Том 1. В дебрях Индии (с илл.) - Жаколио Луи (читать книги txt) 📗
При воспоминании об этих развалинах в воображении невольно возникают песчаные и пустынные равнины Пальмиры, Ниневии, Фив, Мемфиса. Постепенное истощение почвы было одной из самых главных причин, поразивших в самое сердце такие древние цивилизации, как Ассирия и Египет. Но ничего подобного не было в плодородных странах Декана: развалины Биджапура находятся среди редкой по своему великолепию природы, и мы напрасно доискивались бы причин такого разрушения, не будь нам известно, что из зависти Аурангзеб приказал разрушить «город чудес», чтобы ни один город Индии не мог соперничать с надменной пышностью Дели, столицы империи Моголов.
В Биджапуре, насчитывающем в свое время более пятисот тысяч жителей, обитает теперь всего четыре-пять тысяч душ, разбросанных по всему огромному пространству, которое он когда-то занимал. Это немало способствовало прелести живописных развалин, так как индус, устраивая себе дом, выбирал наудачу место и лепил его у памятника, который больше ему нравился. В результате такого своеобразного распределения получился город без улиц, жилища которого раскинуты среди исполинских развалин, украшенных всеми богатствами растительного царства.
Все это придает ландшафту поистине волшебный вид, особенно если смотреть на него в тихие, благоуханные ночи Индии, при ярком свете месяца, блеск которого усиливается несравненной чистотой неба Малабарского берега.
Самый любопытный среди этих памятников древности — не с точки зрения архитектуры, но по своему особенному расположению — дворец Семи Этажей. Представьте себе огромную башню с семью этажами и семью сторонами, а на каждой стороне семиугольника — обширный висячий сад, украшенный самыми красивыми растениями и редкими деревьями. Каждый этаж и каждый сад не соединены друг с другом; пройти в них можно при помощи разных лестниц, вход на которые доступен только с помощью особой системы подъемных мостов. Даже пушка бессильна против этих плотных масс земли, поддерживаемых стенами толщиной десять метров.
Аурангзеб, несмотря на всю свою жажду разрушения, пощадил это великолепное здание, истинное чудо архитектуры, которое стоило жизни его строителю. Кималь-Хан, опекун молодого короля, сына Адил-шаха, приказал умертвить строителя, чтобы он не разгласил тайны устройства этой башни, превращавшей ее в недоступную крепость. Этот Кималь-Хан, жаждавший трона, хотел таким образом приготовить для себя надежное убежище на тот случай, если бы народ вздумал мстить за смерть Измаил-шаха, которого он предполагал задушить; но королева-мать, подозревавшая о его намерениях, предупредила его и приказала своему служителю заколоть его кинжалом.
Маратхские воины, докончившие затем дело Аурангзеба, не посмели, как и он, тронуть таинственный дворец, охраняемый легендой, согласно которой этот памятник должен был принести несчастье всякому, кто осмелится поднять на него руку. Следующий факт немало способствовал тому, чтобы это верование укоренилось в народных массах.
Мосты каждого этажа, когда они были подняты, так плотно примыкали к стене, что составляли с ней как бы одно целое, и раджи, одни только знавшие, как управлять ими, сообщали эту тайну своему наследнику только на смертном одре. Дора-Адил-шах, последний властитель этой династии, сошел в могилу скоропостижно, не успев никому открыть ее, и с тех пор в течение трех столетий никто не поднимался выше первого этажа, подъемный мост которого был опущен в момент смерти монарха. Аурангзеб хотел силой проникнуть в это странное здание, но при первом же ударе по камню мотыгой она отскочила назад и убила работника, исполнявшего приказание своего повелителя. Последний, увидев в этом небесную кару, бежал оттуда в страхе, и это происшествие, раздутое воображение народа, защищало дворец несравненно лучше многочисленного и хорошо вооруженного войска.
Повсюду ходили слухи, что в известные периоды года все Омра, умершие от кинжала или яда, — а таких было много, — составляли адский хоровод, и тогда на верхних этажах дворца, куда никто еще не проникал после смерти Дора-Адил-шаха, мелькали в окнах призраки и огни. Так как эти зловещие сборища не отличались пунктуальностью, а жители Биджапура избегали после заката солнца подходить к таинственному зданию, то мало кто мог похвастаться тем, что видел, хотя бы издали, похоронные собрания ночных призраков. Но те, кому случайно удавалось быть свидетелями этих странных фактов, подтверждали их; эти басни так гармонировали с суеверным характером индусов, что никому из них никогда не приходила в голову мысль сомневаться в них.
Итак, в эту ночь жители Биджапура спокойно спали, не предчувствуя тех таинственных и странных событий, местом действия которых будет древний замок Адил-шаха.
Падиал, согласно древнему азиатскому обычаю, только что прокричал на все четыре стороны горизонта размеренным монотонным голосом следующую фразу: «Два часа утра! Люди высшей и низшей касты, спите мирным сном, нового нет ничего!» Он готовился уже растянуться на своей ротанговой циновке до следующего часа, когда, взглянув случайно в сторону дворца Адил-шаха, невольно вздрогнул. Из узких верхних этажей, величественно подымавшихся над верхушками больших деревьев, тянулись легкие полосы света, которые, отражаясь на темной зелени окружающей листвы, пестрели их желтоватыми пятнами. Луна начинала уже спускаться на восток, а тени, увеличивающиеся все больше и больше, окружали тьмой все здание.
— Питри, мертвые! — пробормотал падиал с суеверным ужасом.
Он стал шепотом читать мантры — заклинания, которые способствуют удалению призраков и злых духов… Парализованный страхом, бедняга не мог оторвать глаз от этого странного зрелища… В первый раз ночному сторожу довелось видеть подобное, и впечатление, произведенное на него, было тем сильнее, что он до сих пор принадлежал к числу скептиков, которые с сомнением качали головой всякий раз, когда во время продолжительных вечерних бдений подымался вопрос о странных явлениях во дворце Омра. Вот уже двадцать лет, как он после своего смерти отца исполнял обязанности падиала, с незапамятных времен переходившие по наследству в его роду, и никогда еще не замечал ничего особенного в старом здании, которое каждый вечер представало перед его взором, мрачное и безмолвное. Но ужас его еще более усилился, когда он заметил тени, мелькавшие взад и вперед мимо окон и затемнявшие по временам свет; бедняга, бывший трусом не меньше других и осознававший свою беспомощность против этих, по его мнению, сверхъестественных явлений, чувствовал, что волосы его становятся дыбом, а ноги подкашиваются… Несколько минут он стоял, прислонившись к балюстраде минарета, чтобы не упасть, повторяя с необыкновенным жаром все известные ему формулы заклинаний.
Народная мифология индусов населяет небеса, землю, леса и воды целым сонмом духов, призраков, гномов, вампиров и т. д.; все это — души умерших, грехи которых преградили им доступ в Сваргу, или жилище блаженных. Все образование низшей касты ограничивается поэтому изучением с самого детства множества мантр, которые относятся ко всем категориям злых существ и годятся на все случаи жизни; всю свою жизнь индус проводит в чтении молитв и заклинаний, предназначенных для защиты от невидимых врагов, которые постоянно мучают его и мешают всем его предприятиям.
Прошло несколько минут, и, как бы под влияниям заклинаний, свет мгновенно исчез во дворце Семи Этажей; огромное здание погрузилось в полную темноту. Довольный своим успехом, который он приписывал мантрам, падиал успокоился и принялся раздумывать, что ему делать; он спрашивал себя, не лучше ли будет вместо того, чтобы придерживаться обычной формулы, ударить в следующий час в гонг гопарама и объявить всем о случившемся событии?.. Но в таком случае не подвергнется ли он мести тайных сил и проклятых ракшаса, избравших дворец Омра для своих посмертных заседаний?.. Раздумывая об этом, он громко говорил сам с собой, по обыкновению всех боязливых людей, черпающих мужество в звуках собственного голоса, как вдруг ему показалось, что какая-то неясная тень бесшумно проскользнула в соседнюю рощу. Живые меньше трогали его, чем мертвые; он спрятался позади одной из колонн, поддерживавших капитель минарета, и, затаив дыхание, решил наблюдать, желая удостовериться, не было ли все это лишь игрой воображения.
