило мне остановиться, как по моему лицу кто-то пробежал. Я вскочил и, видимо, закричал, потому что все проснулись. Это оказалась обычная мышь. После я уже не мог заснуть и слышал, как она с сотоварищами шуршала в наших вещах. Полакомиться им было нечем. К их шуршанию примешивался храп Севы.
Тоня рассказывала, что ей тоже снились удивительные сны. Снилось, что она умерла и оказалась где-то внизу, под землёй, в полуразрушенном храме. Причём умершие могли общаться с живыми через колодец, и она разговаривала со своим бывшим мужем. Из этого места не было выхода, и все, кто находился в нём, пребывали в нём вечно. Тоня встретила многих знакомых, в частности своих коллег, и ей пришла мысль, раз мы здесь вечно, почему бы не сделать своё издательство.
