Поединок. Выпуск 3 - Авдеенко Юрий Николаевич (мир бесплатных книг .txt) 📗
Самоубийство? Я вдруг почувствовал — я убежден в этом не из-за каких-то фактов. Все дело в естественности его позы. Не может быть такой поза человека, которого убили.
Я подошел к Саше. Она отвернулась.
— Саша...
— Володя, я не могу. Пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем.
Я не видел ее лица. Но чувствовал, что она молча плачет. Тронул ее за плечо. Она повернулась. Боком, неловко ткнулась в мою руку.
— Володя, простите меня. Это ужасно.
Я чувствовал, как рубашка на моем плече становится мокрой. Саша плакала некрасиво. Она сморкалась, то и дело вытирала нос платком, кусала губы, судорожно всхлипывала.
— Саша. Успокойтесь. Пожалуйста. Возьмите себя в руки.
— Я уеду сегодня. Я не могу здесь больше быть. Это ужасно.
Она по-прежнему не смотрела на меня. Стояла, отвернувшись в сторону.
— Хорошо, — я помедлил. — До свиданья.
Я смотрел, как она идет, опустив голову. Вот скрылась за углом.
Меня отвлек шум. Санитары вынесли носилки с телом Терехова. Стоявшие сзади сейчас пытались протиснуться вперед. Правда, они все равно ничего бы не увидели — тело Терехова было накрыто синей простыней. Санитары вдвинули носилки в машину, дверца захлопнулась. «Рафик» включил сирену. Он так и уехал с включенной сиреной, чтобы выбраться из толпы, стоящей около дома.
Постепенно люди стали расходиться.
Теперь рядом со мной остались только самые любопытные.
Я увидел Малина. Он возился в беседке.
Пограничники перекапывали огород.
Еще один наряд разбирал сарай. Часть стены была уже разобрана, крыша снята. Двое пограничников вынимали гвозди, двое осторожно снимали доски.
Когда Васильченко спрыгнул с катера на причал, он сразу по моему виду понял, что что-то случилось.
— Что с тобой?
— Ничего, — я взял швартов, закрепил за кнехт. — Терехов умер.
— Черт.
Мы сели на ящик. Я разглядывал, как пляшут солнечные зайчики.
— Что с ним было? Сам или кто-то?
— По-моему, сам.
— Расскажи хоть, как это случилось.
Я подробно рассказал все.
Подъехал Зибров на мотоцикле. Я заметил — брюки его до колен выпачканы землей.
— Что-нибудь нашли?
— Пока ничего. Перекопали весь участок.
— Сам копал?
— Копал. Сторожев просил передать — завтра в двенадцать вы оба должны быть у него в отделе.
— Хорошо. Куда сам?
— В район. Смерть с неустановленной причиной — шутишь. Счастливо.
— Счастливо.
С вечера я собрал вещи. Их оказалось немного — они не заполнили и половину сумки. Спать мы легли рано. Уже ночью под окном затрещал мотоцикл. Скрипнула дверь.
— Нашли блок, — сказал Зибров в темноте. — Только сейчас. Представляешь, в сарае был спрятан. В одной из досок.
На другой день в двенадцать часов я вошел в кабинет Сторожева.
— Садись, — Сторожев достал из папки листок. — Хочу познакомить тебя с результатами химического анализа. Держи.
Я взял протянутое заключение. Мельком пробежал первые фразы. Сразу же увидел строчку, отчеркнутую красным карандашом. Пометка Сторожева.
«...Найдены... химические составные... растворимой стандартной гранулы-облатки для цианистого калия».
Значит, Терехов принял облатку. Она растворяется в пищевом тракте мгновенно. Тут же — смерть.
Облатка с цианистым калием. Химические остатки гранулы, найденные при вскрытии, подтверждают, что Терехов был безусловно резидентом.
Второе — такую гранулу насильно в рот не запихнешь. Значит, химический анализ только подтверждает факт самоубийства.
То, что на столе стоял коньяк, легко объяснить. С коньяком такую гранулу принять легче.
Говорят, трудно отойти от уже законченной работы.
Уже третий вечер, лежа в офицерской гостинице в Н., засыпая, я стараюсь думать о чем-нибудь постороннем. О том, что слышал от Братанчука. Если завершение операции признают удачным, все участники оперативной группы будут представлены к награде.
Думаю о том, что Васильченко в системе рыбоохраны работать осталось недолго. Уходит Зибров — его повышают и забирают в область. Значит, должны назначить нового участкового. Лучший вариант — Васильченко.
Стараюсь не думать о Терехове. Но понимаю — не думать о Терехове сейчас не могу.
Может быть, он все-таки потому не подошел к Трефолеву, что Трефолев ошибся? Условия передачи пакета были настолько точными, что Терехов насторожился, когда Трефолев сел не на ту лавочку?
Начинаю обвинять в том, что мы не проверили это, кого угодно. Прежде всего — Васильченко.
Вспоминаю, что сказал мне Васильченко, когда я первый раз заговорил об этом. В четверг, как раз перед тем, как Трефолев впервые вышел на набережную и сел на третью скамейку.
Мне кажется, Васильченко тогда чуть ли не нарочно не придал никакого значения моим словам.
Но Васильченко был совершенно прав. Я прочел потом стенографическую запись показаний Трефолева. Там написано:
«Ждать на третьей скамейке на набережной справа от газетного киоска».
Именно на набережной. Те же, другие скамейки, которые я считаю правыми со стороны моря, — совсем не на набережной. Они — на сосновой аллее.
Но сосновая аллея в конце концов тоже на набережной.
Нет. Это я пытаюсь выстроить факты. Так, как мне нужно. Не так, как они сами собой выстраиваются.
Связь между фактами здесь самая что ни на есть прямая.
Терехов заметил, что Трефолев накрыт. Заметил давно.
Для этого ему стоило лишь обратить внимание на Зиброва и Васильченко. На то, что они подошли к пустому ящику камеры хранения — к тому самому ящику, из которого Терехов только что достал привезенную Трефолевым передачу.
Как только Терехов заметил это, он понял, что искать теперь будут того, кто эту передачу взял, то есть его самого.
Что он должен был предпринять, заметив это? Уехать? Скрыться?
Уехать из поселка Терехов никак не мог.
Он прекрасно понимал — его отъезд будет сразу замечен и станет равносилен провалу.
Его будут искать. Рано или поздно его найдут.
Значит, Терехову оставалось вести себя так, как будто ничего не случилось. Что он и сделал.
Но в том, что он раскрыт, он еще окончательно не был уверен. Ему теперь надо было обязательно это проверить. Во что бы то ни стало.
Для этого Трефолеву и было дано указание о новом виде передачи. Тем более что камера хранения стала ненадежной.
Для того чтобы определить, накрыт ли Трефолев, избранная Тереховым новая система была идеальной.
Начало мая. Курортников немного. Если, допустим, кто-то из наших сотрудников приедет с Трефолевым в Сосновск и будет наблюдать за ним, скажем, сидя на той же набережной, — Терехов сразу это заметит. Ведь его долгие прогулки по набережной логически оправданы.
Тогда уже он будет твердо знать, как себя вести.
Но видимо, еще до мая у Терехова появились какие-то другие, более веские опасения.
Может быть, он заподозрил меня. Именно этого я боялся. Пусть я не дал ему для этого никакого повода.
Может быть, он просто хотел проверить, в какой мере Сосновском заинтересовались органы госбезопасности.
Кроме всего прочего, он получал прекрасную возможность навести наблюдающих на ложный след.
Идеальной фигурой для этого был Прудкин.
Терехов давно заметил махинации Прудкина с камерой хранения. Он понимал, что этим могут заинтересоваться и те, кто, как он думал, наблюдают за Сосновском. Значит, оставалось лишь подтвердить эти подозрения.
Достать отпечатки пальцев Прудкина для Терехова не составляло труда. Все афиши кинотеатра Терехов рисовал в кабинете Прудкина. Прямо на столе лежала ватманская бумага, стаканы с краской, которые Прудкин наверняка переставлял.
Теперь Терехову оставалось только эти отпечатки использовать.
Прежний канал связи для Терехова давно был под сомнением. Связь же была ему нужна как воздух.
Или — органы госбезопасности были убеждены, что тому, кого они ищут, связь нужна как воздух.
