У самого синего моря. Итальянский дневник - Осис Наталья (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
В церкви оказалось три калеки или, как говорят итальянцы, quattro gatti– четыре кошки. Два священника, бездна свечей и нежный свет сквозь оранжевые витражи. А главное – все необыкновенно скромно и трогательно до слез. Прочитали Евангелие, объяснили со всевозможными поправками на современность, падре спел что-то нежным голосом на латыни, и под занавес все прочитали «Отче наш». Поддавшись корпоративному духу, даже я прочитала «Отче наш» вслух вместе со всеми – я на русском, они на итальянском – мои соседи по скамеечке даже глазом не моргнули, встали себе и посеменили к причастию, а мы с Петькой – к выходу. Нас уже поджидали друзья, чтобы всем вместе ехать в загородный ресторан на пасхальный обед – четыре часа, шесть перемен блюд, не считая сладкого, кофе и ликеров, – правда, к четвертой перемене уже распогодилось, и ягненка они ели без меня. Мы вместе со всеми детьми, которые были в ресторане, последние два часа счастливо кидали камушки в море. Я еще и набрала мешок разноцветных камушков в дом. До сих пор не понимаю, почему такие декоративные камушки – самый ходовой товар в магазинах «для дома, для семьи», по 5 евро мешочек.
Так что в итоге мы провели Пасху в самом классическом итальянском стиле: и к мессе сходили, и наелись до отвала, и с детьми поиграли, и чуть-чуть денег сэкономили (не важно, сколько мы оставили в ресторане, важно, что на камушках сэкономили!). Вот только знаменитый pasqualino– пасхальный пирог в виде голубки – мне не достался, я же камушки собирала. Хотела было обидеться, а потом передумала. Решила, что завтра куплю такой же. Но со скидкой.
Долгие проводы
Смерть Иоанна Павла II, конклав и новый папа римский
Умер папа римский. Иоанн Павел Второй. Giovanni Paolo II. Наместник Бога на земле, или политик, или христианин, или просто старый мудрый поляк, которому все в общем-то уже надоело?
Мы были на спектакле, когда умер папа римский. Это было почти как у Толстого: «Князь Андрей знал, что умирает, он уже почти что умер…» – и он тоже, надо полагать, знал, все это знали и все последние дни жили немного тише, чем обычно. Где-то там свершалось таинство, и все жили, как бы прислушиваясь: как там? ТАМ было все то же: непостижимое молчание, к которому старались прислушаться. Это молчание было прервано гулом колоколов по всей стране, вслед загудели пароходы в порту, к ним присоединились сигналы машин, все слилось в общий многоголосый гул. Объяснения не потребовались. Все знали, что это значит.
Для нас гул колоколов влился в ткань спектакля на удивление органично. Спектакль не был прерван, нет, напротив, и актеры и зрители получили несколько минут чистейшего, кристального катарсиса – новый и высший смысл обрел текст, удивительно правдивы были актеры, внимательны зрители, секрет причастности вдруг завладел всеми и заставил на несколько минут подняться туда, куда обычно мы боимся даже смотреть.
Режиссер был счастлив, несмотря на то что после спектакля о режиссуре не было сказано ни слова, сидели в баре, очень тихо и по-домашнему, говорили какие-то нежные глупости об умершем папе: как вместо сказок старенькая бабушка по вечерам сказывала внучке монотонным голосом: «А вот папа римский сегодня сказал…»; кто-то постарше вспоминал, как родители следили за предыдущим конклавом, и, переглядываясь с непонятным выражением, говорили: «Опять черный дым», а семилетний мальчик думал о черном дыме и о том, как это, должно быть, страшно, когда в городе черный дым; «Да-да, – добавлял другой, – а я помню, как наконец-то вышел белый дым, и все обрадовались, и вдруг – бац! – и все удивились и даже имени нового папы не могли произнести, ведь это был первый папа неитальянец…» – «А вы помните, с каким акцентом он говорил сначала?» – «…и до конца!» – добавлял кто-то, и все с удовольствием смеялись. И это было удивительно хорошо. Нежно. Интимно, как любят говорить итальянцы, не имея в виду «интимные отношения», а имея в виду – «по-домашнему».
Помпезный фарс начался на следующий день и набирал обороты с невероятной быстротой. Начиналось с открытых круглые сутки церквей и наивных букетиков у портретов папы, потом последовал трехдневный национальный траур, информационная блокада, минуты молчания, одна за другой, сообщения по радио о том, как надо рассчитать время, чтобы прибыть в Рим проститься с папой, эсэмэс о скидках на билеты до Рима, сообщения по ТВ о том, что занимать очередь к папе уже не стоит – Рим переполнен, эмоциональные репортажи о людях, которые, отстояв очередь, становятся в нее снова, и слезы, слезы, цветы, свечи…
В день похорон телевидение было не просто блокировано – оно существовало в режиме советского ТВ времен путчей и прочих переворотов. Только вместо «Лебединого озера» передавалась абсолютно синхронизированная трансляция похорон.
Ощущение волнующее: переключаешься с одного на другой канал волшебной спутниковой системы SKY, а их больше ста, и видишь одно и то же, только голоса комментаторов разные. Куда тут тягаться бывшим двум советским! Застывшие лица, рассчитанные движения, статисты в белой или красной униформе, окаменевшая толпа. И единственный живой персонаж во всем этом помпезном и статичном зрелище – ветер. На протяжении всей церемонии погребения он надувал полотнища, рвал с плеч плащи и накидки, вскидывал рукава сутаны будущего папы, обстоятельно произносящего слова молитвы на плохом итальянском, плохом латинском или плохом английском языке, тысячи красных и белых одежд взлетали и парили над плечами кардиналов, священников, служек, хора. Казалось, что весь церковный клир оброс крыльями, но это как-то настолько неожиданно случилось, что никто так и не понял, что с этими крыльями делать – не ко времени как-то, не к месту, да и вообще… Тысячи крыльев так и трепетали на площади весь день. Опали к вечеру. Ветер стих. Восемь человек взяли гроб с папой и понесли. Бедная тосканская старушка – соседка нашего друга, у которого мы гостили в это время, – потом все удивлялась: сколько же весит этот папа, что его аж ввосьмером несли?
Все дальнейшее случилось быстро и споро. Территорию конклава, за которым я приготовилась пристально наблюдать, в этом году расширили до границ всего Ватикана (ну право слово, что за глупости – запирать взрослых кардиналов в Сикстинской капелле? А пообщаться? А переговорить? Нет, пора уже оставить этот средневековый предрассудок!). Черный дым вышел всего один раз, и то сначала показался белым. Я даже, признаться, думаю, что он и был белым, просто решили, что это как-то неприлично так прямо с первого раза выбрать нового папу. На второй день (я как раз обещала показать Пете черный дым) уже вышел белый дым, а вслед за ним вышел и новый папа. День спустя уже вышли газеты с фотографией симпатичнейшего паренька в форме гитлерюгенда, а еще день спустя все газеты уже писали о том, как новый папа любит кошек, и каламбурили на тему Pastore Tedesco(буквально – «немецкий пастырь»; но этими же словами обозначается обычно и немецкая овчарка). И ни слова о том, что Йозеф Ратцингер – очень серьезный теолог, о его работах, позиции, о вероятной смене курса… ничего похожего. Король умер, да здравствует король! И как это прессе удается выкраивать медийных персонажей по своей мерке даже из самых неподходящих для этого людей?
Casta diva
Опера в Генуе, музыкант-буржуа и Мстислав Ростропович
Сбылась моя мечта – я наконец-то попала в знаменитую итальянскую оперу. К сожалению, пока не в Ла Скала. Муж мой болеет распространенной театральной болезнью и ходит на спектакли в трех случаях: если это работа, если его пригласили и когда неудобно отказаться. Для последнего случая, кстати, у него имеется отличная формула. На вопрос «Как тебе понравилось?» он отвечает: «В жизни не видел ничего подобного» (рекомендую, очень помогает в безнадежных случаях).
В театро Карло Феличе – оперном театре Генуи – была генеральная репетиция «Нормы». Для Сандро это была адская смесь всех трех случаев – один технический директор пригласил другого технического директора посмотреть, как работает новая техника: в этой постановке вместо декораций была сплошная видеопроекция. В итальянских театрах, похоже, окончательно сошли с ума: драматические театры городят на каждом спектакле замки-деревья-купола (минимум на три трейлера, а то, не дай бог, в турне пригласят), а в оперном – ограничиваются видеопроекцией в чистом виде. Хотя «ограничиваются» – не то слово; режиссерское задание, по-моему, состояло из одной фразы: «Сделайте мне красиво». Было красиво. Видеопроекторы работали на всю мощь и демонстрировали все последние достижения видеопроекторной промышленности. Эдакий гигантский шоу-рум.
