Заяабари (походный роман) - Сидоренко Андрей (первая книга .txt) 📗
Мы засели в парилку снова. Брызгалов допил дорогое вино, и его понесло. Оказывается, что он не такой, каким мы его видим. Я приободрился.
– Я в душе спонсор, а не производитель, – сказал Брызгалов.
Я сразу взял бутылку и начал изучать этикетку. Градусов в содержимом было немного, и пьянеть особо было не с чего. Оснований не верить ему не было – он уже спонсирует существование своего собственного института.
Но Брызгалов, похоже, был действительно пьян, потому что начал шарить глазами по сторонам и искать, что бы ему профинансировать и удовлетворить, наконец, спонсорский зуд. На глаза попался строящийся объект Ваниного родового имения.
– Сколько тебе надо денег для окончания строительства, друг? – спросил Брызгалов.
Ваня назвал астрономическую цифру. Ни один мускул не дрогнул на лице прирожденного спонсора. Ваня был равнодушен к спонсорам и отмахнулся от Брызгалова, как от надоедливого насекомого. Брызгалов не унимался.
– Хочешь кого-нибудь заспонсировать – заспонсируй вон его, – ответил Ваня и направил большой палец руки через плечо на меня.
Мои финансовые запросы оказались значительно меньше Ваниных, и Брызгалов сник. Чутье бизнесмена подсказывало, что с этой незначительной суммой ему придется расстаться на самом деле, и что отказываться и кокетничать я не буду.
Мне, действительно, нужны были деньги. Их у меня было недостаточно, чтобы вернуться назад, в Европу. Окрыленный духом свободы, я особенно не волновался за свое будущее: руки-ноги есть – заработаю где-нибудь, напрягусь и пострадаю немного, не привыкать.
Париться закончили поздно ночью. В душе у меня образовалось пространство, которое заполнилось теплотой воспоминания о той дивной банной ночи. Вся та незначительная чушь, которую несли мужики, въелась в память и засела там надолго.
На следующий день снова занялся созерцанием Ваниного строительства, пытаясь еще раз проникнуться великой идеей. Я силился представить себя примерным главой семейства, которым никогда не был, и попробовал прочувствовать заново рождение идеи счастья родового существования – ничего не получалось. Подошел Иван и мы вместе продолжили созерцать разруху строительства.
– Вань.
– Чо.
– Ты полностью уверен в том, что делаешь?
– Вроде, да.
– Так объясни мне, зачем вот это? – я не переставал смотреть на стройку.
– Ну, здесь хорошо. Лес. Водохранилище, которое называют морем.
– Ты в этом году сколько раз купался в водоеме?
– Ни разу.
– А в лес ходил?
– Не-а.
– Вань.
– Чо.
– Я здесь несколько дней. Купался три раза и в лес ходил.
…
– Вань.
– Чо.
– Я тебя не понимаю.
Иван молчал. Мочал и я. Я знал, чего он хочет: чтобы ему и его близким было хорошо. Он хочет защитить их от сибирской стужи с помощью толстых стен и парового отопления; он хочет построить свое счастье с помощью уюта и благополучия внутри строения, которое должно содержать в себе все для безопасности и удобства. А чтобы было лучше, всего должно быть много и все должно быть надежное. Идея неплоха, но по расчетам для ее реализации Ваня должен принести в жертву себя полностью, что он и делает. Мне жалко Ваню, очень жалко, хочется даже прижать его голову к своей груди и погладить по волосам.
Я тоже искал счастья в предметах и не нашел. Похож я был на ребенка, который сидит в песочнице и лепит ненужные и временные вещи. Он очень увлечен и не видит ничего вокруг, даже самого главного – неба. Я долго играл во взрослые песочницы, пока не сообразил, что для того, чтобы смотреть в небеса, они просто не нужны и даже вредны, как помеха. Мне жалко было расставаться с ними сначала, но это прошло.
Мы мечтали раньше с Иваном отправиться в дальнее путешествие на лодке по реке Оби в Северный Ледовитый Океан; мы хотели чудес и мы хотели любить природу целиком в ее первозданном виде. Мысли наши тогда были в небесах, а тела, по необходимости, здесь, на земле. На них можно было почти не обращать внимания: такими второстепенными они нам казались.
Сейчас Ваня ни о чем подобном не мечтает. Он работает, строит родовое имение и пьет по выходным водку в компании или в одиночестве дома, на кухне и где придется. Чертовым зельем он пытается уморить последнюю оставшуюся в живых мечту о далеком прекрасном и нематериальном. И это правильно, потому что в нормальном состоянии это нематериальное доставляет нам вполне ощутимые неудобства в виде печали и тоски, если не находит выхода в область прекрасного.
Я очень люблю Ваню, и когда его хватит кондрашка с перепою, готов бросить все, если к тому времени будет что бросать, и приехать к нему в Сибирь подставлять судно под парализованное тело.
Никакая нужда не может быть оправданием перед природой, чтобы нам, человекам, заботиться только о продолжении рода, добывании пищи и создании очага. Все божественно и прекрасно в этом мире: и воздух, и вода, и лес, и еда, и женщины, и дети, и все, что только можно видеть и чувствовать. Но кем мы будем, если станем заботиться только об этих вещах? Нет в них ничего важного, кроме их божественного происхождения и необходимости для существования. Где среди этих предметов место, где мы можем приютить то великое прекрасное нечто, что прет из нас наружу в виде стремления к полету, к свободе, к любви всего мира целиком, что заставляет забывать о теле своем бренном? Нет его. А мы часто думаем, что есть. Однажды я очень испугался, когда вдруг представил, что вот так день за днем в повседневной суете дотяну до своего конца. Не интересно как-то стало сразу жить, и очень страшно, как будто неожиданно оказался совсем один среди однообразного черного космического пространства.
В Новосибирске нет чувства, что ты находишься в далекой Сибири. Нет ничего необычного и отличного от европейской северной части средней полосы России. Валяюсь на пляже Обского водохранилища и жду приезда Ивана с работы. Жарко. Над головой небо степей. Чувствую себя немного не в своей тарелке, потому что рядом нет ни гор, ни моря. Всегда так себя чувствую среди степей и равнинных лесов. Могу терпеть их какое-то время и даже смогу пожить среди такой природы, но недолго, потому что со временем чувства мои придут в расстройство от неправильного пейзажа, с которым не могу слиться душой.
Я люблю пустыни. С их равнинным рельефом еще могу, как-то ужиться, но никак ни с рельефом средней полосы. Какую-то свою предыдущую жизнь я скорей всего прожил в песках.
Как только оказываюсь в Кара-Кумах или просто в Узбекистане, то очень быстро и очень глубоко проникаюсь идиотизмом местной неспешной жизни. Я сам не люблю спешить, но узбеки пошли дальше меня. Я ими восторгаюсь. Как можно договориться и никуда не спешить всем народом! Это чудо природы. Люблю Узбекистан и пустыни вообще значительно больше, чем Западно-Сибирскую равнину. По ней могу только путешествовать, а в пустыне смог бы жить. Меня тянет туда.
Обычный и привычный для россиян пейзаж окрестностей Новосибирска сам по себе не внушал ничего, кроме стандартного очарования водоема, леса и неба. Однако чувство внутреннего комфорта, не взволнованное новосибирскими окрестностями, все-таки слегка взбудораживалось чем-то другим, что находилось по соседству. А по соседству находились Среднесибирское плоскогорье, Саяны и другие горные страны вместе с Байкалом. Сам Байкал не ощущался из-за расстояния, но зато чувствовалась где-то рядом гигантская необжитая территория. Ваня говорил, что там, дальше на восток, будет все по-другому. После Красноярска начнется настоящая тайга, дикая и могучая, как мамонт. Я, конечно, это знал по карте, но как ничтожны такие знания по сравнению с осознанием и восприятием всего того величия, что на этих картах отображено! Начинаю проникаться близостью дикой и огромной территории. Временами становится жутко от того, что еду один. Местный народ относится к моей затее не так, как в Европе. Здесь понимают, что еду далеко, один и надолго. Сибиряки воспринимали Байкал конкретней, чем европейцы. Многие бывали там и именно они бросали на меня печальный взгляд, когда узнавали о том, что еду один. Между тем свое предприятие я сам не воспринимал так серьезно. Вид у меня был бравый, но в душу постепенно начинали закрадываться сомнения в надежности мероприятия. Сильные эмоции по этому поводу пока не испытывал: все-таки Байкал был далеко, меня полностью занимала радость от общения с друзьями.
