Джим Хокинс на острове с сокровищами (СИ) - Никатор Александр (читаем книги txt) 📗
Подросток даже раздумывал что бы сбежать, с той огороженной охраняемой территории где сейчас чинили «Саффолк» и вернуться домой, в «Адмирал Бенбоу».
Но поразмыслив, решил что возникнет слишком много опасностей, а при возвращении в таверну «Адмирал Бенбоу» — папенька его верно снова кому продаст и без гарантий что на лучшую, чем сейчас, службу.
В данный момент он был лидером ватаги «пороховых обезьян» и чувствовал себя вполне неплохо.
Ужас, от первого полноценного морского сражения, уже отступил и спокойствие мирной жизни, в ставшим привычным коллективе, на немного знакомом «Саффолке», при ярком солнце и прочих приятных вещах последней декады августа — заставляли Хокинса более спокойно, не без уверенности в будущем, смотреть на своё нынешнее положение. Опасение вызывали лишь непонятные новички…
Во время подготовки к отплытию в Ла-Корунью, где англичане должны были встретиться со своими союзниками и все вместе начать патрулирование южного Средиземноморья, вплоть до Мальты, от которой, после пополнения провизии и пороха «Саффолк» отправлялся в Вест Индию, на борьбу с тамошним пиратством — и случились те неприятности, которых, по искреннему убеждению Джима, он уже смог избежать и совершенно не опасался подобных инцидентов.
Во время очередного обучения судовой команды манёврам в бою, один из артиллеристов нижних палуб: длинный, тощий, сухопарый Ганс-бранденбуржец, бывший на британской службе — внезапно начал проявлять к Джиму Хокинсу странный интерес и даже прищёлкивать языком, когда тот пробегал мимо него.
Пару раз Ганс пытался зажать подростка где в тёмном углу нижних палуб, но Хокинс уворачивался или оббегал его, стараясь разогнаться как можно сильнее для возможного удара плечом и нырка куда прочь, подальше в проход, получая шанс сбежать.
Через неделю подобной странной игры, когда «старшаки» среди юнг даже начали поговаривать: что если поганец, немец Ганс, «обработает» нового лидера кубрика — его вполне можно будет свергать и возвращаться к порядкам что были ранее, случился новый инцидент: Ганс, видимо слегка перепивший где им добытым виски — снова попытался схватить руками Джима за штаны и когда ему это удалось, рывком подтянул подростка к себе и было решил тут же изнасиловать свою жертву, под странноватый гогот остальной матросни и канониров, бывших тут же с ним, по каким своим надобностям.
Для взрослых людей это было бесплатным развлечением, в их откровенно скучной и однообразной жизни на судне, в преддверии нового похода в южные моря.
Для старшаков «пороховых обезьян» — шанс увидеть публичное унижение нового лидера, так явно ненавидимого ими и возможность его свалить, с помощью извращенца-насильника бранденбуржца.
Для самого Хокинса, случился очередной, подряд, локальный конец света: как тогда, когда его собственный отец неожиданно продал его юнгой на «Саффолк» или в недавнем морском сражении, при первом залпе всех орудий в его присутствии с пушкой рядом, когда Джиму показалось что собственные внутренние органы начали дикую пляску внутри его тела.
Пьяный Ганс уже было смог повалить Джима на доски нижней палубы, но потерял опору и сам сверзился, став почти что на колени прямо перед своей жертвой.
Данного отличного шанса подростку хватило и он, резко нанеся двойной удар обоими кулаками, по затылку стоявшего перед ним на коленях немца, добавил ещё и пяткой в лицо, когда Ганс отпустил его одежду и стукнувшись лбом о палубу после кулачной «двойки», с удивлённо-шокированным выражением лица прислонился к переборке.
Было очевидным что насильник, совершенно уверовавший в свою скорую победу, сейчас попросту не ожидал подобного развития событий: что почти на две головы его более низкий мальчишка, так здорово и быстро сможет ответить жёсткими резкими ударами и освободиться от захвата.
В тот день дальнейшего продолжения не последовало, так как пришёл офицер и найдя Ганса всё ещё лежавшего на палубе, к тому же пьяным и что то бормочущим — схватил того за рубаху и вытащил на верхнюю палубу, для наказания.
Неделю немец и Джим друг друга не видели: Джима гоняли по хозяйственным работам, а Ганс сидел в крохотном помещении «шкафу», заменявшим корабельный карцер.
Однако при выходе сидельца из своего места пребывания, вскоре всё началось по новой: Ганс дважды пытался подставить подножку пробегающему мимо него мальчишке и один раз ему этот приём удался, но последующая атака, вновь проведённая немцем в состоянии опьянения, привела к удару двумя ногами ему в грудь, со стороны сваленного на пол Джима и дальнейших насмешек от товарищей насильника, по орудийной прислуге.
На верхней палубе, через сутки после последнего инцидента, уже вечером — Ганс попытался было пырнуть Джима в руку коротким широким ножом.
Но разрез оказался неглубоким и вскоре рана зажила заметным шрамом, давшим повод хозяину его, хвастать.
В ответ на подлый удар ножом, Хокинс подстерёг следующим вечером Ганса, когда тот с какими то свёртками начал спускаться по трапу и со всей силы швахнул по голове оловянным котелком, добытым для общих нужд кубрика юнг, Клопом.
Замах для удара был сделан двумя руками и сам котелок оказался в довольно толстостенным.
Бранденбуржец тут же с грохотом и немецкими ругательствами свалился по ступенькам вниз и его поднимали на ноги пятеро матросов. Жертве мести юнги набили приличную шишку, рассекли кожу на голову и при падении он немного расшибся локтями и коленями.
Кто это мог быть догадались почти сразу же. Но офицеры лишь смеялись, говоря что с юнгами — матросы сами должны уметь обращаться и наказывать их, и не офицеров это дело, гоняться за шаловливой «пороховой обезьянкой».
Через сутки, кроха Клоп сообщил, что слышал как друзья Ганса говорили что тот совершенно сошёл с ума от невнимания к нему со стороны Джима и ревности, помноженной на обиду и последний случай, с предательским ударом котелком по затылку полностью вывел его из себя и теперь Ганс точно постарается прикончить, нахальную «мартышку», при первом же представившемся случае.
Ещё несколько раз сталкивались Джим и Ганс на нижних уровнях «Саффолка», но Хокинс был настороже, а немец, видимо решив пока выждать и что то задумав — особо на него уже не бросался, скорее лишь обозначал словами или жестами свою жгучую ненависть.
Вскоре был получен приказ и корабль снялся с якоря и отправился в Ла-Корунью, что бы присоединится к ещё паре французских и четырём испанским судам, и вместе патрулировать южное Средиземноморье в течении месяца, а далее — отправиться из Мальты в Вест-Индию, на помощь в противопиратской акции, местной флотилии британских судов, как королевских так и компанейских.
В порту Ла-Коруньи случился небольшой праздник: юнг заставили таскать с шлюпок на корабль привезённые припасы и разносить их на камбуз или небольшие каморки, и тогда Клоп, сам Джим и ещё парочка юнг, из старшаков — смогли стащить три связки душистых бананов, полтора десятка яблок, огромные тропические орехи, с молоком внутри, что то красное и кислое, и вечером, в кубрике где квартировали дети, был настоящий пир.
Юнги хохотали, вспоминая свою ловкость при проносе продуктов и рассказывали наперебой кто и как смог унести что вкусное, как себе, так и остальной кампании.
— Тут это… — внезапно проговорил один из «старшаков», обращаясь к беззаботно смеющемуся, от обилия вкусных, малознакомых ему ранее фруктов, Джиму. — Мы, когда сегодня разносили жратву по каморкам внизу, слышали как канониры советовали Гансу с тобой разобраться не сейчас, в походе, так как будет внутрикорабельное какое то там следствие и прочие неприятности, а как обычно, всегда в таких случаях поступали — во время боя. Как только схватимся с пиратами и мы станем бегать, относить порох для пушкарей — вот тогда тебя и пырнуть чем острым или ещё какую гадость сотворить… Кто там, в том чаду и бардаке, станет разбираться как именно юнгу в бою ухайдокали? В общем, думай сам…
Через пять дней после праздника с фруктами и экзотической едой, случился и первый бой с пиратами тех вод.
