В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Хедин Свен (полная версия книги txt) 📗
12 декабря мы наконец вышли из гор, и перед нами снова развернулась бесконечная равнина. Через два дня мы вступили в великолепные ворота Лянь-чжеу-фу.
Здесь мне выпало на долю счастье пользоваться гостеприимством английских миссионеров, мистера и мистрис Бельчер, принадлежавших к Внутренней миссии, и познакомиться с двумя молодыми их помощницами мисс Мелар и мисс Пиккель. Об последние жили в отдельном доме, в порядочном расстоянии от дома миссии, вели собственное хозяйство, держали слуг-китайцев и нисколько не боялись за свою безопасность.
XXVI. Через пустыню Ала-шань в Нин-ся
В Лянь-чжеу-фу терпение мое подверглось жестокому испытанию: я был задержан здесь на целых двенадцать дней. Причиной задержки явилась невозможность достать четырех верблюдов, нужных нам для перехода в Нин-ся. Верблюдов-то было здесь много, но хозяева не соглашались отпустить менее 40 голов зараз. К тому же Нин-ся лежал в стороне от большого проезжего тракта, и владельцы, боясь, что назад верблюдам придется возвращаться порожними, заламывали двойные цены.
Сам мистер Бельчер оказался в отсутствии в Лань-чжоу, но вернулся на другой день. Первый вечер я, таким образом, обедал в обществе трех молодых, любезных англичанок, со вкусом одетых в китайские платья.
На следующее утро я отправился на телеграфную станцию, нашел там чиновника, говорящего по-английски, и послал телеграмму его величеству королю Оскару. Через неделю я имел удовольствие получить, в виде рождественского подарка, милостивый ответ моего высокого покровителя.
Китайцы относятся к телеграфу очень скептически. Понятия их о его конструкции крайне наивны. Так, они думают, что бумажку с написанной на ней телеграммой свертывают и пускают по проволоке, по которой она и несется с быстротой молнии; изоляторы же служат, по их мнению, промежуточными станциями, на которых бумажки отдыхают в случае дождя.
Лянь-чжеу-фу после Лань-чжоу занимает в провинции главное место и вместе с окрестными селениями вмещает около ста тысяч жителей. Город имеет обычный, прямоугольный план и окружен толстыми стенами с четырьмя величественными воротами. Главные улицы широки и отличаются оживлением; повозки, караваны и народ так и снуют во все стороны.
В ожидании найма верблюдов я занялся эскизами и расспросами миссионеров, которые сообщили мне много интересных сведений, посетил некоторых мандаринов и сделал кое-какие закупки в магазине «Тянь-цзин» — настоящем пассаже с прекрасными лавками. Между прочим, я купил две шо-ло, или грелки для рук, похожие на круглые чайники с решетчатой крышкой. Их набивают золой, и в нее зарывают несколько горячих углей, которые и поддерживают теплоту в грелке в течение суток. Без этих грелок я бы не раз отморозил себе руки по дороге в Пекин.
Я посетил находящуюся за городом величественную кумирню и набросал там несколько эскизов. Еще я побывал в селении Сунь-шу-шуан; в селении этом находится бельгийская католическая миссия. Епископ уехал в Пекин, откуда его ожидали обратно в июле, но я нашел ласковый прием у трех братьев, которые угостили меня красным игристым вином, сигарами и печеньем. Церковь с увенчанной крестом башней, видной на полмили кругом, была выстроена в полукитайском стиле; в сводчатых окнах были вставлены цветные стекла, а на алтаре возвышались изображения Божьей Матери, перед которыми теплились восковые свечи. Несколько десятков крестьян-китайцев молились в церкви на коленях, представляя оригинальную и внушительную картину.
Мои чичероне, бельгийцы, сообщили мне, что здесь есть семьи, насчитывающие в своем роду уже семь поколений христиан; число же всей паствы доходит до 300 душ. Проезжая мимо церкви, они по доброй воле заходят в нее, снимают шапки и крестятся; вообще, набожность их, по-видимому, вполне искренняя. При миссии находятся школы для мальчиков и девочек. Мы заглянули в одну из комнат, где за пюпитрами сидело двадцать мальчиков, склоняясь над Библией и писаниями Конфуция. В большом, прекрасном библиотечном зал находились между прочим портреты целой армии католических миссионеров, между которыми я узнал моего старого друга патера Гендрикса. Бельгийские миссионеры имеют также отделение и часовню в городе, где служат обедню в церковные праздники.
Неприятное впечатление произвело на меня открытие, что между католическими и протестантскими миссионерами нет доброго согласия; они даже совершенно игнорируют друг друга. Оно, впрочем, и понятно, так как проповедуют они различные вероучения, и то, что одни насаждают, другие готовы, если можно, вырвать с корнем. Простительно поэтому, если китайцы иной раз теряют голову. Но, к счастью, в Лянь-чжеу-фу хватит места для последователей обоих вероисповеданий. Я со своей стороны не могу пожаловаться на католиков, которые принимали меня так же радушно, как и протестантские миссионеры.
В Лянь-чжеу-фу я провел четвертый сочельник в течение этой долгой экспедиции и уже заранее тешил себя мыслью провести следующий сочельник у собственного очага на родине. 24 декабря всегда являлось для меня тяжелым днем, пока я был на чужбине. И на этот раз он прошел так же тускло, как всегда. Я хотел было добыть из гор елку, но миссионеры заявили, что это языческий обычай. Мы и провели вечер в болтовне у камина. Но я рано ушел к себе, в большую, холодную, церковную залу, отведенную мне на все время моего пребывания в городе, и заполз под свои шубы; температура в зале понизилась за ночь до — 15,8.° Первый день Рождества был зато отпразднован у Бельчеров хорошим веселым обедом с плумпудингом и рождественскими подарками.
26 декабря мы наконец добыли восемь верблюдов. Еще раз упаковали вьюки в долгий путь. До Нин-ся было 466 километров. К большому неудобству нашему караван не мог быть готов раньше сумерек, и я хотел выступить на другой день утром, но миссионеры нашли, что выступать в воскресенье нехорошо. Тогда я решил выступить в субботу вечером, с тем чтобы дойти к ночи только до ближайшего селения. Но когда мы добрались до городских ворот, они оказались уже запертыми, и для нас открывать их, конечно, не стали. Проблуждав часа два впотьмах по узким переулкам города, мы наконец нашли жалкий приют на постоялом дворе. Я не хотел уже мешать воскресному отдыху миссионеров.
На следующий день рано утром мы выступили всерьез, но дошли только до площади за северными воротами города. Тут к нам подошли двое оборванных китайцев и вступили в оживленный разговор с вожаками наших верблюдов. Затем один из двух заговорил с Ислам-баем беглым тюркским языком и предложил сопровождать нас до Нин-ся за 50 таэлей. Оказалось, что он много лет провел в Кашгаре и Ак-су и что у него есть девять отличных верблюдов, куда лучше наших.
Случай заполучить заодно в лице вожатого отличного переводчика был слишком соблазнителен, и мы остановились посреди дороги. Оба новых вожака явились с девятью верблюдами, и через час багаж наш был перевьючен.
Благодаря такому приобретению я примирился с двенадцатидневной задержкой в Лянь-чжеу. Славно было наконец навсегда покинуть этот грязный и несимпатичный город.
Путь на Нин-ся шел по пустыням Ала-шаня огромной дугой, минуя колодцы и постоялые дворы, носящие частью китайские, частью монгольские названия. На всем пути лежало только два города, на западной и восточной окраинах пустыни, а именно Чинь-фань и Ван-я-фу.
В первый день путь наш шел все к северу через селения, мимо кумирен и садов. На юге мало-помалу заволакивались дымкой и исчезали редкие снежные вершины Нань-шаня. Погода стояла прекрасная, но это было лишь затишье перед бурей. 28 декабря с запада налетел такой ураган, что нельзя было выглянуть из «фанзы» (жилья), в которой не было, впрочем, ни дверей, ни окошек, а только входное пустое отверстие. Песок и пыль тучами летели в эту убогую лачугу.
