Байки служивых людей - Константинов Андрей Дмитриевич (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Володя Соболин за шесть лет служения Мельпомене сменил семь разных театров. Рассказывая об актерском прошлом, склонен немного (чуть-чуть, слегка, до размеров пирамиды Хеопса) привр... э-э... увлечься. Но — повторюсь — несильно. Просто из Володиных рассказов следует, что с Товстоноговым, Розовым и Уильямом Шекспиром он на короткой ноге. С кем-то из них водку пил, с кем-то просто по корешам...
А Сергей Всеволодович Качевский прямой антипод Соболина. Никому никогда не придет в голову назвать Сергея Всеволодовича Серегой. Он курит трубку, носит шейный платочек и даже к инспекторам ГАИ обращается: «...Э-э-э, голубчик». Инспектора смущаются, понимают, что остановили Великого Человека. После этого следует очень робкое замечание и пожелание счастливого пути. Честное слово. Сам однажды был свидетелем... Сергей Всеволодович тогда повернул на перекрестке из правого ряда налево, проигнорировал всех остальных участников дорожного движения как попутного, так и встречного направлений. А заодно и трамвай. Скрипели тормоза, гаишник с озверевшим лицом мчался наперерез, размахивая полосатой палкой... Потом стал застенчив. Смутился. Я, помнится, тогда у Качевского спросил:
— Сергей Всеволодович, а вы правила дорожного движения когда-нибудь читали?
— Э-э... понимаете ли, голубчик... я пытался. Но не смог... с драматургической точки зрения весьма слабо написано... Думаю, что даже весьма приличный режиссер... хотя где нынче приличные режиссеры?.. даже приличный режиссер на этом... э-э... материале... не смог бы поставить что-либо... э-э... достойное. Не так ли, голубчик?
Я не нашел, что на это ответить. Зато понял, почему «Запорожец» Великого Человека похож на снимок с плаката «ГАИ напоминает».
Разумеется, сосуществование двух таких разных по взглядам и темпераменту служителей Мельпомены было чревато нюансами.
Однажды, во время застолья по случаю... впрочем, я уже и не помню, по какому именно случаю... В общем, тогда захмелевший Володя начал вспоминать театральную молодость. Он, захмелев, всегда ее вспоминал.
— В ту пору, когда я служил на театре... — начал он.
— Где, простите, вы, Владимир, служили? — поинтересовался Качевский, аккуратно накалывая на вилку маринованный грибочек.
Володя гордо поднял подбородок и ответил:
— На театре, Сергей Всеволодович, на театре... Вы слышали такое слово?
— А... да, да. Театр умер, — сказал Качевский, хлопнул рюмку водки и закусил грибком. На его лице была написана скорбь.
— Возможно, но зато театральные крысы, .называемые также критиками, живы. Так вот... когда я служил на театре, не буду уточнять, какой «театр я имею в виду, он слишком известен, — так вот, устав от больших и серьезных ролей...
— Как то: Гамлет, — вставил Качевский, — король Лир и Чебурашка.
— ...и серьезных ролей, я попросился у режиссера, имени которого я опять же упоминать не буду — оно слишком известно...
— Не Пупкин ли Пердалион Иваныч? — поинтересовался критик.
— ...оно слишком известно, чтобы трепать его, я попросился отдохнуть. Съездить с ребятами на «выезд», в глубинку. В Новгородскую губернию куда-нибудь. Где белые лежат снега, где сугробы, и воздух звенит от тишины. А ели стоят...
— С похмелья у некоторых... э-э-э... актеров... в голове, бывает, действительно звенит.
— ...а ели стоят неподвижные. Лапы в снегу... Долго уговаривал режиссера. Он меня, разумеется, не отпускал. Играть-то, сами понимаете, некому... Но все же уговорил. Включили меня в труппу выездную. А труппы на «выезд» сколачивали небольшие: пяток актеров, монтировщик, он же осветитель и радист, и администратор — она же костюмер. Таким образом экономили на суточных. Правда, нам доплачивали по полставки за совмещение.
Великий критик вздохнул и сказал негромко, но так, что услышали; все:
— Боже! А кто же зрителю доплатит за пытку смотреть весь этот... э-э-э... кошмар?
Он скорбно покачал головой и налил себе рюмку водки. Соболин замер на миг, но потом продолжил:
— На выезд мы выбрали классику, «Кота в сапогах». Потому что в этом спектакле можно обойтись минимумом актеров и декораций. В общем, собрались и поехали. Но сначала вышла некоторая заминка с погрузкой в поезд... Состав отходил с Московского вокзала, а театр наш находился совсем рядом. Поэтому в голове нашей администраторши созрел гениальный план: отправиться на вокзал, нанять носильщика и подвезти все наше барахлишко прямо к вагону. Декораций и бутафории хоть и немного, но тем не менее набралось: костюмы и разборные конструкции, превращающиеся на сцене то в плетень, то в шалаш Жака в лесу, в трон, в скамью, в дерево и т. д. На театральном жаргоне такие конструкции называются «дрова»... «Дров» набралось прилично плюс две огромные алюминиевые кастрюли. Мы в них барахлишко сложили, а по ходу дела они в спектакле играли роль котлов: в них кровожадный Людоед пытался сварить несчастного Жака.
Итак, администраторша ушла за носильщиком, труппа сидит ждет. Полчаса до отхода поезда, двадцать минут... десять... Нет администраторши! Беда. Наконец она прибегает, вся в слезах. «Ну что? Где носильщик?» — «Не хотят везти... заряжают бешеные деньги». И мы помчались. Прохожие на Лиговке смотрели на нас, навьюченных «дровами», кастрюлями, сумками, с некоторым, мягко говоря, изумлением.
— Разумеется! — сказал с иронией Качевский. — Увидеть великого Соболина... э-э-э... с алюминиевой кастрюлей в руках... Фантастика!
— Настоящий актер, — ответил с достоинством Володя, — не боится никакого труда и даже унижения... Он служит Театру. Околотеатральным крысам, именуемым критиками, этого никогда не понять... Им бы только водку жрать да... (Володя .быстро опрокинул в рот свою рюмку, а потом и рюмку соседа) да исходить злобой от своей творческой импотенции. Итак, мы приехали в Новгород Великий. Там нас встретил автобус Новгородской филармонии...
— А также толпы ликующих... э-э-э... поклонников... э-э-э... телевидение.
— ...который и доставил нас в небольшой сельский клуб, где артистов с восторгом приветствовали дети. О, эти замечательные сельские дети, они так редко имеют возможность соприкоснуться с миром искусства! О, как они были нам рады!
Критик Сергей Всеволодович Качевский поперхнулся водкой.
— Мне, голубчик, — сказал он, когда откашлялся, — как-то раз Лева Додин рассказывал тоже... э-э-э... историю про сельских детей. Выезжал как-то Малый драматический во Францию на гастроли. И там они показывали спектакль «Братья и сестры»... Понимаю, что это, разумеется, не «Кот в сапогах», однако же... Да, так вот — дети. Деревенскую ребятню на сцене обычно изображают, голубчик, дети актеров. Но за границу возить своих детишек накладно, поэтому во время зарубежных гастролей в массовку набирают местных... э-э-э... ребятишек. Ну-с, приехали, приводит местный импресарио юных французов для спектакля. А среди них, голубчик, негритяночка лет десяти. «Помилуйте, — наши говорят, — откуда же в послевоенной российской деревне Пекашино вдруг... э-э-э... негритянское дитя? Извольте заменить!» — «Нельзя, — ответствует им импресарио, — это может быть расценено как расовый предрассудок. Вся Франция осудит вас за нарушение принципов политкорректности. Гастроли... э-э-э... сорвутся... А самое главное, — доверительно говорит импресарио, — девочка — дочь директора театрального центра, в котором вы нынче играете».
— И что? — спросил Соболин.
— А ничего, голубчик, сшили девочке балахон до пят, гримеры лицо... э-э-э... отбелили. Отыграли спектакль весьма достойно.
— Мы, — сказал Соболин, — по Франциям не шастаем.
— О да, — подхватил Сергей Всеволодович, — вам дороже наш зритель!
— Именно так! Актер не боится трудностей и не боится сыграть роль Кота-в-сапогах. Подлинный талант может раскрыть себя в любой роли. И мы приехали в этот сельский клуб, где маленькая сцена, низкий потолок, и все освещение состоит из двух выносных прожекторов! Где холодно! И пар валит изо рта при дыхании! Зрители сидели в зимних пальто и шапках, а мы — актеры — работали в тоненьких костюмах.
