Тунеядцы Нового Моста - Эмар Густав (полные книги .txt) 📗
ГЛАВА II. Где начальник дозора не нашел того, что искал
Выйдя из дома банщика, Клер-де-Люнь и преподобный отец Грендорж повернули направо и пошли по набережной. Оба погруженные в свои мысли, они шли друг возле друга, не говоря ни слова. Пастор, бывший еще под впечатлением ужасной сцены, только что разыгравшейся перед его глазами, при которой он должен был присутствовать помимо своего желания, время от времени украдкой робко поглядывал на своего грозного спутника, моля Бога как можно скорей от него отделаться.
Страх преподобного отца был вполне основателен, так как положение, в котором он теперь находился, заставляло его сильно беспокоиться.
Но, как это часто случается в жизни, он должен был скрывать свои чувства и вполне положиться на волю провидения.
Оба человека, которых так странно свел случай, повернули в узенький переулок, ведущий в сады Тюильри; пройдя через калитку, они углубились в пустынные аллеи сада и скоро очутились перед воротами того самого трактира, в который несколько месяцев тому назад неожиданно явилась дама в красной маске. Трактирщик стоял на пороге, оглядываясь направо и налево, как будто кого-то ожидая.
Какая-то странная улыбка пробежала по его губам, когда он увидел Клер-де-Люня; не говоря ни слова, он посторонился, пропустив его, и кивком головы ответил на многозначительный взгляд, брошенный ему мимоходом начальником Тунеядцев Нового моста.
Клер-де-Люнь и пастор быстрыми шагами прошли общую залу и остановились перед дверью кабинета, где в один уже описанный нами вечер сидели, запершись, граф де Сент-Ирем и его сестра.
Клер-де-Люнь два раза постучал в дверь рукояткой своего кинжала.
— Войдите! — произнес кто-то из-за двери.
В этой комнате был только один человек — наш старый знакомый Бонкорбо.
— Они там? — поинтересовался Клер-де-Люнь.
— Да, — лаконично подтвердил Тунеядец.
Указав рукой на отдельный угол комнаты, он снова уселся за стол, у которого, вероятно, и сидел все время до их прихода; на этом столе возле рапиры и пары длинных пистолетов стояли бутылка вина и стакан.
— Пойдемте! — пригласил Клер-де-Люнь пастора. Отойдя в глубину комнаты, начальник Тунеядцев Нового
моста слегка постучал в стену концом кинжала.
В ту же минуту раздался легкий треск; часть стены ушла в какое-то невидимое отверстие, обнаружив дверь, которую Клер-де-Люню стоило только толкнуть, чтобы очутиться в комнате, где собрались пятнадцать человек, вооруженных с ног до головы и закутанных в толстые плащи.
Между ними были граф дю Люк, капитан Ватан и большая часть протестантских вождей.
Все они сидели за столом, на котором стояли чернила, лежали бумага, перья и множество распечатанных писем.
Граф дю Люк де Мовер, казалось, был президентом собрания; он сидел посредине, между капитаном Ватаном и бароном де Сент-Роммом.
Заметив Клер-де-Люня, он поднял голову и вопросительно на него посмотрел.
— Отчего так поздно? — осведомился он.
— Мне невозможно было прийти раньше, граф, — хладнокровно отвечал тот.
— Все ли сделано? — продолжал граф.
— Все, граф. Наступило молчание.
Увидев пастора, граф нахмурил брови.
— Что нужно здесь этому человеку? Зачем вы его сюда привели? — строго спросил он.
— Надеюсь, вы скоро узнаете, граф, что я действовал, как следовало.
— Посмотрим! — произнес Оливье и, тихо обменявшись несколькими словами с капитаном Ватаном, прибавил:
— Вы взяли с собой бумаги?
— Вот они, господин граф, — проговорил Клер-де-Люнь, вынимая пакет из своей куртки и с поклоном передавая его Оливье.
— Значит, — заключил дю Люк, — он вовсе не был украден?
— Прошу извинить, граф, его было украли.
— Что? — вскричал, вздрогнув, Оливье. — Значит, эти бумаги…
— К ним никто не осмелился прикоснуться, граф.
— Объяснитесь же в таком случае, — хором вскричали все дворяне, вставая с мест и окружая Клер-де-Люня.
— Мой рассказ не будет долог, господа, — промолвил последний, нисколько не смущаясь. — По приказанию верховного совета я выбрал самых хитрых из подвластных мне людей и поручил им следить за этим человеком во все время его путешествия. Вот почему, как только граф де Ланжак положил в свой карман письма, украденные им у несчастного сержанта, которого он напоил мертвецки пьяным, мои люди, добросовестно исполняя свою должность, бросились на графа и отняли у него все бумаги.
— Стало быть, нашей тайны не открыли?
— Нет, граф.
— Поздравляю вас, шевалье, вы действовали как нельзя лучше; но где же сержант?
— Там, куда вы мне приказали его отправить, — холодно доложил Клер-де-Люнь.
— Ах! — воскликнул граф, сдерживая крик ужаса. — Неужели вы…
— Прошу извинить, граф, — ледяным тоном перебил его Клер-де-Люнь. — Я, кажется, ведь не сам распоряжаюсь, а исполняю только то, что мне приказано, и вся ответственность за мои поступки лежит на моем начальнике.
— Но этот несчастный…
— Этот несчастный предал вас, может быть, даже и сам того не желая, но для нас ведь это безразлично. Я не любил и не ненавидел этого человека, а был к нему совершенно равнодушен. Вы мне приказали убить его, и я убил. Подвластные заговорщики перестают быть людьми и становятся машинами, которые во всем должны соблюдать свой собственный интерес и подавлять в себе всякое человеческое чувство. Как ни был предан герцогу де Рогану сержант Ла Прери, он тем не менее был ужасный пьяница и болтун, одно его неосторожное слово могло стоить жизни всем начальникам протестантской партии.
— Этот человек прав, — сказал капитан Ватан, — мы должны благодарить, а не упрекать его за энергию, которую он выказал в этом деле! Не заблуждайтесь, господа, игра, затеянная нами, очень серьезна. Что такое жизнь одного человека, когда речь идет о спасении множества людей? Знайте же: герцог де Люинь начинает, видимо, надоедать королю Людовику Тринадцатому, несмотря на недавно пожалованное ему звание коннетабля, данное, может быть, даже с целью поскорей от него отделаться. Место герцога у короля заступил епископ Люсонский; милость к нему Людовика Тринадцатого возрастает с каждым днем. Есть слухи, что его скоро сделают кардиналом. Верьте мне, в тот день, когда нашей партии придется бороться против кардинала Ришелье, она погибла. Герцог де Люинь больной, нерешительный человек, вполне неспособный к делу, между тем как кардинал Ришелье будет бичом для всей Франции; он покроет ее развалинами, эшафотами и будет проливать кровь дворянства так же спокойно, как воду. Вспомните мои слова, господа: не пройдет нескольких месяцев, как исполнится мое зловещее предсказание. Откинем же излишнюю чувствительность, поблагодарим верного слугу, вместо того чтобы порицать его!
Эти слова капитана, произнесенные его обычным насмешливым тоном, произвели на всех огромное впечатление; большая часть дворян была согласна с его мнением.
Когда снова водворилось спокойствие, граф Оливье дю Люк поднял голову, как бы пробудясь от задумчивости, и грустно взглянул на окружающих.
— Пусть будет по-вашему, господа, — проговорил он, — я готов, если нужно, быть беспощадным, но не скрою от вас, что мне приходится очень тяжело от обязанности, возложенной на меня вами.
И, сделав приветливый знак рукой Клер-де-Люню, он прибавил, обращаясь к нему:
— Примите нашу благодарность, шевалье, вы можете назваться вполне преданным слугой!
Начальник Тунеядцев Нового моста молча поклонился.
— Приступим же к делу, — продолжал граф, — будьте так добры объяснить нам, почему вы явились сюда в сопровождении его преподобия.
— Потому, граф, что между письмами, порученными сержанту Ла Прери, находилось одно, адресованное на имя отца Грендоржа. Мне казалось, что нашей партии не лишним было бы познакомиться с содержанием этого письма и знать, чего держаться относительно его преподобия.
— Еще раз благодарю вас, вы действовали, как умный человек.
С этими словами граф обернулся к пастору и, вежливо поклонившись, знаком просил его подойти.
