Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри (сборник) - Лондон Джек (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Слева от Майкла, в номере семнадцатом, жило пять причудливо остриженных французских пуделей. Майкл видел их только в тех случаях, когда его проводили мимо их клетки, но он чувствовал их запах и слышал все, что у них происходит. В своем одиночестве он развлекался ссорами и стычками с Педро, самым большим из пуделей, игравшим в труппе роль клоуна. Эти пудели считались аристократами среди прочих дрессированных животных, и распря Майкла и Педро была скорее игрой и развлечением, чем настоящей враждой. Если бы их свели вместе, они сразу бы стали лучшими друзьями. Но в длинные однообразные часы пребывания в клетке они разыгрывали притворные сцены ярости и злобы, лаяли и рычали друг на друга, причем в глубине души каждый из них отлично сознавал, что настоящей вражды здесь нет и в помине.
Справа, в номере девятнадцатом, помещалась печальная свора полукровок. Их содержали в абсолютной чистоте, но пока ни для каких определенных целей не дрессировали. Они представляли собой нечто вроде запасного сырого материала, который можно было переработать для пополнения трупп или для замены почему-либо выбывших собак. Для них всех арена в часы дрессировки являлась настоящим адом. В свободные минуты Коллинз или его помощники устраивали им испытания, отыскивая в них особые способности к каким-либо упражнениям или трюкам. Одну из собак, напоминающую болонку, несколько дней подряд заставляли скакать на спине пони и прыгать на полном ходу через обручи, возвращаясь на спину пони. После многих падений и увечий она была признана негодной, и ее перевели на другое упражнение – она должна была жонглировать тарелками. Но и из этого ничего не вышло, и ей пришлось качаться на качелях и быть оттертой на задний план в труппе из двадцати собак.
Номер девятнадцатый был местом постоянных свар и страданий. Собаки, возвращаясь в клетку после дрессировки, зализывали свои раны, жаловались и выли и приходили в ярость по малейшему поводу. Их постоянно куда-то уводили и на их место приводили новых собак. При их появлении все обитатели клетки волновались, и дело неизменно оканчивалось общей свалкой, пока новая собака своей победой не отвоевывала себе место или же без сопротивления подчинялась и покорно принимала то, что ей предоставляли остальные.
Майкл игнорировал обитателей девятнадцатого номера. Они могли сколько угодно фыркать и воинственно рычать на него через разделявшую их перегородку, но он не обращал на них ни малейшего внимания, занятый постоянным разыгрыванием сцен раздора и ссор с Педро. Кроме того, Майкл проводил больше времени на арене, чем кто-либо из них.
– Гарри не мог ошибиться в оценке этой собаки, – решил Коллинз и постоянно пытался выяснить, какие же именно качества Майкла заставили Дель Мара провозгласить его чудом и мировым боевиком.
В поисках специальности Майкла его подвергали самым невероятным и унизительным испытаниям: заставляли прыгать через препятствия, стоять на передних лапах, скакать верхом на пони, кувыркаться и играть роль клоуна. Пытались заставить его танцевать вальс, причем на все лапы были надеты петли, и помощники Коллинза дергали веревки, направляя его движения. При некоторых упражнениях на него надевали ошейник, утыканный гвоздями, чтобы помешать ему уклониться в сторону или прыгнуть вперед или назад. Ударами бича и бамбукового хлыста ему повредили нос. Ему пришлось играть роль голкипера в футбольной партии между двумя «командами» заморенных и забитых полукровок. Наконец, его втаскивали по лестницам, заставляя нырять в бассейн, полный холодной воды.
Самым мучительным испытанием был «пробег петли». Подгоняемый ударами бичей, он должен был бежать по наклонному желобу и, развив максимальную скорость, вбежать в петлю, подняться вверх и, пробежав ее верхнюю часть вниз головой, как муха на потолке, спуститься с другой стороны и выбежать из петли на арену. Если бы он захотел, то прекрасно справился бы с этой задачей, но исполнять то, чего от него требовали, он не хотел и старался, сбегая с желоба, спрыгнуть в сторону, либо – если инерция увлекала его, – он, подымаясь по петле назад, тяжело расшибался об пол арены.
– Я не думаю, чтобы Гарри имел в виду именно эти фокусы, – говаривал Коллинз, поучая своих помощников. – Но при их помощи я надеюсь почувствовать, в чем же, наконец, заключается его специальность, приведшая в такое восхищение беднягу Гарри.
Во имя любви, ради своего обожаемого баталера Майкл постарался бы обучиться всем этим трюкам и, вероятно, с большинством из них прекрасно бы справился. Но здесь, в Сидеруайльде, любви не знали, а его чистокровная природа заставляла его отказываться делать по принуждению то, что он охотно бы сделал во имя любви. В результате Коллинз, который не был по-настоящему культурным человеком, постоянно свирепо наказывал его. Майкл быстро понял, что счастье не на его стороне. Он постоянно бывал побежден в этих схватках, и его – по выработанным дрессировщиками правилам – били еще до того, как он пытался бороться. Ни разу ему не удалось вонзить клыков в Коллинза или в Джонни. У него было слишком много здравого смысла, чтобы продолжать безнадежную борьбу, в которой он мог лишь окончательно погибнуть или потерять рассудок. Он просто замкнулся в себе, стал угрюм и необщителен. Правда, он никогда не просил снисхождения и всегда был готов зарычать и ощетиниться, обнаруживая этим свою подлинную природу и внутреннюю неукротимость, но своей ярости и бешенства он больше открыто не выказывал.
Через некоторое время его начали выпускать без цепочки, и Джонни перестал сопровождать его. Теперь он целые дни проводил с Коллинзом на арене. Он из горького опыта уразумел, что должен всюду следовать за Коллинзом – он повиновался, но с ненавистью, и эта ненависть отравляла его.
На физическом здоровье это не отразилось – Майкл был слишком здоров для этого. Однако поскольку влияние ненависти должно в конце концов сказаться, то она отравила его душу, сердце, способность восприятия, словом, всю внутреннюю жизнь. Он все больше и больше замыкался в свое и постоянно о чем-то раздумывал. Все это было очень вредно и тяжелым бременем ложилось на душу. Прежде Майкл был безудержно весел и шумлив, гораздо веселее и игривее, чем Джерри, а теперь он ходил за Коллинзом мрачный, раздражительный и унылый. Ему больше не хотелось ни играть, ни прыгать, ни носиться, как бывало раньше. Он научился управлять своим телом, как и душевными волнениями и переживаниями. Такому спокойствию люди научаются в тюрьме. Безнадежно усталый и равнодушный, он часами простаивал рядом с Коллинзом, пока тот терзал какое-нибудь животное, добиваясь от него совершенства в исполнении заданного упражнения.
Майклу многое пришлось увидеть за это время. Немало терзали на его глазах борзых, обучая их прыжкам в высоту и в ширину. Они старались изо всех сил, но Коллинз и его помощники хотели достигнуть необычных, чудесных результатов, если можно назвать словом «чудесный» результат, превышающий естественные данные и способности собак и требующий сверхъестественных данных их способностей. Собаки делали все, что только было в их силах. Но сверхъестественные усилия, требуемые от них Коллинзом, убивали некоторых из них и укорачивали жизнь всем. Прыгнувшую с трамплина собаку подстерегал помощник Коллинза и ударами бича заставлял ее прыгнуть еще выше. Дабы избежать ударов, собака старалась прыгнуть возможно выше, напрягаясь изо всех сил в безнадежной попытке прыгнуть так высоко, чтобы длинные бичи не могли ее настигнуть в воздушном полете и впиться, словно скорпионы, в напряженное, как струна, тело.
– Собака никогда не дает своего максимума, – говорил Коллинз помощникам, – пока ее к этому не принудят. Это уж ваше дело. В этом и заключается разница между прыгунами, которых я выпускаю из своей школы, и собаками неумелых дрессировщиков-любителей. Их собаки проваливаются даже на самых захолустных сценах.
Коллинз непрестанно поучал своих помощников. Окончание Сидеруайльдской школы и рекомендательное письмо Коллинза играли роль первоклассного диплома в мире дрессировщиков.
