Мир без милосердия - Голубев Анатолий Дмитриевич (онлайн книга без TXT) 📗
«Что это?!»
И сразу же сорвалась на пол-оборота цепь. Холодный пот прошиб Роже. Но уже следующий оборот педалей вновь толкнул его вперед.
«Неужели сдает трещотка? Если она — то конец! Все затраченные усилия пропадут. Но ведь трещотка системы «Компаньола»! Она не должна сдать! Нет лучше, в мире трещоток, чем «Компаньола»! Я столько раз воспевал ее и по телевидению, и в газетных интервью. Четыреста часов непрерывно обкатывается она, и только потом ставится знак фирмы. И после этого «Компаньола» служит годами.
Служит годами, чтобы подвести именно сейчас, именно в такую минуту!»
Он сделал несколько ослабленных нажимов и сразу ощутил, как усталость с двойной силой навалилась на него.
«Гадай не гадай, а выхода нет. Летит трещотка — летит этап». Но потом подумал, что не только этап — может полететь вся гонка.
Стиснув зубы, Роже, как бросаются в море с высокой скалы, ринулся в еще более стремительный, чем прежде, темп работы. Дважды жалобно трещала «Компаньола», и дважды Роже казалось, что это конец. Даже обгон бельгийца, а потом еще двух почти остановившихся соперников не доставил ему обычной радости. Забывшись на мгновение, он опустился на седло, давая отдохнуть спине. Нестерпимая боль прожгла тело, и дорога поплыла перед глазами — чирей жестоко напомнил о себе.
«Господи, за что, — успел подумать Роже, — за что?!»
Крокодил покачнулся в седле, но удержался скорее волей случая.
Заныло сердце. Крокодил судорожно оторвал руку от руля и схватился за грудь. Но сердце тряслось под мокрой перчаткой, подобно агонирующей птице, сбитой не совсем удачным выстрелом.
Легкий спуск, даже не спуск, а перепад высот наверное, и спас его. Он не помнил, как закончил этап. Оттолкнув Макаку, слез с машины и долго стоял, закрыв глаза и пошатываясь. Только вопли обалдевших зрителей, экстаз при виде измученных гонщиков и неразбериха при раздельном старте позволили Роже как-то скрыть смертельную усталость.
Лишь две минуты — и он снова был в себе. Когда Оскар подскочил к нему, целуя, заорал: «Твое время лучшее, Роже!», Крокодил пожал плечами, словно и не могло быть иначе.
— Скажи лучше Жаки, чтобы занялся машиной. Трещотка полетела к черту! Я едва добрался до вершины.
— Что с ней? — Жаки стоял за спиной.
— Тебе лучше знать. Чем пьянствовать вечерами, за велосипедами смотрел бы! Деньги не за сидение в баре платят!
Роже стянул майку через голову, зацепив ремень подтяжки, больно хлестнувший по спине.
Но что за боль по сравнению с той, которую он нанес Жаки! Роже даже не взглянул на Макаку. Оскар промолчал. Мадлен, стоявшая в стороне, слышала весь разговор. Она рванулась к Роже, но он молча отстранил ее рукой и начал лихорадочно хватать протягиваемые со всех сторон блокноты. Он подписывал, не глядя на листки, — вкось, вкривь, кверху ногами. Это был экстаз упоения собственным величием. Единственный человек понимал состояние Крокодила — Оскар Платнер. Он стоял, прикрыв глаза, и считал про себя до ста, чтобы успокоиться.
Французская команда завтракала молча. Оскар поел первым и ни разу за столом не обратился к Роже.
— Позовите врача, у меня идет кровь. Вся задница мокрая.
— Врач будет через пятнадцать минут. Я его уже предупредил, — ледяным тоном ответил Оскар.
Место Жаки, обычное место рядом с ним, пустовало. Жаки не пришел завтракать, и все понимали почему.
Роже громко бросил вилку и вышел из-за стола. В дверях столовой он столкнулся с Жаки. Тот устало улыбнулся, почти виновато взглянул на Роже.
— Трещотка в порядке. Проволочка попала между зубьями...
Роже хлопнул Макаку по плечу, то ли соглашаясь с диагнозом, то ли прося извинения за грубость на финише, и этот жест на виду команды сразу снял напряжение. За столом загомонили. До старта второго полуэтапа оставалось два часа.
«Пойти и вздремнуть часик? — подумал Крокодил. — Пожалуй, сон расслабит. Да и вряд ли удастся заснуть. Сердце заходится, словно кто-то сидящий в нем задерживает дыхание. Не заглянуть ли к доктору?»
Роже направился к амбулатории — огромному фургону на мощной раме военного грузовика, ослепительно белому, с гигантскими крестами на бортах и крыше. Вид амбулатории подействовал на Роже успокаивающе.
Постучав по пластмассовой двери, он забрался внутрь и, к своему удивлению, увидел на диванчике папашу Дамке в полном кухонном облачении. Повар сидел на стуле, и Ричард, врач гонки, перевязывал порезанный палец. То ли вид поварского наряда, столь необычного в медицинской машине, то ли неожиданность самой встречи рассмешила Роже.
—Ага, папаша Дамке, и вас гонка доконала?
— Еще бы, не могу пожаловаться на аппетит своих малышей! Мне кажется, они едят быстрее, чем едут!
— И то верно, — отсмеявшись каламбуру Дамке, согласился Роже. — Молодые еще, толком не понимают, где надо торопиться!
— Да, это не Гентская шестидневка! Там каждый сидящий в седле — настоящий гурман. Большие мастера понимают толк в пище. Хоть иногда и капризны. А здесь давай попроще, да побольше! Правда, и вы, месье Дюваллон, что-то не балуете меня вниманием! Я бы мог приготовить вам кое-что вкусненькое, вы это знаете.
— Спасибо, папаша Дамке! Но «вкусненькое» — почти допинг! К счастью, вполне легальный. Хочу его поберечь на вторую половину горки. Я уже старый человек, и надо разумнее распределять свои силы.
Папаша Дамке замахал руками:
— Вы молоды, как никогда! Я видел вас сегодня на горе. Это было славно. В духе великого Коппи. Кстати, я вам уже говорил, что вы похожи с ним носами и славой.
Папаша Дамке довольно захихикал.
— А что вас привело в амбулаторию, месье Дюваллон? — Он сдвинул свой высокий накрахмаленный колпак почти на затылок.
— Стыдно признаться, папаша Дамке. — Роже решил умолчать о сердечной боли. — Но мои беды куда меньше ваших — всего лишь чирей на заднице!
— По-прежнему беспокоит? — вмешался в разговор Ричард.
— «Беспокоит» — не то слово!
— Я приготовил три специальных тампона, сделанных фирмой «Астро». Они должны держаться.
— В нормальных условиях, доктор. А когда твоя задница не знает покоя шесть часов подряд — никакой тампон не выдержит.
Ричард показал на кушетку, и Крокодил, раздевшись, лег.
— Ха-ха, никогда не доводилось, — засмеялся папаша Дамке, — видеть, как заклеивают то, что должно быть всегда открыто...
Папаша Дамке любил соленые шуточки.
— Не беспокойтесь, папаша Дамке, я не намерен изменять конструкцию Крокодила, — отпарировал Ричард. — Тихо, тихо! — прикрикнул он на Роже, сотрясавшегося от смеха. — А то действительно заклею не то, что нужно!
Ричард смазал розовое пенопластовое колечко какой-то пахучей мазью и пришлепнул на место. Прохладная наклейка чуть остудила горячий зуд, и, одеваясь, Роже сказал:
— Ну, папаша Дамке, готовьте ужин! Если мой чирей с помощью мистера Ричарда доберется до сегодняшнего вечернего финиша, я вам доставлю много хлопот на кухне.
— Повинуюсь и уже сейчас начинаю готовить «корону».
Роже ли не знать, что такое «корона»! Это был высокий торт из заварного крема, обложенного эклерами с лимонным кремом. И это сооружение крепилось тягучим жженым сахарным сиропом и было любимым блюдом Роже. Тронутый тем, что папаша Дамке вспомнил о кондитерской страсти Крокодила, Роже сказал:
— Тогда непременно доберусь сегодня до финиша. За «короной» папаши Дамке каждый готов отправиться хоть на край света.
Болтовня в амбулатории несколько сняла нервное напряжение, вызванное утренней гонкой и всем, что произошло на финише. Роже перешел улицу и завернул в крохотный бар, который вмещал едва десяток людей. Высокий бородатый бармен, похожий на Иисуса Христа, поставил перед ним заказанный стакан холодной «колы» со льдом и лимоном.
«А сердечко-то побаливает. Но к врачам лучше не обращаться! Через час станет известно всем!»
На заре своей спортивной славы, когда величие наступает так зримо и безудержно кружит голову, Роже обзавелся собственным врачом. Случилось это вскоре после того, как он пресытил свою страсть к новым костюмам, которые шил в разных городах у самых дорогих портных и которые почти не носил — отправлял домой, объясняя Мадлен, что костюмы — рекламный презент и ему ничего не стоят.
