Мир без милосердия - Голубев Анатолий Дмитриевич (онлайн книга без TXT) 📗
«А что такое «глупая драка»? — думал он через полчаса, когда «поезд» уже катился по мокрой, черной от дождя дороге. — Вот только что сияло солнце, а сейчас идет дождь. Хоть он и мелкий, но скользко. Любой отрыв может оказаться «глупой дракой».
Роже качался за спиной Эдмонда, укрываясь от ветра и дождя. Не доходя пяти-шести мест до головки, он отваливал назад и снова втискивался в щель, которую открывал ему по очереди кто-нибудь из французов.
«На Корсику бы!.. — тоскливо подумал Роже, глядя, как низкие тучи, казалось, накрывают гонку холодным одеялом. — Там сейчас тепло. Какое блаженство, что предстоит провести рождество под ласковым солнцем и лениво думать, что где-то по грязным дорогам южного полушария катят, обливаясь потом, мокрые парни. Вот в таком аду, как мы сейчас».
На горизонте, между туч, внезапно прорвалось солнце. Собственно, самого солнца не было видно. Только мощный столб солнечного света ударил в землю, подобно водопаду.
«Еще немного — и мы вырвемся из грязи. Боже, если гравийная дорога начнется под дождем, я готов сойти с гонки уже сейчас!»
Когда солнце окатило «поезд» ослепительным светом, все повеселели. Итальянцы, шедшие впереди, начали судорожно вынимать, из карманов продукты. Прожевав макароны или куски торта, которые доставали из пластмассовых пакетов, шутники, не разгибаясь, поднимали руки с белыми пузырями вверх и пускали их над головой «поезда». Пакеты попадали в лицо шедшим сзади. Те вставали из седел и, ругаясь, подбрасывали пакеты вновь, пока один из них не залетел на машину комиссара. Пластик залепил ветровое стекло, и ослепленный комиссар заметался по дороге. Ивс включил динамики:
— Каждый, кто бросит пакет, будет снят с гонки, будет снят с гонки!
Угроза подействовала. Расшалившийся «поезд» утихомирился. И вовремя. Гонка резко свернула с главного шоссе и понеслась по узкой дороге местного значения. Опасности в виде каменных заборов, горбатых мостиков и толстых раззебренных деревьев на поворотах подействовали на гонку, как ушат холодной воды. «Поезд» залихорадило. Стало ясно, что в любую минуту он может разорваться. Возросла скорость — никто не хотел уступать занятого места, ставшего теперь втрое дороже. Особенно для тех, кто в головке.
Роже шел десятым. Он чувствовал вокруг почти паровозное дыхание. «Поезд» поджимал, словно ощущая приближение чего-то страшного. Крокодил даже не успел подумать, что бы это могло быть, как столб пыли взвился впереди.
«Гравий! Ну держись!.. Директорская машина уже пылит! Первые куски гравия на узком ремонтируемом шоссе ударили по трубкам.
«Теперь все зависит от везения!»
Роже глубоко вздохнул, как перед погружением в воду, и нырнул в пыльное облако.
Оскар еще до того, как запылила директорская машина, знал о приближении опасного участка. Когда гонка повернула на проселок, Жаки сказал:
— Через милю гравий!
— Мадлен, — Оскар откинулся назад, — закройте, пожалуйста, окно — задохнемся от пыли. А еще лучше — закройте и глаза. Сейчас начнется ад. Может быть, даже похлестче, чем Париж — Рубэ.
Платнер поднял свое стекло. Машина закружилась на виражах, взвизгивая баллонами на все голоса. Машина бельгийцев — большой зеленый «понтиак» с белой метровой единицей на багажнике — вдруг растворилась в пыли. Оскар и Жаки приникли к стеклу. Каждый высматривал свое: один — дорогу, второй — проколовшегося француза. Багажник бельгийской машины, словно «летучий голландец» то появлялся в просветах между пылевыми облаками, то исчезал вновь. Оскар определял дистанцию скорее чутьем, чем визуально. Он уже не отдавал себе отчета, что происходило вокруг.
Весь «поезд» вытянулся в редкую и длинную струну. У кого не хватало смелости, откатывался назад, еще больше растягивая «поезд». Изредка рядом с машиной появлялась фигура остановившегося или почти остановившегося гонщика.
— Только бы без завала, — простонал Жаки, и в следующее мгновение Оскар увидел прямо перед собой зеленый багажник с цифрой «1». И единица вырастала будто под сильным увеличением. Оскар бросил машину вправо, стараясь спасти от неминуемого удара хотя бы передок. Тормоза, вцепившиеся колесами в гравий, держали плохо, и колеса, уже не вращаясь, как по льду, сносились по щебенке вперед.
Запоздалый вскрик Мадлен за спиной и удар бамперами слились воедино. «Додж» замер. Перед бельгийской машиной в пыли копошилась груда тел и машин, перемешанных падением. Не было никакой возможности разобрать, кто замешан в этой куче мяса, тряпок и железа.
— Роже! — истошно завопил Жаки.
Оскар тоже заметил Крокодила. Тот, видно, стоял на ограждавшем дорогу каменном заборе, по пояс скрытый медленно оседающей пылью. Над головой в окровавленной руке Крокодил держал смятое переднее колесо.
— Переднее! — одним духом выпалили оба.
Хлопнули дверцы, и Оскар с Жаки исчезли в пыли. Мадлен не успела испугаться своего одиночества, как налетевшая откуда-то машина врезалась в багажник. Коробки с едой, банки с молоком и соком загремели под ногами. Мадлен закричала, как бы сразу забыв о том, где находится. Когда Мадлен открыла глаза, Роже, только что видением парившего над всем этим ералашем, уже не было видно. Она закричала вновь, и, казалось, крик, низко звучавший в машине и наполнявший ее по самую крышу, держался до тех пор, пока запыленное лицо Оскара не выросло в проеме двери.
— Что с тобой, Мадлен?
— Роже?
— Порядок! Ушел вперед! Жаки, садись! Надо двигаться! Прокол может повториться!
— Но впереди пробка!
— Садись! Обогнем бельгийца. — Он круто выбрал руль и, свалившись обоими колесами в низкий кювет, взревел мотором. Скребя мостами, «додж» натужно пополз вперед скорее как раненый зверь, чем мощная машина.
Когда гонка вырвалась на чистое шоссе, три группы работали самостоятельно. «Поезда» как целого уже не существовало. Роже шел в первом отрыве.
— Наших много оказалось в завале? — спросил Оскар.
— Трое. Но все благополучно.
— Неизвестно, что еще сзади...
— Два уха одной рукой не обхватишь. Могло быть и хуже. Если все сохранятся — привезут зачет. Меня только удивляет, как Роже умудрился оказаться в первом отрыве после прокола. Фантастика!
— Тихо! О больном ни слова!..
— Да разве я о больном?
Мадлен сидела на заднем сиденье, сцепив руки на коленях, не желая больше ни слышать, ни видеть, что творится вокруг. Для нее переживания последних десяти минут казались целой вечностью — тяжелой и удручающей.
«За что же люди добровольно берут на себя такое наказание? Нет, надо заставить Роже бросить это... Вот почему он не хотел меня никогда брать с собой. Он понимал, что я сойду с ума, если хоть раз увижу гонку своими глазами. Зачем, зачем нужно продолжать истязать себя? Я готова отдать все: пусть вернется нужда, только исчезнет из нашей жизни этот кошмар!..»
Оскар догнал машину комиссара и пристроился к ней. Восемь гонщиков, из них двое французов — Роже и Гастон — стремительно уходили вперед от некогда стройного монолитного тела «поезда».
— До зоны питания миль десять. Готовь «мучетте», — бросил Оскар.
— Коробки посыпались во время удара. В каждой «мучетте» сейчас кишмиш! — И Жаки смачно выругался.
Жаки, кряхтя, полез назад и только сейчас вспомнил, что в машине они не одни.
— О, прости, Мадлен! Это в запале.
— Ерунда! Дай лучше сигарету. — Она несколько раз нервно затянулась. — Я могу помочь?
— Подай все «мучетте»!
— Что подать? — переспросила она.
До Жаки не сразу дошло — Мадлен не знает этого испанского слова.
— Вот эти красные сумки с длинными ремнями. Да, эти! Давай все...
Жаки сложил сумки у себя в ногах и начал по одной перетряхивать. Не оборачиваясь, он бросал назад короткие команды Мадлен:
— Дай два банана... Пакет изюму. Бидон...
Смятые во время удара бананы он тут же отправлял в рот, смачно чавкая, Почистив, дал пару хороших Оскару и Мадлен. Оскар уминал банан, втягивая его в рот, словно вздутую пузырем жвачку, и продолжал следить за дорогой. Мадлен от банана отказалась.
