В дебрях Борнео - Сальгари Эмилио (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Грек нетерпеливо прервал эту цветистую речь мстительного индуса:
— Ну, будет! Веди твоего пленника. Мне очень хочется поскорее увидеть его. Я почему-то подозреваю, что увижу какого-нибудь старого знакомца! — сказал он.
Мажордом вышел из каюты, тщательно заперев ее на ключ. Теотокрис остался в одиночестве. И, стоя у люка, он бормотал про себя: «Судьба, судьба! Почему бы мне не возвратиться на родину? Потому что теперь пришлось бы возвратиться полунищим. Что же, после того как я утопал в золоте, будучи фаворитом идиота Синдии, раджи Ассама, я должен грызть сухую корку хлеба на родине? Или приняться снова, как в молодости, ловить рыбу, нырять на дно моря за губками? Покорно благодарю. Или пан, или пропал! Или все, или ничего! Таков Теотокрис, единственный сын моего блаженного отца! Но посмотрим, кого-то доставит хитмудьяр… Посмотрим!»
В это время послышались шаги, и несколько малайцев, поднявшись по трапу, доставили на борт, а потом пронесли в кабину тихо стонавшего человека, привязанного к импровизированным носилкам. Это был Назумбата. Его сопровождали не спускавшие с него глаз малайцы, поставленные сторожить его, и сам верный мажордом. Потом Сидар возвратился в каюту, где его с нетерпением поджидал грек Теотокрис, и доложил, что пленник тут и что сторожам уже дан напиток, который погрузит их в глубокий сон.
Действительно, полчаса спустя, когда Теотокрис и Сидар пошли в каюту, где лежал Назумбата, его стража спала мертвым сном. Назумбата был немало удивлен как тем, что заснули его сторожа, так и тем, что вошедшие заговорили с ним, как друзья. Разговор был недолог. Прошло еще полчаса. В сумерках с парохода сошел, не торопясь, верный хитмудьяр Сидар. За ним следовали оба малайца, сторожа Назумбаты. Только почему-то оба словно старались скрыть лица от вахтенных. И один немного прихрамывал. Кому-то из вахтенных показалось, что сторожа, в сущности, поступают не по правилам, покидая, не сменившись, каюту пленника, которого приказано так тщательно стеречь. Но с ними был сам мажордом Янеса хитмудьяр Сидар, и вся ответственность ложилась на него. Должно быть, так распорядился сам супруг рани Ассама…
Когда три таинственные фигуры затерялись в сумерках надвигавшейся ночи, вахтенный уловил чуть слышный запах дыма. Обеспокоенный этим, он встал со своего места, сделал два шага, хотел крикнуть, может быть, даже крикнул что-то, но никто уже не услышал его: огромный огненный столб вырвался из-под палубы яхты Янеса, унося ввысь обломки дерева, железа, части машин. Прогрохотал взрыв. Потом с неба в море посыпались, словно звезды, огнистые искры, раскаленные обломки с шипением погрузились в воду. И там, где за несколько секунд до этого стояла прекрасная яхта, теперь не было видно ничего, кроме бешено крутившейся воды. Бездна поглотила судно, разнесенное взрывом. Огонь, зажженный Теотокрисом в крюйт-камере яхты, сделал свое дело.
На берегу в замешательстве бегали люди из отряда Самбильонга. Но никто уже не мог помочь горю. А Сидар, хромой Назумбата и Теотокрис были далеко. На другой день к месту катастрофы вернулся пароход, привезший из путешествия Сандакана, Янеса, Тремаль-Наика и Каммамури. Как гром поразило их известие, что яхта погибла, взлетев на воздух. И все они были в полной уверенности, что с яхтой погиб верный хитмудьяр Сидар, погиб пленник Назумбата, на помощь которого в качестве проводника так рассчитывал Сандакан.
Гибель яхты была приписана какой-то роковой случайности. Хладнокровный Янес и по этому поводу высказался весьма своеобразно.
—Что погиб хитмудьяр, не беда! — сказал он, попыхивая неизменной сигарой. — При дворе рани Сурамы осталось по меньшей мере двенадцать дюжин таких же блюдолизов. Что погибла яхта, не беда: она слишком глубоко сидела, на ней мы не могли подняться по реке вверх по течению. Теперь у нас развязаны руки. Что погиб Назумбата — это хорошо, потому что это змея. Чего мне жаль, говоря по совести, это запаса сигар… Искренне жаль!
Говоря это, принц-супруг рани Ассама, прекрасной Сурамы, и не подозревал, что Теотокрис сам неплохо разбирался в вине и сигарах и что лучшие сигары он унес с собой в глубь лесов Борнео.
Некоторое время спустя импровизированный военный совет постановил следующее: оставить Самбильонга с отрядом в двадцать человек в завоеванной котте, укрепления которой уже были восстановлены, а с остальными отправиться на пароходе по реке Маруду, которая должна была привести к Голубому озеру. Пароход, насколько будет возможно, попытается вести на буксире парусники, не способные к маневрированию на сравнительно узком пространстве реки.
Подсчитав количество людей, отправляющихся в поход, Сандакан увидел, что в отряде всего-навсего чуть больше шестидесяти человек.
— Ничего! — ободрил его Янес. — Помнишь, мы Ассам разнесли чуть ли не вдвоем? А тут у нас целая армия. И потом, если проклятый Назумбата не предупредит Белого дьявола, или каторжника-раджу, о нашем прибытии, то право же, нам выгоднее быть менее заметными.
— Назумбата не мог предупредить. Мертвые не воскресают и не говорят! — ответил Сандакан.
— Черт! Может быть! — ответил Янес. — Но мне странно думать, что Назумбаты нет. Почему-то мне все мерещатся его рожа и злобные глаза.
— Уж не думаешь ли ты, друг, — вмешался Тремаль-Наик, — что Назумбата бежал?
— Я ничего не думаю! — ответил португалец. — Но мне не нравится, да, мне не нравится вся эта история со взрывом яхты. Я не жалею ее. Но как-то странно. Словно это не дело случая, а чья-то мстительная и беспощадная рука тянется за нами.
— Если она есть, мы ее найдем!
— Да, и сломаем! — стиснув зубы, отозвался Сандакан.
На другое утро пароход вошел в устье Маруду и устремился вверх по течению, ведя за собой на буксире два прао. Едва он прошел несколько миль, как с обоих берегов засвистели пули, большие стрелы луков и крошечные стрелки сумпитанов, напоенные смертоносным соком упаса.
Нападающие не показывались: их скрывала тень деревьев и кустарников, зелень листвы. Их можно было только слышать, но не видеть. На их выстрелы команда парохода и прао отвечала огнем винтовок, но особых результатов это не приносило. Приходилось полагаться больше на меры предосторожности и избегать бессмысленной опасности. Поэтому суда Сандакана держались середины реки.
Временами перестрелка затихала, и тогда несколько миль удавалось пройти спокойно. Потом она возобновлялась.
— Не нравится, не нравится мне все это! — твердил Янес.
Его опасения оправдались в очень скором времени: несколько часов спустя, когда пароход с трудом шел против стремительного течения на сравнительно мелком перекате, сверху, из-за поворота, скрывавшего вид, вдруг показалось множество древесных стволов, лавиной устремившихся на пароход. Вахтенная стража дала сигнал опасности, команда высыпала на палубу. Что было делать?
— Я вижу людей! — крикнул Янес.
И в самом деле, стволы, как оказалось, исполняли роль лодок: на них и около них копошились фигуры людей.
— Они с ума сошли! — воскликнул Тремаль-Наик. — Не думают ли эти дикари использовать древесные стволы как лодки, чтобы взять на абордаж наши суда?
— Гораздо хуже! — отозвался Сандакан, ни на минуту не терявший лавину стволов из вида. — Гораздо хуже, друг. Они хотят использовать плавающие стволы, как брандеры. Или они попытаются протаранить бока парохода.
— Но мы можем уступить им дорогу, пропустить их?
— Нет. Тут слишком узкий фарватер. Мы не успеем.
— Что же делать?
— Защищаться.
И по знаку Сандакана загремели выстрелы с обоих бортов парохода и прао; команда судов осыпала пулями даяков, уже приближавшихся к пароходу под прикрытием ветвей стремительно несшихся гигантских стволов.
V. Драма на реке
Что было делать для спасения судов, на которые надвигалась лавина колоссальных стволов? Разумеется, первым делом попытаться уничтожить тех, кто направлял этот поток. И этим занялись стрелки из карабинов и пушкари: заревела спингарда, злорадно захохотала митральеза, посылая дождь свинцовых пуль. Первыми же залпами удалось сбить несколько даяков, скрывавшихся в ветвях. Но это дало только небольшую отсрочку. Однако Сандакан воспользовался ею, чтобы вывести суда на более глубокий фарватер, где они могли свободно маневрировать. Прао пришлось спустить с буксирных канатов и предоставить им управляться собственными силами. Пароход, довольно удачно добравшись до берега, охраняемого отрядом Самбильонга, повернул и сам стал спускаться вниз по течению. Но ему приходилось соблюдать величайшую осторожность, потому что река изобиловала отмелями. А тем временем лавина стволов все приближалась и приближалась. Уже не одно дерево пронеслось мимо парохода. Доведя дерево до определенного места, даяки пускали его на произвол судьбы в расчете, что само течение натолкнет его на пароход. И в самом деле, наступил момент, когда пароход только каким-то чудом ухитрялся увертываться от грозивших ему поминутно ударов. В то же время с берегов на экипаж сыпался град пуль и стрел, из которых иные все-таки достигали цели, убивали или калечили людей команды. Вдруг страшный толчок заставил задрожать судно всем корпусом. Некоторые из членов команды были сбиты с ног. Раздались торжествующие крики даяков: один из стволов, мчавшийся с быстротой стрелы, угодил в борт не успевшего увернуться судна и протаранил днище ниже ватерлинии. Вода хлынула в трюм, проникла в машинное отделение, что грозило опасностью взрыва котлов. Но команда не стала дожидаться этого: в уже полузалитом водой машинном отделении кочегары и машинисты с ожесточением работали по пояс в воде. И им удалось вовремя выпустить пар из котлов, так что опасности взрыва теперь уже не было. Тем не менее положение оставалось тяжелым: вода заливала трюм. Почти одновременно отяжелевшее судно снова получило удар, лишивший его возможности маневрировать: другой ствол, направленный даяками, попал в корму и сломал руль. Судно, уже полузатонувшее, превратилось в игрушку волн. И в тот же момент сотни дикарей полезли со всех сторон на борт, пользуясь прикрытием ветвей деревьев, окруживших пароход и плывших вместе с ним.
