Опасное задание. Конец атамана(Повести) - Танхимович Залман Михайлович (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Но все же он успел разглядеть на палубе у люков накрытые брезентом штабеля из продолговатых ящиков. Было ясно, что в них винтовки. Ящики по всем признакам подняли недавно из трюма и собираются сгружать. Зачем? Для новых солдат? Откуда они у белых?
— Пойдем вдоль берега, — объявляет Избасар.
Ахтан достает из потайного места морской бинокль и, накрывшись сетями, ложится на носу рыбницы. Дует попутный ветерок. Мимо бегут камышовые бухточки, они плавятся на солнце и топят в просвеченной до глубины морской воде свою зелень и свою желтизну. Показывают наготу и небольшие заливчики с белесыми песчаными откосами, где отдыхают сытые бакланы и чайки. Изредка на берегах заливчиков мелькают то одинокий рыбацкий шалаш, то юрта.
Было ясно, что подходы к Ракуши не охраняются. Видимо, и мысли не допускали деникинцы о возможности высадки здесь красного десанта, надеялись на англичан: такие корабли, такая орудийная мощь!
Когда стали приближаться к Ракуши, навстречу показались хорошо знакомые Избасару серые очертания «Ардагана» — грузо-пассажирского парохода. Раньше этот пароход обычно ходил между Баку и Астраханью, перевозил пассажиров и разную кладь. Сейчас на его палубе были солдаты.
— Эй, на лодке, заснули, растак вашу так, — послышалось с мостика парохода. — Куда прете! Глаза повылазили? Вот шарахну, узнаете.
Мимо скользнул давно не крашенный, облупившийся пароходный борт. Молчаливые взгляды пожилых седоусых солдат, одетых в непривычного покроя рубахи с множеством карманов, провожали лодку.
— Совсем, однако, старики, — удивился Ахтан. — Разве таким охота воевать? Им дома сидеть надо, внуков пасти.
— Глядите, и казахи есть! — подхватил Кожгали.
— Правда! — подтвердил Избасар. — Значит, Деника совсем стал плохо жить. А?
— Плохо, поди.
— А Киров нам чего говорил? Забыли?
— Забыли, Избаке, скажи снова.
— Толкнуть, он сказал, Денику хорошо, — и Деника покатится долой, не удержишь. Выдохся Деника.
— Выдохся? Как это? — не понял Ахтан.
— Как лошадь, которую загнали.
Приподнявшись на локтях, внимательно смотрел вслед удалявшемуся пароходу и Ян.
— Я на англичанке много винтовок видел. А тут как раз солдат новых везут. Может, белые чего-нибудь задумали? Узнать бы, — почесал Избасар переносицу. — Ловцов надо поспрашивать.
— Обязательно надо, — подтвердил Кожгали.
Ахтан неожиданно захохотал:
— Ты как летел с англичанки, Избаке! Ой-бой, как чайка! Я думал, на дно моря уйдешь.
— Они тебя раз-два, раз-два, и ты как раплан, — засмеялся вслед за Ахтаном Кожгали и раскинул руки, как крылья.
Скобка усов над губой Избасара старалась побороть смех. Но она дрогнула, и губы разъехались в стороны.
— Ох-хо-хо, — разразился смехом Избасар: — Как айрплан летел, говоришь?.. Ох-хо-хо! — Вернусь к Кирову, скажу: «Давай айрплан, летать буду, умею».
Поравнялись с бухтой. Избасар велел готовить сети.
— Может, опять повезет? — подмигнул он друзьям.
За корму с легким шуршанием поползли, шлепаясь об воду, поплавки.
Возвращался в этот вечер Избасар с друзьями с лова, когда по всей косе догорали костры. На дне причалки трепыхались крупные сазаны, толстые лещи и небольшой темноспинный осетр.
— Здоровы ли пришли? — из темноты выдвинулась фигура одноглазого. — С уловом?
«Ждет, следит», — понял Избасар.
— С уловом, — ответил он и подал Бейсенгали осетра. — Прямите от первой удачи.
Тот поколебался, все же взял рыбину и ответил по-рыбацки.
— Пусть будет всегда ваш улов равен этой щедрости, — и, помолчав, добавил: — Идемте к костру, чай вскипятили.
Избасар, кивнув, стал выбрасывать рыбу к ногам спешивших сюда со всех сторон ловцов.
— Берите, счастья нам пожелайте.
— Желаем, желаем, — отвечали рыбаки.
— Счастье-то, как видать, вы нам привезли. Неделю пустые с промысла вертаемся, — сказал старый ловец с окладистой русой бородой, прикидывая на изъеденной солью ладони огромного леща. — Пошла, знатца, рыба, завтра и мы, знатца, с уловом будем. Побегу, обскажу своим.
Прихватив одежду, Избасар с Кожгали пошли по косе к костру Бейсенгали. Ахтан остался с Мазо.
— Сюда давайте, — встретил их Байкуат. — Кошму для вас постелили.
— А третий где? — настороженно спросил сидевший у костра Бейсенгали, выставляя на середину кошмы деревянные кисе и блюдо с рыбой.
— Остался. Там, больной, — ответил Избасар.
И разговор сразу перекинулся на сегодняшний улов. Подошли еще рыбаки, принялись расспрашивать, где кидали сети. Намечали сообща места завтрашнего лова.
Когда Избасар рассказал об английском корабле, Байкуат так и покатился от смеха.
— Раскачали и вниз, — громко хохотал он не столько над Джанименовым, сколько от избытка нерастраченной силы.
Совсем иначе встретил это сообщение Бейсенгали.
— На англичанке был? — поворошил он костер и умолк. Но Избасар все время ловил на себе его острый, немигающий, как у птицы, взгляд и резко оборачивался. Тогда по губам Бейсенгали скользила усмешка, но взгляда своего, который, казалось, мог бы прожечь железо, он не отводил. Костер догорал, завитки дыма бежали ввысь, запахнутые звездной полостью.
«Как бы такой „друг“ не пырнул ножом», — думал про Бейсенгали Избасар. И в свою очередь стал присматриваться к нему.
Вот Бейсенгали повернулся к Кожгали, бросившему в костер охапку сухого камыша.
Костер брызнул продолговатой струйкой и на какой-то миг убрал со щеки Бейсенгали шрам. А Избасару вдруг показалось, что он видел раньше и этот высокий лоб, и этот небольшой нос с широко распахнутыми крыльями ноздрей, и густые вразлет брови.
Теперь уже Бейсенгали поднимал рывком голову, чувствуя на себе чужой взгляд. А позже, когда кое-кто из рыбаков, расстелив у костра немудреные пожитки и подбросив под головы собственные кулаки, начал понемногу похрапывать, Бейсенгали тихо запел.
И не стало сразу ни плеска моря, ни потрескивания костра. И шрам уже теперь окончательно исчез со щеки певца. Его лицо озарилось каким-то очень теплым внутренним светом. А в голосе Бейсенгали столько затаенной горечи, столько обнаженной тоски, что, слушая его, нельзя унять щемящее чувство, которое властно поднимается из глубин души, кажется, голос одноглазого сейчас затопит этой своей нечеловеческой тоской и косу, и берег, как вешнее половодье топит низинные луга.
Бейсенгали пел про степь, про звезды. Он просил их осветить дорогу той, которую любит.
А Избасару вспомнился такой же поздний вечер. На поляне, подступившей к рыбацкому поселку, собралась молодежь.
На глиняном дувале — он, Избасар, совсем еще мальчишка. Ему нельзя в круг, где сидят девушки и ребята повзрослее.
В центре круга с домброй… Акылбек.
— Спой, спой еще, — просят его.
И он поет эту вот песню про звезды.
Постаревший, изуродованный Акылбек и сидел сейчас перед Избасаром у ловецкого костра.
— Пойдем, поговорить надо, — положил ему на плечо руку Избасар, когда Бейсенгали замолчал и сидел поникший.
— Поговорить? — Бейсенгали вздрогнул, набросил чапан и пошел за Джанименовым, похоже не понимая, куда идет, зачем. В душе у него все еще звучала песня, он пока не освободился еще от ее чар.
У самой воды Избасар остановился.
— Я узнал тебя, Акылбек, — круто повернулся он к Бейсенгали. — Ты убил Темирбека!
Одноглазый стремительно нагнулся, выхватил нож и кинулся на Избасара. Тот все же успел перехватить ему руку, сжать и завернуть за спину. Нож упал на песок.
— Отпусти, — прохрипел Бейсенгали.
— Не кидайся как тигр. Я тебе не враг, — Избасар опустился на корточки и начал сворачивать цигарку. — Погляди на меня, неужели не узнаешь и теперь?
— Нет.
— Помогу. Ты нашел тогда в камышах обесчещенную байским сынком Темирбеком свою младшую сестренку, ты кинулся в юрту бая. Увидев тебя, Темирбек завизжал как поросенок, потом он бросился бежать. Ты заставил его вернуться и убил. Разве я не так говорю?
