Приключения 1977 - Божаткин Михаил (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Когда отчаянный девичий вопль потряс всю округу, Минчев выглянул на улицу. Башибузуки гнали группу молоденьких девушек. Платья на них были порваны, обнаженные, исхлестанные плетками тела сочились кровью. Девушки умоляюще смотрели по сторонам и будто надеялись, что кто-то добрый и сильный придет к ним на помощь.
Минчев не сдержался и бросился к лестнице, прихватив с собой два увесистых кирпича. «Убью! — хрипел он. — Двух, но убью!» Одумался он на последней ступеньке: «А если убьют они, а не я? Они же меня заметят! Да и какой толк от того, что я изувечу одного или двух насильников: девочкам-то я все равно не помогу!» Он постоял на лестнице и стал медленно подниматься на чердак. На улицу он уже больше не смотрел: не хватало сил. Минчев замыслил этой же ночью уйти из истерзанного города. «В сторону Казанлыка не пойду, — заключил он, — еще подумают, что я догоняю русских. Я пойду на Филиппополь, скажу, что там у меня своя торговля, что в Систове и в Тырнове мои лавки разграблены русскими и болгарами и теперь все мои надежды на нетронутый Филиппополь».
Поздно вечером неподалеку от него гулко и пронзительно заскрипела лестница. Йордан решил, что ему лучше не прятаться, а пойти навстречу туркам и сообщить придуманную им легенду. Но на чердак никто не поднимался, и это его успокоило.
Все же он не решился испытывать дальше свою судьбу. Подняться на чердак турки могли в любой момент. Предупредительный знак на воротах не означал для них запрет, скорее он мог даже стать приглашением для своих: мол, вас, единоверных, всегда готовы встретить в этом доме. Станут искать хозяев и не найдут… Докажешь ли потом, что ты помак-мусульманин? А если примут за гяура-болгарина?..
Йордан осторожно спускался по ступенькам. Еще сверху он заметил приоткрытую дверь в комнату и затаившегося там турецкого солдата. Что он делает? Или за кем-то наблюдает? Минчев услышал храп с присвистом и ехидно улыбнулся: турок спал мертвецким сном. Йордан сжал кулаки: сейчас он ухлопает этого негодяя. На цыпочках он прошел до небольшого окошка и выглянул на улицу. Там, как и прежде, крутились башибузуки и черкесы, их было полным-полно. Он вернулся к прежней мысли: турка надо убить. А потом надеть его форму и влиться в общий поток суетящихся разбойников.
Турок откинулся к стенке и продолжал храпеть. Минчев взялся за ятаган, но тут же передумал: не лучше ли иметь одежду без дыр и кровавых пятен? Бесшумной походкой он приблизился к спящему. Горло сжал с такой силой, что будь турок богатырем, он не успел бы оказать серьезного сопротивления. Но этот турок богатырем не был; совладал с ним Минчев в один миг. Не раздумывая, Йордан схватил его под мышки и потащил в чулан. Минут через десять он уже был в турецкой амуниции, еще хранившей тепло своего хозяина. Минчев вдруг вспомнил, что в комнате, рядом с турком, находилась большая кожаная сумка. «Она мне пригодится, — подумал Минчев, — я уложу туда свою одежду. Где-то мне все равно нужно будет переодеться!» Сумка оказалась почтовой, там Йордан обнаружил сотни две писем. Сначала выбросил, потом положил их обратно: зачем раньше времени настораживать турок? Раздетый человек уже ничем не напоминает солдата регулярной турецкой армии. А пока доберутся до истины, Минчев будет далеко.
В сумку он засунул и свои вещи, прикрыв их письмами. Неторопливо вышел на улицу, огляделся. Было нестерпимо жарко и душно, от въедливого дыма заслезились глаза. Поднявшийся ветер гнал еще не остывший пепел и сорванные пожаром темные, обгоревшие листья. Несся и пух с выпотрошенных перин и подушек, в воздухе кружили клочки порванных газет и всяких бумаг. Откуда-то выскочил перепуганный, подпаленный в огне петух; шипя подобно разъяренной кошке, он скрылся за углом дома.
У столба Йордан увидел привязанную лошадь. Вероятно, почтальона. Усмехнулся: везет же тебе сегодня, Минчев! Привязал к седлу сумку, вскочил в седло сам, слегка ударил по бокам лошади,
Конь словно почувствовал, кого придется нести на спине: бока его вздрагивали, голову он опустил низко, будто испытывая неловкость за свое положение. Минчев догнал длинные обозы, тянувшиеся в сторону Казанлыка. Пехота, конница, артиллерия. Куда все это направляется? Только до Казанлыка или дальше? Если дальше — каков будет конечный пункт, намеченный турками для этого наступления?
Он не подгонял коня, и тот медленно плелся вслед за пехотой. Турки брели молча и не обращали внимания. Долговязый офицер хотел что-то спросить, но заметил туго набитую сумку войскового почтаря и махнул рукой. Минчев смотрел на всех устало и безразлично, как бы ища сочувствия к его нелегким, утомительным занятиям.
Вскоре показались кусты, и Йордан дернул за уздцы. Лошадь охотно послушалась. Тропа виляла меж кустарников и уводила все дальше и дальше от дороги. Это вполне устраивало соглядатая: ему не хотелось быть на виду у турок. А если кто-то из турецких начальников догадается спросить, из какого он полка или дивизии? Что он ответит?
Верст десять отъехал Минчев от большой дороги, Тропа стала круто подниматься на бугристую гору. Йордан слез с лошади и привязал ее к небольшому деревцу. Взвалив суму на плечи, он пошел в гору уже пешим порядком, прислушиваясь и приглядываясь ко всему тому, что его сейчас окружало. Вблизи было тихо. Ароматно пахло недавно скошенной травой. У Казанлыка глухо били орудия. Верстах в трех от горы жалко и испуганно кричали женщины — там приютилась небольшая болгарская деревня.
Он прилег на сумку, но сон не приходил в голову. Покоя не давала Эски-Загра, умирающая в огне и муках. Ему захотелось узнать, о чем же пишут родным палачи-истязатели, но было так темно, что даже адреса на конвертах не поддавались прочтению. «Обожду до утра, — решил он, — времени у меня достаточно».
Едва забрезжил рассвет, как Минчев взялся за письма. Все они были из действующей армии и написаны совсем недавно. Многие походили на победные реляции — хвастливые, напыщенные и никчемные. Вера в непобедимость Сулейман-паши была всеобщей. Всеобщим было и убеждение, что русским перед Сулейман-пашой не устоять, он их разгромит одним ударом.
Одно письмо все же заинтересовало Минчева. Турок, судя по почерку и грамотному изложению, — офицер, писал брату в Черногорию, что они совершили блестящий бросок и теперь преследуют русских по пятам. Сегодня взята Эски-Загра, завтра падет Казанлык, потом вершина Шипка, а дальше дорога пойдет вниз — на Габрово, Тырново, к Дунаю. «Жаль, что придется остановиться перед Дунаем: с таким войском и с таким настроением можно гнать русских и за Дунай!» — этими словами заканчивалось письмо.
«А знают ли братушки, кто наступает на этом участке? — встревожился Минчев. — Догадываются ли они, что Стара Загора и Казанлык вовсе не главная цель Сулейман-паши, что собирается он наголову разбить русских и снова утвердиться на правом берегу Дуная?» Он отобрал все письма, где говорилось о цели этого наступления (слава богу, болтуны еще не перевелись!), и отложил их в сторону. Остальные порвал на мелкие клочки и сунул в сумку. Увидел свою одежду, спохватился: «Мне надо срочно переодеться! Сейчас рискованно выдавать себя за почтальона. Если турки не опознали убитого, они могут искать дезертира, бежавшего из армии вместе с почтовой сумкой!»
Он быстро переоделся. Амуницию турка и почтовую сумку с порванными письмами упрятал в густых зарослях кустарника. «Теперь к братушкам, им наверняка будут интересны эти письма!»
Он спустился вниз и отвязал лошадь: пусть идет, куда глаза глядят! Отыскал другую тропу и взял вправо. Тропа, изрядно попетляв между камнями, вздымалась на крутую гору, заросшую буком и кустарником.
Поднимался он долго, пока не почувствовал усталость. По лицу обильно струился пот, рубашка стала такой мокрой, что ее можно выжимать. Тропа привела к обрывистому спуску, уткнувшемуся в широкую, заросшую травой дорогу. Он присел за густой зеленый куст и стал наблюдать. На дороге — ни души. Иордан собрался перебежать ее, но из-за поворота неожиданно вынырнула печальная колонна болгар, подгоняемых разъяренными башибузуками. Плетки свистели в воздухе непрерывно и с силой опускались на головы, плечи и спины невольников. В этот яростный свист вплеталась гортанная турецкая ругань, злая и жестокая.
