В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Хедин Свен (полная версия книги txt) 📗
Статуя Цзонкавы была окружена расположенными четырехугольником колоннами. К капителям передних колонн был прикреплен в несколько наклонном к главному входу положении прямоугольный, художественной работы щит, с китайской надписью золотом на темном фоне. Надпись гласила, что властитель этого храма Эцзин-хан, император китайский.
Рядом с изображениями божеств и вдоль стен шли длинные полки с бесчисленными связками священных рукописей, перевязанных тоненькими ремешками и вложенных в крышки из материй. Глядя на все эти диковинки, собранные здесь, в этих пустынных областях, испытываешь живейшее желание унести их с собой домой.
Сиркан находится среди лабиринта подобных же кумирен, правда не имеющих золоченой крыши, но также вмещающих сонмы более или менее крупных, одетых в драгоценные одежды статуй с вызолоченными лицами и руками. Здесь же, окруженная дворами, возвышается кумирня Цзокчин-дугун; вокруг нее бежит галерея с колоннами. В ней между двумя горизонтальными рядами бревен укреплены валы, вертящиеся на двух стержнях. Выкрашенная в голубой или зеленый цвет поверхность этих цилиндрических валов покрыта золотыми тибетскими письменами. Некоторые ламы специально тем и занимаются, что обходят галерею и постоянно приводят цилиндры в движение. Ось каждого цилиндра обмотана тоненькими полосками бумаги, на которых оттиснута мелким шрифтом молитва «ом мани падме хум», и стоит цилиндру сделать один оборот, чтобы молитва вознеслась к богам тысячи раз. Поистине удобный способ молиться!
Дворы кишели ламами; все они были с обнаженными головами, коротко остриженные, безбородые, смуглые, худощавые. Одеяние их состояло из куска красноватой материи, наброшенной, как плед или тога, на плечи и обмотанной вокруг талии. Правое плечо почти всегда обнажено. Различаются эти ламы между собой, кажется, только тем, что одни погрязнее, другие почище. Некоторые прямо черны, как трубочисты или негры. Зло берет глядеть на этих бездельников, слоняющихся вокруг величественных храмов. Они были приветливы и ласковы, но туги на объяснения. Пришлось удовольствоваться рассказами Лопсена. Он много раз присутствовал на храмовых праздниках в Гумбуме и был осведомлен относительно всех тайн богослужения.
Есть еще здание, называющееся Манцза-хэсын, с огромной кухней; здесь в каменный очаг вмазаны три колоссальные котла, в которых варят для паломников чай и готовят цзамбу. Затем мы вступили во двор, вдоль стен которого шли колоннады; на стенах же были намалеваны изображения богов. Их морщинистые лбы, широкие носы с раздутыми ноздрями, вывороченные губы, закрученные кверху усы и черные брови делают их более похожими на злых духов, чем на богов. Но, изображая их таким образом, хотели, вероятно, представить их страшное всесокрушающее могущество.
В общем, архитектура оригинальная и фантастическая, выражающая особенности вкусов тибетцев. Но сына Запада, привыкшего к гармонии форм, она скоро утомляет. Она не производит на него того умиротворяющего отрадного впечатления, какое он выносит, созерцая западные храмы. Здесь взор бежит с одного фронтона, с одного пестрого завитка на другой, и куда ни взгляни — тот же хаос скульптурных украшений и красок, где синий, зеленый и лиловый цвета мирно уживаются рядом. В глазах рябит!
Внушительное впечатление, производимое самыми кумирнями, ослабляется неприятным чувством, которого я никогда не испытывал в магометанских мечетях. Неприятное чувство это возбуждает вид грязных лам, которые день-деньской сидят себе между колоннами, перебирая четки. Стоило же мне приняться за какой-нибудь набросок, они ползли ко мне из всех углов и щелей, как тараканы, и обступали меня со всех сторон. Большинство из них подростки 10–15 лет, которые готовятся при монастыре к сану лам.
В одном из помещений звонко раздавалась обычная молитва, нараспев повторяемая толпой мальчиков. Выходило довольно красиво. Но славно было вновь очутиться на свежем воздухе. В картине этой все-таки немало общего с картиной монастырской жизни в Европе.
На холмах вокруг и выше храмов амфитеатром раскинулись дома. Ряды белых стен казались из Ло-сэра длинными простынями, развешанными для просушки. Величиной Гумбум превосходит и Донкыр, и Ло-сэр; особенный наплыв народа бывает здесь в храмовые праздники, когда сюда стекаются богомольцы из Тибета, Цайдама, Куку-нора и Монголии.
21 и 22 ноября мы провели в Ло-сэре, и я еще два раза посетил Гумбум, чтобы срисовать некоторые виды. Услыхав, что я покупаю храмовые флаги и «бурханов», ламы стали являться ко мне в сумерки с этими предметами, и я приобрел несколько не особенно дорогих. Кроме того, я купил разные жертвенные сосуды из меди, несколько серебряных футляров и один «дамару», или молитвенный барабан, сделанный из двух черепов.
XXV. Синин-фу. Восстание дунган. Новый караван
23 ноября мы запаковали наш багаж, что взяло порядочно времени, и могли выступить в Синин лишь около полудня. Путь почти весь день вел между округленными, пыльными, красноватыми холмами; дорога углубилась между ними и напоминала коридор; впереди и позади себя можно было видеть свободное пространство, но с боков ландшафт был закрыт.
Большей частью ложбина эта была так узка, что двум арбам не разъехаться. Там и сям ее пересекали ручьи, и вода, естественно, сбегала по ложбине, как по желобу. Верблюды скользили и спотыкались, идя по этому месиву. После солнечного заката, когда вода подмерзла, стало еще хуже.
Мы ехали по долине час за часом, минуя по пути встречные караваны, селения и ручьи. Наконец наступили сумерки и затем тьма. Да, полная тьма, хоть глаз выколи. Пренеприятно было ехать, не видя ни зги. Наконец проводник наш остановился перед стеной с гигантскими воротами; это был въезд в Синин-фу.
Мы принялись стучать в ворота ручками хлыстов и окликать сторожа, который расхаживал по стене, колотя в барабан. Ворота запирают рано из боязни дунган, и раз они закрылись, в город уже не попадешь. Я растолковал сторожу, что если он поспешит в ямен к дао-таю и добьется для путешественника-европейца дозволения войти в город, то получит хорошее вознаграждение. Сторож послал гонца, а мы остались ждать во мраке у ворот. Через полтора часа посланный вернулся с заявлением, что ворота нам откроют — утром. Не оставалось ничего другого, как отправиться в ближайшее селение, где мы после больших хлопот и попали под крышу. Едва успел я на другое утро одеться, как ко мне явились гости, двое англичан, мистер Ридлэй и мистер Гунтер. Они принадлежали к Внутренней Китайской миссии и носили китайскую одежду и косы, так что лишь черты лица выдавали их европейскую расу. Мистер Ридлэй пригласил меня в свой дом, и я до 30 ноября пользовался гостеприимством его и его любезной супруги и всеми удобствами европейского комфорта. Мне сначала даже как-то неловко было очутиться в настоящей постели с тюфяками и простынями, сидеть за столом на настоящем стуле и есть по-цивилизованному, употребляя нож и вилку. Я ведь привык совершать свои трапезы, полулежа, перед миской с рисом, поставленной прямо на землю.
Мистер Ридлэй со своими помощниками Гунтером и Галлем занимали китайский дом с большим четырехугольным двором, обставленный очень уютно и комфортабельно. Миссионеры успели снискать себе горячее расположение населения во время дунганского восстания, когда они обнаружили столько энергии и самопожертвования, ухаживая в устроенном ими же госпитале за ранеными солдатами. Без сомнения, такая деятельность и сослужила службу распространению христианства среди китайцев. В воскресенье утром я слышал из своей комнаты псалмы, распеваемые в унисон, под аккомпанемент органа, целой толпой китайцев.
Но я обязан чете Ридлэй глубокой благодарностью не только за их сердечное гостеприимство, а и за многие другие важные, оказанные ими мне услуги. Синин-фу явился важным пунктом на длинной красной линии, протянувшейся по Центральной Азии.
