Греция. Лето на острове Патмос - Стоун Том (версия книг txt) 📗
Мы с Даниэллой и детьми приехали в начале июня, примерно за десять дней до того, как договор вступал в силу. Я провел вдали от острова почти два года и последние полчаса в нетерпении простоял на палубе, навалившись на ограждение, будто бы надеясь, что сила моего желания поскорее сойти на берег способна заставить корабль плыть быстрее. Когда показалась Скала, ко мне присоединились дети и Даниэлла. Процесс швартовки казался мне изнуряющее медленным — корабль дал задний ход, бросил якорь, аккуратно вильнул, чтобы не задеть подводную скалу. Кинопса и, пятясь, заскользил к пирсу, одновременно опуская сходни.
Я поднял Сару над ограждением, чтобы она запомнила картину, которую в последний раз видела в возрасте трех с половиной лет и которую скорее всего с того момента уже успела забыть. Даниэлла, стоявшая за моей спиной, укачивала на руках уставшего Мэтта, остававшегося не-подвижным, словно мешок с фасолью.
Была суббота, десять часов вечера, в доке толпилась небольшая кучка таких знакомых, таких родных жителей Патмоса, встречавших родственников или же собиравшихся взойти на борт корабля, который далее следовал к Родосу. Практически со всеми этими людьми за долгие годы я успел так или иначе пересечься, причем порой случалось так, что о моем существовании знали совершенно незнакомые мне люди. Однажды, когда я работал над путеводителем по острову, я отправился в южную его часть — отдаленную лощину, где, по преданию, святой Иоанн одолел чудовище, питавшееся человеческой плотью. Примостившись на одном из склонов, ведущих в лощину, в диком крае, покрытом скалами и холмами, стоял крошечный каменный домик, единственное творение рук человеческих на многие мили в округе. Рядом на каменистой почве был разбит небольшой огород, а возле него приютился сколоченный на скорую руку курятник. Единственная тропинка, по которой можно было попасть в лощину, проходила через двор этого домика. Пока я двигался вниз по тропке, чувствуя, как из-под ног у меня сыплются мелкие камешки, из дома вышла женщина. Я мог поручиться, что никогда прежде ее не видел. Женщина окинула меня взглядом с головы до ног и радостно произнесла: « Том а! Ти к анис эд о? Что ты здесь делаешь? Как твои жена и дочка? У них все хорошо?» После этого случая я уже не испытывал никаких сомнений в том, что все до последнего жители Патмоса были не хуже меня осведомлены как о моих делах, так и о малейших изменениях в моей жизни. Теологос прекрасно знал, когда, кому и при каких обстоятельствах я продал дом, — и это еще одно тому доказательство.
Как раз по этой причине Мелья должна была знать о времени нашего приезда, несмотря на то что мы с ней не общались вот уже пять месяцев с того момента, как она бросила трубку, обвинив меня в том, что я веду себя как агент ЦРУ. В прежние времена, если она не могла прийти встретить нас на пирс, она предупреждала наших друзей иностранцев из тех, что находились в тот момент на острове, и тогда по крайней мере один из них заезжал в порт, чтобы выпить за приезд в кафе «Орион» или в какой-нибудь другой забегаловке, расположенной в прибрежной части городка. Сейчас же я видел перед собой только жителей Патмоса, а они не располагали временем для таких глупостей. Островитяне, за исключением работников ресторанов и кафе, всегда ложились и вставали рано, особенно летом, когда дел было в два-три раза больше, не говоря уже о субботних вечерах — в воскресенье надо было покончить с утренними делами до похода в церковь.
Мы увидели Теологоса с сыновьями, помахали им руками, и они направились в каюту, где я сложил сумки и коробки, немалая часть которых была набита поваренными книгами и припасами. Я стащил на берег что мог, а потом вернулся за оставшимся багажом с сыновьями Теологоса — Савасом и Ламбросом, тогда как сам Теологос, продолжая и здесь играть роль начальника, застыл на берегу, присматривая за тем, что я уже принес. Мы с мальчиками протолкались обратно на корабль, что было непросто из-за народа, желавшего побыстрее взойти на борт и сойти с него. Мы успели принести остатки моего багажа буквально за несколько секунд, прежде чем, лязгая и вспенивая воду, корабль начал отшвартовываться.
В это время Даниэлла с детьми стояла в окружении патмийцев, в основном женщин, которые сгорали от желания посмотреть, насколько подросла Сара и увидеть Мэтта — новое пополнение в нашей семье.
— Нас сас э иси! — повторяли они, что примерно означает: «Чтоб они [дети] жили ради вас!»
Мне хотелось заглянуть в «Орион», чтобы узнать, кто сейчас там сидит, но вмешавшаяся Даниэлла, а потом и присоединившийся к ней Теологос поставили на моей затее жирный крест. Даниэлла сказала, что они с детьми очень устали. Кроме того, Теологос добавил, что ему на следующее утро надо встать пораньше — я прибыл в канун Святой Троицы. В церкви на холме должна была состояться поминальная служба по усопшим, после чего многие верующие по традиции отправятся на пляж, открывая сезон, и остановятся на обед в таверне.
Другими словами, мне дали понять, что пора распрощаться со славным прошлым, когда я мог спокойно пойти в «Орион» и отметить наш приезд с друзьями. Теперь я был мужем и отцом ни много ни мало двоих детей, и нельзя было забывать, что сейчас я приехал на Патмос по делу.
Я покорно прошел за Теологосом, женой и детьми через порт туда, где покачивалась на волнах новенькая лодка «Пандора-2», и загрузил в нее все вещи. Заурчал мотор, и лодка двинулась во тьму. Позади медленно меркли огни Скалы, словно последние отрывки из передачи о путешествиях, когда голос за кадром вкрадчиво произносит: «Итак, мы с вами прощаемся с…».
В следующий раз мне было суждено увидеть ночные огни Скалы только в середине августа. Впрочем, в тот момент я об этом еще не догадывался.
Стояла безветренная погода, мотор на лодке был мощный, и она быстро скользила по гладкой темной воде. «Пандора-2» определенно на несколько порядков была лучше своей предшественницы. В каждой ее детали, в каждом узле — в моторе, медной арматуре, двухстороннем радиопередатчике, стоявшем на полке внутри просторной рубки, я чувствовал присутствие своих ста пятидесяти тысяч драхм. На иллюминаторах висели яркие, покрытые цветочным узором ситцевые занавески, а на скамейках вдоль бортов и по центру в тон им лежали подушки. Между двумя передними окнами горел маленький электрический светильник, сделанный в форме масляной лампады, освещавший медные часы в виде штурвала, а над ним висела икона святого Николая, копия той, что много лет назад выбросило море на северный берег Патмоса — продуваемую всеми ветрами землю, где родился Теологос. Поговаривали, что икона обладает чудотворными свойствами и особенно защищает тех, кто терпит в море бедствие.
Прежде внутри «Пандоры» могло сесть максимум восемь человек, «Пандора-2» легко вмещала пятнадцать, а на палубе могло разместиться еще больше. Теологос явно намеревался немало заработать на туристах, которых собирался катать летом. Я ему не завидовал. Мы оба заключили сделку, рассчитывая получить выгоду, и вот теперь я своими глазами видел первый принцип капитализма: вложенные деньги привели механизм в действие — они пошли Теологосу, судовладельцу, поставщику продуктов. Вскоре их получат и его сыновья. Я чувствовал прилив гордости при мысли о том, что, быть может, первые деньги, которые они заработают за свою жизнь, они получат с зарплаты, которую им выплачу я.
Я глянул на ребят, которые сидели вместе в противоположной части кабины и разговаривали с Сарой, пытаясь произвести на нее впечатление. Савас, которому уже исполнилось пятнадцать лет, пошел в мать — у него были темные волосы, карие глаза, длинные черные ресницы и румяные щеки. Ламброс, младше его на год, был столь же румян, но во всем остальном черты его лица выдавали его русоволосых и голубоглазых предков-дорийцев. Тогда как Савас казался маленьким, изящным и хрупким, в Ламбросе уже чувствовалась сила и мощь, которой бы позавидовал футболист. В поведении обоих сыновей Теологоса была заметна некая мягкость и кротость, словно мать по-прежнему их опекала, облегчая тяготы их существования.
