Мир приключений 1962 г. № 8 - Платов Леонид Дмитриевич (бесплатные серии книг txt) 📗
— Дивно. Кроме того, почему я должен тащиться в хвосте? Ведь все равно мне надо пройти столько же!
— Вот именно. Догонять да ожидать — самое гиблое дело.
Они пошли рядом, перебрасываясь короткими фразами, которые тут же забывались, оставляя между ними тоненькие, как паутина, нити симпатии. Иногда оба глядели на Зою.
Девушка как-то боком, неловко сидела, покачиваясь в седле. Она чувствовала взгляды, поворачивала голову, застенчиво улыбалась.
Девушка им нравилась. И в другое время эта ее смущенная улыбка могла вызвать неприязнь, ревность, но сейчас, на пороге неизвестности, улыбка еще больше сближала их.
Дорога, петляя, вползала на возвышенность, к подножию кургана со свежими воронками по склонам.
Командир роты остановился, вытащил из планшетки карту, развернул ее. Все, что на ней было запечатлено в схематических линиях, фигурах, знаках, оживало, стоило лишь перенести взгляд на панораму, открывавшуюся с гребня возвышенности.
Пестрели поля, зеленели кущи садов, скрывая избы деревень, серой ниткой теплилась река. На юго-западе, там, где на карте веером расходились прямоугольники кварталов небольшого городка, стояла стена черного дыма.
По проселкам и по шоссейной дороге, влево от кургана., двигалась пехота, машины. Поток людей и машин медленно, но неудержимо стремился на запад.
Солдаты подходили к капитану, опускались на землю, пользуясь короткой передышкой. Мало кто из них любовался величественной панорамой осенних полей. Взгляды солдат притягивала зловещая стена дыма, за которой гремели пушки.
— Сахарный завод горит… — сказал огромный солдат с противотанковым ружьем. Пудовое ружье он держал играючи на плече, словно охотничью двустволку. — Я работал на этом заводе, хороший был завод…
— Больно дым черен, наверное, нефть полыхает, — сказал старшина.
— Какая нефть? Откуда она здесь? Сахар тоже копоть дает, — возразил солдат с противотанковым ружьем, печально глядя на черную стену дыма.
Командир роты сложил карту, сунул ее в планшетку, показал рукой на церковь, белевшую вдалеке среди садов.
— Вон наша Чумаковка. Там заночуем. — Он хотел продолжать путь, но остановился, прислушиваясь.
Раздались приглушенные голоса солдат:
— Немцы!
— Где?
— Да вон летят!
— Шесть штук. — «Юнкерсы»…
— Ишь паразиты!..
Самолеты шли от горящего города и приближались к Чумаковке. Вокруг них вспыхивали и медленно таяли белые шарики.
— Зенитки, зенитки… — вздохнул солдат с противотанковым ружьем на плече. — Бьют, а им хоть бы что. Броня у них, что ли?
— Ерунда, а не броня! — зло сказал командир роты.
— Однако ж не могут эту ерунду прошибить, — возразил солдат.
— Мажут, черти!
Над купами деревьев медленно поднялись коричневые грибы. Прошло десять секунд, пока волна взрывов докатилась до кургана. Болезненно задрожала земля.
Солдаты молчали. Бронебойщик стал не спеша заряжать ружье. Самолеты, сбросив бомбы, снизились, развернулись и пошли в сторону кургана.
— Ложись! — скомандовал капитан.
Солдаты бросились врассыпную, прыгая в воронки, падая в редкий бурьян у дороги. Командир присел, следя за самолетами. Зоя осталась в седле, боясь спрыгнуть. К ней подбежали Иванов с Ложкиным, но в это время из-за кургана с ревом вылетела первая машина. Серко присел и взвился на дыбы. Иванов повис на поводе — это спасло Зою от падения.
Бронебойщик выстрелил в первую машину, промахнулся и с лихорадочной поспешностью заряжал новый патрон.
Машина проносилась за машиной. Они летели так низко, что были заметны пробоины, ободранная краска на фюзеляже и на черных крестах с желтыми обводами.
Резанул уши второй выстрел из бронебойного ружья.
Из воронки поднялся рябой солдат и, потрясая кулаком, закричал:
— Ты что, дура длинновязая, хочешь всю роту под бомбу поставить?.. Ведь он тебя…
Его голос заглушил рев последнего самолета. Рябой солдат мгновенно скрылся в воронке.
Грянул еще выстрел.
Удаляясь, затихал рев моторов.
И вдруг воздух прорезал звонкий девичий голос:
— Горит! Смотрите, горит!.. — Зоя привстала на стременах и, вытянув руку, показывала на последний бомбардировщик. Из его крыла вырывался, все разрастаясь, черный шлейф дыма.
Солдаты поднялись. Несколько человек бросились было бежать вслед за самолетом, но капитан вернул их.
Самолет резко вильнул в сторону и вдруг круто пошел вниз. Над пшеничным полем взлетел столб черного дыма и ухнул взрыв.
— Есть один! — сказал рябой солдат и потряс в воздухе винтовкой.
Лицо капитана сияло.
— Товарищи! — крикнул он. — Поздравляю с первой победой! Вот что значит инициатива и боевое мастерство! Надо было всем открывать огонь! Ну, да у нас еще все впереди. Будем бить врага и на суше, и в воздухе, везде, чтобы ему, окаянному, пусто было! Ура, товарищи!
Солдаты нестройно прокричали «ура».
Бронебойщика поздравляли, жали руки, хлопали по спине, обнимали, предлагали закурить, а он стоял красный от смущения, улыбался и разглядывал свое несуразное ружье.
Перед ним появился рябой солдат.
— А ты говорил — броня, — сказал он и так посмотрел на него, будто не Кугук, а он сам сбил немецкий бомбардировщик. — Орден теперь тебе, дураку, выхлопочут! — добавил он со вздохом.
— Я не из-за ордена. Так, для пробы. Ну, а если орден дадут, что ж, тоже ничего. — И он посмотрел на свою необъятную грудь, будто любуясь наградой.
Рота выстроилась. И снова сотни пар солдатских сапог стали месить крутую грязь украинского проселка.
Солдаты пошли веселей. Успех окрылил уставших, измученных людей; подбадривало и то, что это был последний переход перед ночлегом.
Рота входила в Чумаковку, ту самую Чумаковку, которую полчаса назад бомбили самолеты. Тогда солдатам, наблюдавшим за налетом авиации с кургана, казалось, что от села ничего не осталось. И теперь, проходя по широкой улице, они с удивлением разглядывали хаты в вишневых садах, прислушивались к кудахтанию кур, с удивлением смотрели на колхозниц, буднично работавших во дворах. Большинство из них даже не удостаивало взглядом проходившую маршевую роту, настолько, видно, это было привычным явлением. Во дворах и между хатами дымили солдатские кухни. Из окон выглядывали разморенные от тепла и сытной еды лица солдат.
Только посередине села, на площади возле церкви, виднелись следы недавнего налета авиации: чернели свежие воронки, дымили развалины школы.
Капитан остановил роту возле церкви.
— Расположимся пока здесь, — сказал он старшине. — Вы действуйте с политруком, а я пойду разыскивать штаб полка.
Из церкви вышли мальчик и девочка. Они остановились на паперти, с вялым любопытством поглядывая на солдат.
Иванов поднялся по выщербленным ступенькам. Зашел в церковь, ребята пошли за ним.
— Вы, что, жить здесь будете? — спросил мальчик.
— А что?
— Да я так, потому что больше негде, все хаты заняты. Только здесь свободное место осталось.
— Вот и хорошо.
— Хорошего мало, — сказал мальчик.
— Вас немцы разбомбят, — пояснила девочка и с жалостью посмотрела на старшину.
— Вас же не разбомбили?
— Во время бомбежки мы в погребах ховаемся, — сказал мальчик. — Они ведь по часам бомбят.
— Как это по часам?
— Ну, в восемь утра и в пять вечера. Теперь до утра можно не бояться. Живите пока.
В церковь входили солдаты и располагались на цементном полу.
— Раньше у нас полы здесь были деревянные, да немцы сожгли, — объяснила девочка. — Они всё посжигали… — Личико ее сморщилось, по щекам покатились слезы.
— Ты что это, ну зачем плакать? — стал утешать старшина.
Мальчик взял девочку за руку:
— Она за нашего тату, за отца плачет… Его немцы тоже убили… Пошли, Галя! — Он повел ее между притихшими, расступившимися солдатами.
Лицо его было не по-детски хмуро, сосредоточенно.
— Вот она, война! — сказал Кугук, ставя свое ружьище к закопченной колонне с изображением Николая-угодника.
