Горький ветер свободы (СИ) - Куно Ольга (читать книги бесплатно .txt) 📗

Он сильно выделялся на фоне окружившей возвышение толпы. Иностранец, это видно невооружённым глазом, даже такому чужаку, как я. Одет совершенно иначе, чем местные. Они — в каких-то странных на мой вкус халатах светлых оттенков, застёгнутых на многочисленные пуговицы. (У меня-то на родине халат — одеяние сугубо домашнее и в первую очередь женское, а здесь это явно мужская верхняя одежда. Женщины — те носят платья, хоть и совершенно иного кроя, чем у нас на севере). А у этого одежда более… нормальная, что ли? — опять же на мой взгляд. Тёмные брюки, сапоги для верховой езды, белая рубашка, расстёгнутая настолько, насколько того позволяли приличия, учитывая здешнюю жару, меч в дорогих ножнах висит на кожаном поясе. Камзол, снятый по-видимому из-за всё той же жары, он держит в руке.

Не местный, да. И тем не менее это и не мой соотечественник. Южанин. Это видно и по пепельно-чёрным волосам, немного не доходящим до плеч, и по тёмным глазам — отсюда цвет точно не разобрать, — и по смуглой относительно коже. Относительно — потому что она безусловно смуглая для северянина, но вот для арканзийца, наверное, даже несколько бледноватая.

Мужчина — чужеземец, но это не заставляет его вести себя смущённо или растерянно, даже в самой малейшей степени. Наоборот, осанка — идеальная, движения уверенные, взгляд — ледяной и высокомерный. И на меня не устремлён вообще. Только на боцмана. А тот, кажется, принял решение.

— Шестьдесят динаров, — заявил он, по-прежнему направляя на меня нож и развернувшись к предполагаемому покупателю лишь вполоборота.

— Что?!

Покупатель и бровью не повёл, а вот его спутник, гневно нахмурив брови, шагнул поближе к возвышению. Видимо, соплеменник покупателя. Та же масть, вообще тип внешности примерно похожий. Этот пошире в плечах, тоже темноволосый, правда, глаза светлее, кажется, зелёные; говорят, у южан это не такая уж редкость. Движения тоже уверенные, но менее сдержанные; сейчас он и не думает скрывать своего возмущения.

— Ты только что говорил, что тридцать динаров — стандартная цена! — заявил он, с лёгкостью запрыгивая на возвышение. — А эта рабыня — явно не самая послушная. С какой же стати теперь шестьдесят?

— А с такой, — ничуть не смущённо и откровенно зло ответствовал боцман, — что мне было нанесено оскорбление и, если я продам вам эту рабыню, мне придётся оставить его безнаказанным. А это нанесёт большой урон моей тонкой душевной организации. — Иронию, возможно, и оценили, однако не засмеялся ни один человек. — Но я готов, так и быть, пойти на сделку со своей честью, при условии, что вы заплатите мне штраф в тридцать динаров, в качестве компенсации за поведение этой девчонки. Уж если она вам так приглянулась. Плюс тридцать динаров — её стоимость. Итого шестьдесят.

Я покраснела, как рак, до того унизителен был этот разговор, хоть ведшие торг и не подозревали, что я понимаю их речь. Лучше бы этот ублюдок всё-таки зарезал меня минуту назад…

— Компенсация? Ты в своём уме? Да это грабёж среди бела дня! — настаивал спутник покупателя. — Да если бы не мы, ты не получил бы за неё ни ролла! *ролл — денежная единица, сто роллов = один динар*

— Зато получил бы моральное удовлетворение, — отрезал боцман. — И потом, здесь, в Остане, правила устанавливаем мы, арканзийцы, а не какие-то чужаки из Галлиндии.

Словно в подтверждение его слов, двое пиратов, до сих пор державшихся в стороне, вскочили на возвышение.

Спутник покупателя недобро прищурился.

— Неужто? — вкрадчиво осведомился он, кажется, не особо испугавшись этого подкрепления. — Скажи-ка, мне только кажется, или по установленным в вашей же Арканзии законам запрещено прилюдно убивать не то что женщину, но даже собаку?

Чёрного пирата, не слишком уважавшего любые законы, в том числе и арканзийские, данное заявление не слишком смутило, и этот унизительный торг мог бы продолжаться ещё долго, а не исключено, что перерос бы в драку, если бы не оклик покупателя:

— Ренцо, просто заплати ему столько, сколько он просит.

Голос прозвучал спокойно, но жёстко, и споров не подразумевал. Спутник покупателя, не скрывая собственного недовольства, отсчитал шестьдесят динаров, вернул их в кошель, а оставшиеся монеты скинул себе в карман. После чего перебросил кошель боцману. Тот, со своей стороны, вручил мужчине конец верёвки, которой было обмотано моё запястье. Будто собачий поводок или лошадиные поводья. Не знаю, в который раз за последнее время меня буквально-таки перемкнуло от чувства унижения и стыда, всепоглощающего, накрывающего с головой. Ну что ж, теперь этот брюнет вправе повести меня хоть на край света…хоть гораздо ближе — например, к себе в койку.

Конечно, можно было устроить шумную сцену. Вырываться, кричать, кататься по земле. Но что толку? Боцмана я успела узнать за время морского перехода и потому могла предсказать его реакцию. И предугадала её совершенно правильно; всё бы случилось так, как я хотела, если бы не неожиданное вмешательство покупателя. Но вот чего ждать от этого Ренцо и уж тем более от его немногословного и похожего на глыбу льда спутника, я понятия не имела. Не стоило дразнить их сейчас, играя в бессмысленные, да и противные мне самой игры. Следовало внешне смириться и немного подождать. Я всё равно сумею исполнить задуманное.

Я бросила последний взгляд на собравшихся на противоположном краю возвышения девушек. Тех, с кем мы вместе провели последние, прямо скажем не самые приятные десять дней жизни. С некоторыми из них мы были знакомы и прежде, по жизни гораздо более светлой. Сердце сжалось от чувства ностальгии. Непродолжительного. Это были завершающие ноты. Впереди — ненависть и туман.

Впрочем, следует отдать мужчине должное: тянуть меня за собой, как скотину, он не стал. Верёвку из руки не выпустил, но в остальном вёл себя вполне пристойно. Сказал «Идём», но, думая, что я не понимаю арканзийского, знаком предложил мне следовать за ним. Первым спрыгнул с возвышения и затем помог спуститься мне. От прикосновения его рук я почувствовала себя премерзко, хотелось закричать и оттолкнуть брюнета, хотя, повторюсь, говоря объективно, ничего непристойного или похотливого в его движениях не было. Он просто помог мне спуститься. Так или иначе, я сдержалась, разве что вдох сделала особенно резкий, но кто же это заметит?

Мой новый хозяин (меня буквально передёрнуло от такой мысленной формулировки, но ведь она соответствовала действительности!) убедился в том, что всё прошло, как надо, после чего молча развернулся и зашагал в одному ему ведомом направлении. Впрочем, Ренцо, наверное, тоже знал, куда мы идём; я же пребывала в полнейшем неведении, и, ясное дело, просвещать меня на сей счёт не собирались. Впрочем, они всё ещё не знали, что я понимаю их язык, а я вовсе не намеревалась снабжать их такой информацией.

— Идём, — снова повторил Ренцо (видимо, вести себя со мной совсем уж молча было для него трудновато, в отличие от его спутника) и указал мне направление.

Собственно, оно было предсказуемым, ибо указывал он в спину удалявшемуся с площади иностранцу.

— Как тебя зовут? — спросил по пути ведший меня мужчина. Верёвку он, к слову, продолжал держать, хотя ни разу не потянул меня с силой и вообще старался вести себя аккуратно.

Я не отреагировала, продолжая поддерживать легенду о том, что арканзийский для меня — не более чем череда бессмысленных звуков.

— Я — Ренцо, — произнёс мой надсмотрщик, приостанавливаясь, прикладывая руку к груди и чётко выговаривая слова. — Ренцо Аглари. А это, — он указала на моего хозяина, — дон Данте Эльванди.

Последний, как ни странно, тоже приостановился и не без любопытства наблюдал за попыткой знакомства.

Я слушала, сохраняя безразличное выражение лица. Стало быть, дон. В сущности это мало о чём говорило. И так понятно, что не пастух и не подмастерье. А в остальном право называться доном получали очень многие. Все аристократы — само собой, по праву рождения. Но и не только. В сущности, дон — это уважаемый член общества. Военный офицер — хотя эти как правило являлись и аристократами. Высококвалифицированный специалист. Лекарь, скульптор, учёный. Даже торговец — правда, только высшей категории. Иногда титул дона даровался и по более абстрактным причинам, за те или иные заслуги перед страной или её правителями. К слову, наверняка и сам Ренцо тоже дон, просто не счёл нужным выпячивать свой статус при знакомстве.