Под парусом вокруг Старого Света: Записки мечтательной вороны - Тигай Аркадий Григорьевич (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
«Неужели в таком „Вавилоне“ не найдется хоть одной русской посудины?» — подумал я.
Покупая в офисе плацкарт на стоянку, спросил у клерка.
— Рашен бот? — пожал плечами клерк и открыл канцелярскую книгу.
Пошелестел страницами, озабоченно помычал в кулак и выдал информацию: на стоянке номер 542 уже несколько месяцев стоит яхта, принадлежащая русскому гражданину по имени Максим — первый русский яхтсмен за три месяца плавания!
Утро ушло на стояночные хлопоты: стирка, просушка, покупка продуктов… К полудню воздух раскалился до сорока градусов в тени и жизнь в марине замерла. Магазины закрылись, на ремзоне прекратился душераздирающий визг пилы — началась сиеста. Обнаженный Президент, грустный, лежал на койке и мечтал о питерском дождике. На предложение сходить к соотечественнику отрицательно покачал головой.
— Зачем?
— Познакомиться.
— Зачем?
— Поболтать. Ностальгию смягчить.
— Нет, — слабо сказал Президент. — В таком климате с ностальгией бороться бесполезно.
Пятьсот сорок второй номер я нашел в дальнем углу марины. На стоянке кормой к бону стоял величественный шестидесятифутовый «Свон» (одна из самых дорогих серийных яхт). Люки задраены, но из бокового шпигата течет вода охлаждения кондиционера, значит, хозяин на месте. На палубе, в тени навеса с золоченой бахромой, лениво развалившись, дремлет сиамский кот.
Я прикинул, во сколько мог обойтись соотечественнику этот плавучий дворец, — получилось никак не меньше двух миллионов долларов.
«Ничего себе, Максимка», — подумал я и уже собрался было деликатно постучать по тиковому трапу, но сдержался, пытаясь представить себе человека, выложившего за яхту два миллиона.
В воображении нарисовался гладенький «новый русский», почему-то в золотых очках и с выражением притворной озабоченности на лице, которую наши раздобревшие братки любят напускать на себя, занимаясь любимым делом — хвастовством.
«О чем я буду с ним говорить? О нефтяных полях? О курсах акций на Токийской бирже?» И сам себе ответил: «Чепуха! Какая, к черту, Токийская биржа? Не может серьезный предприниматель позволить себе несколько месяцев оттягиваться вдали от дел. Скорее всего, свистнул Максимка где-то свои миллионы — теперь скрывается на яхте, чтобы не светиться в отелях…»
Неизвестный мне Максим отдыхал в сказочных чертогах «Свона», не подозревая, что в двух шагах стоит соотечественник и взращивает в душе гроздья социального гнева.
«Вот так они в семнадцатом году и просрали Россию, — негодовал я. — „Новые русские“ — это ведь, в сущности, хорошо забытые „старые“. Такие же беспечные ворюги!» — Развернулся и ушел.
Шагал по спящей марине и ругал себя: «…Почему обязательно „ворюга“, а может, Максимка — отечественный Билл Гейц? Может, он изобрел „Майкрософт“ или дирижирует оркестром Большого театра и получает праведные миллионы?.. Может, хозяин „Свона“ благороднейший человек, жертвующий деньги на приюты для сирот, а я в своем бедняцком высокомерии готов навешать на него всех собак. Нехорошо!» — пристыдил я себя.
Развернулся и снова поковылял к стоянке 542.
Подошел, поднял глаза на «Свон», на золоченые фенечки, висящие под навесом (бимини), на табличку с перечеркнутым женским каблуком, запрещающую ступать на тиковую палубу в туфлях, и до боли знакомые силуэты новорусских теремов с их башенками, арочками и непременно стрижеными газонами проступили сквозь благородные обводы «Свона».
«Нет, не изобрел Максимка „Майкрософт“, не жертвует деньги сиротам», — решил я.
Решил и уже окончательно ушел к себе, на старушку «Дафнию», с неприятным осадком на душе.
Именно воры! Вместе с чужими миллионами они украли мой рецепт абсолютной свободы, и ничего с этим не поделаешь. Мою религию сделали частью своего гламурного жлобства, в одном ряду с перламутровыми унитазами и пентхаусами с видом на Кремль.
— На каком, черт побери, основании вы лезете в мою жизнь?! — в голос возмущался я, возвращаясь на «Дафнию». — Я же не надеваю ваши пиджаки? Не езжу в ваши Куршевели? Не щупаю ваших силиконовых телок…
— Как ностальгия? — ехидно спросил Президент.
— Как рукой сняло, — искренне ответил я.
И больше с «Дафнии» ни ногой. Переночевали и утром под шестиметровый зюйд-ост ушли в Гаручча.
В гавань Гаручча зашли в полночь, отшвартовались в темноте, а утром, когда рассвело, увидели, что место довольно унылое, делать тут нечего и уходить можно без сожаления, тем более что дует превосходный южный попутняк. Но судьба распорядилась иначе — именно в этой захудалой андалузской гаванюшке нам суждено было стать свидетелями чуда, исполнителем которого мог быть один лишь Всевышний.
Вообще-то чудеса Отец небесный устраивает для маловеров. Меня же, видимо, держит за «своего, надежного», поэтому чудесами не балует. Не встречались мне ни мироточащие иконы, ни чудом прозревшие слепцы… Лишь изредка, когда совсем уже «достаю» Творца своей непутевостью, он выходит на прямой контакт. Жалеет, наверное.
Итак, решение уходить принято, и я побежал в контору, чтобы расплатиться за стоянку. Сунул старичку командору кредитную карточку, тот молча проштамповал счет и протянул квитанцию. Торопливо схватив бумажку, я помчался на яхту. Спешил так, что забыл кредитку, а следует знать, что на тот момент моя наличка была уже спущена вся до последнего цента, поэтому все наши материальные тяготы безропотно несла карточка — верная спасительница и кормилица. К чему могла привести потеря кредитки, нетрудно догадаться.
Как, спрашивается, должен был поступить заботливый Отче при виде такого вопиющего распиздяйства?.. Так он и поступил: не успел я прыгнуть на яхту, как ветер, словно по команде, выключился. Заколебался недвижимый, перегретый воздух, стало слышно жужжание мух. Боженька словно прошептал: «Подожди, не несись как оглашенный. Подумай, все ли ты сделал правильно?»
Но я ничего не слышал. Досадуя на природу, смотрел на застывшую вертушку анемометра и негодовал. Президент индифферентно молчал, не опускаясь до дискуссий о погоде — считал подобные разговоры бесполезными.
Вышли под двигателем.
Могу себе представить, что думал вершитель судеб, наблюдая, с какой упертостью я загоняю себя в тупик.
«Что делать с таким бестолковым! — видимо, сокрушался он. — Ведь уплывет сейчас за сотню миль и там хватится… И что же этот дурень будет делать в Картахене без копейки денег? В чужой стране? Без языка и знакомых?»
Пожалел. Только-только «Дафния» свернула за волнолом и легла на курс, как за кормой прекратились ритмичные всплески. Я выглянул за борт и увидел, что выхлоп сухой, вода из выхлопной трубы не льется.
В ту же секунду раздался голос Президента:
— Двигатель греется.
Стрелка прибора, показывающего температуру двигателя, ползла к угрожающей красной метке. Стоп машина. Приехали. Двигатель не работает, надо возвращаться на ремонт. Все еще не понимая истинной причины сегодняшнего тотального невезения, поднимаем паруса.
Мертвый штиль. На идущей с моря зыби паруса хлопают, не желая работать, при этом в море ни души и ни малейшей надежды на чью-либо помощь. Больше получаса болтаемся в нескольких кабельтовых от волнолома.
Наконец, видимо вдоволь насладившись нашими безуспешными попытками приблизиться к гавани, Всевышний выручает в третий раз — из-за волнолома неторопливо выплывает моторка. Представлял бы я, чей зонтик раскрылся над грешной моей головой, безусловно, узнал бы в пассажирах моторки двух переодетых ангелов.
До того ли мне было? Я помахал рукой. Ангелы, замаскированные под пожилую супружескую чету, подошли к нам, приняли конец и без лишних слов отбуксировали в ковш гавани.
На пирсе нас встречал командор. Издали было видно, как, переминаясь от нетерпения, старик размахивал над головой кредиткой и причитал: «О, Санта-Мария!»
Позже, задним числом вспоминая все, что произошло, я выстроил цепь событий и понял, чьих это рук дело.
