Семь месяцев бесконечности - Боярский Виктор Ильич (версия книг TXT) 📗

Двадцать восьмого утром Джеф уехал с пустыми нартами к складу с продовольствием: из всех участников экспедиции только он один знал или, точнее сказать, визуально помнил места расположения складов, поскольку они с Генри занимались расстановкой складов в январе. Первая победа! Джеф действительно нашел склад и возвратился с нартами, груженными кормом для собак, нашим продовольствием и горючим.

Быстро поделили все это по-братски между собой, упаковали нарты и тронулись. В этот день из-за позднего старта и частых остановок, вызванных киносъемками, мы прошли только 8 километров. Стояла на редкость благоприятная мягкая погода: температура около минус 10, легкий ветерок и прекрасная твердая поверхность, собаки бежали очень легко и с явным неудовольствием останавливались, когда Лорану с его режиссерским видением мира необходимо было снять очередной сюжет из серии «Собачьи упряжки на фоне гор и заходящего солнца». Лоран спешил — светового времени было не так много: уже в три часа дня солнце заваливалось за причудливо изрезанные гребни гор, закрывающие от нас западную сторону горизонта, цвет неба менялся от светло-голубого на западе до густо-фиолетового на востоке. К пяти часам, когда мы разбили лагерь, было уже совершенно темно. Бирюзовые подсвеченные изнутри яркими керосиновыми лампами купола палаток выглядели фантастически в этой космической темноте. В этот вечер, собравшись перед палаткой Жана-Луи и Кейзо, мы устроили небольшой праздник, посвященный началу нашего путешествия. Полированная поверхность высоких металлических кружек поблескивала в свете наших «шахтерских» фонарей. Лоран с камерой, естественно, был рядом — для создания и поддержания в нашей стихийно возникшей массовке киногеничного настроения он выбросил в круг небольшую бутылочку «Смирновской», которая моментально разошлась по кружкам. Все были в сборе, ждали только Дахо и Джефа, которые, по всей видимости, испытывали определенные трудности с размещением в своей крохотной палатке и особенно со входом и выходом из нее. Наконец мы услышали скрип снега, и из темноты вынырнул Дахо в красивом оранжевом костюме. Войдя в наш тесный освещенный круг и получив причитающуюся ему кружку, он еще до знакомства с ее содержимым начал как-то странно пританцовывать. Я направил фонарик на его ноги, и все увидели, что Дахо с чисто профессорской рассеянностью забыл надеть даже домашние тапочки: он стоял на снегу в одних тонких черных носках. В ответ на наш немой вопрос Дахо, продолжая переминаться с ноги на ногу, заверил нас, что это не простые носки, а носки «Гортекс» и что ему совсем не холодно, к тому же — он показал на лежавший рядом на нартах большой термометр — температура всего минус 5 градусов. Ах, профессор, профессор, и ты пал жертвою коварного Фаренгейта. Пришлось бросить ему под ноги крышку от ящика с собачьим кормом. Появился Джеф. Вежливо, но твердо отклонив посыпавшиеся на него со всех сторон на разных языках заманчивые предложения насчет «Смирновской», он налил себе горячего кофе. Опустевшие кружки, начинающий пощипывать морозец и усталость очень скоро разогнали нас по палаткам.

Двадцать девятого я проснулся в 5.45, прислушался — вроде тихо, не дует, — зажег свечи. Было не холодно, и примус запустился довольно быстро, и вот уже две его конфорки ровно гудели, быстро нагревая палатку. Поставил чайник, вода в котором за ночь покрылась тонкой корочкой льда, и разбудил Уилла. Подъем, свечи, примус и завтрак — все это входило в круг моих обязанностей, Уилл же отвечал за выживание нашего экипажа вечером. На завтрак были овсянка, кофе, галеты с маслом, а Уилл, кроме того, выпил большую (граммов семьсот, не меньше) кружку чая с лимоном, некоторое количество которых он предусмотрительно запас. Это вполне в его стиле — помню, что и в Гренландии он потрясал мое воображение количеством съедаемых за один присест лимонов. «Это держит меня на безопасном расстоянии от врачей», — объяснил мне Уилл, перехватив однажды мой изумленный взгляд. Пока готовилась каша, Уилл писал дневник — большую толстую тетрадь в жестком глянцевом переплете, которую он красочно оформил накануне вечером, приклеив на второй странице обложки цветную фотографию обнаженной смуглокожей девушки, сидящей на берегу ручья и держащей в руках какую-то пеструю змею. «Ну?» — спросил меня Уилл, показывая фото и откровенно любуясь им. Я поднял вверх большой палец: «Сила!» — «Я познакомился с ней в Калифорнии после своего первого путешествия в Перуанские Альпы, — продолжал Уилл. — Она была индианкой, мы неплохо провели время, а сейчас она вышла замуж и живет где-то в Мексике», — закончил он. Это тоже одна из характерных черт Уилла: будучи по природе своей настоящим искателем приключений, он не изменял себе даже в такой, казалось бы, совершенно особой области — в отношениях с женщинами. Он знакомил меня и заочно, и очно со многими своими подругами, причем подавляющее большинство из них были, по нашим привычным понятиям, что называется, экзотическими женщинами: японка, кореянка, негритянка, индианка наконец. Наверное, именно по этой причине его брак с очень симпатичной стопроцентной американкой Патти оказался непродолжительным. Однако Патти сохранила не только фамилию Стигер, но и верность делу своего бывшего мужа, открыв в или — городе, рядом с которым расположено ранчо Уилла, — небольшую фабрику по производству зимней одежды и обуви, главным образом маклаков. Изготовленные ею маклаки мы носили в Гренландии, и вот сейчас в Антарктиде они являются нашей основной обувью.

Уилл писал дневник левой рукой и очень долго, минут сорок пять — пятьдесят, так что я уже успел полностью закончить завтрак и начал одеваться. Посуду мы не мыли по установившейся еще в Гренландии традиции. «Зачем мыть? Каждый день одна и та же еда», — философски заметил тогда Уилл, когда я, проведя перед этим две недели в палатке Джефа, решил сохранить некоторые истинно британские традиции, включая обязательное мытье посуды, и в палатке Уилла. Долго уговаривать меня не пришлось, и практически все британские традиции уступили место американскому новаторству.

Я выбрался наружу. Гора с характерной плоской вершиной, долженствующая по нашим картам венчать собой мыс Дисапойнтмент, находилась, к счастью, на том же месте — впереди, немного справа по курсу и, увы, на том же расстоянии, что и вчера. Сегодня Уилл попросил меня лидировать на лыжах, чтобы немного ускорить темп нашего движения. Выстроились так: я впереди, за мной упряжка Джефа, за ним Кейзо и Жан-Луи, затем Уилл с Риком и последним Дахо с киношниками. Дахо нелегко давалось искусство управления упряжкой, собаки его практически не слушались — особенно им не нравилась в его исполнении команда «стоп», поэтому его упряжка часто ломала все «кинопостроения» Лорана, в которых, как правило, каждой упряжке отводилось вполне определенное место. Дахо нервничал, кричал на собак, часто пускал в ход лыжную палку, что, разумеется, никак не способствовало их взаимопониманию. Сегодня было довольно трудно бежать на лыжах: поверхность — практически голый лед, ноги разъезжались. Собаки чувствовали себя намного увереннее, и поэтому упряжка Джефа легко меня настигала. Оставил лыжи Джефу и попробовал бежать. Мне удалось даже на некоторое время оторваться от собак и сохранить безостановочное движение. В результате за два часа прошли около 10 километров. Неожиданно я наткнулся на невысокий, но широкий ледяной бугор, простиравшийся метров на пятьдесят-шестьдесят влево и вправо от нашего курса. Рельеф за этим неожиданным препятствием резко понижался.

Я вскарабкался на бугор и увидел, что это край гигантской трещины. Снежный мост, закрывающий ее в середине, был разрушен. Надо было предупредить ребят. Я развернулся и начал махать руками. Джеф подъехал ко мне вплотную и остановил собак, то же сделали все остальные, кроме Дахо — его упряжка внезапно изменила курс и, набирая скорость, пошла вправо. Некоторое время Дахо бежал за ней, а затем не выдержал темпа, упал и выпустил стойки нарт из рук. Неприятная ситуация. Упряжка мчалась, предоставленная самой себе, прямо по направлению к трещине. Я бросился наперехват, криками призывая вожака Томми к благоразумию (Томми — очень пугливая собака, поэтому лучший способ как-то воздействовать на нее в нужном направлении — это спокойное и ласковое убеждение). Метров через сто пересек линию движения упряжки и остановился. Присел на корточки и подманил собак, что мне, к счастью, удалось. Повел упряжку к Дахо, который с криком набросился на Томми. Пришлось объяснить профессору, что сейчас этого делать нельзя — уже поздно.