Поединок. Выпуск 8 - Ромов Анатолий Сергеевич (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Гуляев, взглянув из-за его плеча, увидел расширенные, неподвижные глаза Нюрки и понял, что глаза эти выдают их.
— Руки вверх! — вдруг крикнула Верка и выхватила браунинг.
Человек прыгнул, повернулся и рванулся к двери. Гуляев ударил неточно, но все-таки услышал, как ляскнули зубы, и человек в фуражке сел на пол. Гуляев упал на него, прижав его руки к полу. Подбежал Иван, быстро обыскал незнакомца. Потом они подняли его. Но голова парня свисала вниз, а из угла рта бежала кровь. Панфилов рассовывал по карманам два пистолета и нож, найденные у бандита.
Фуражка упала на пол, и Панфилов отбросил ее ногой в угол. Парень все еще не пришел в себя. Светлые густые кудри разметались по лбу. Глаза были прикрыты.
— Кто такой? — спросил Гуляев у Нюрки. Та хрипло ответила:
— Виталька Гвоздь.
— Принимал участие в ограблении склада?
— А я почем знаю!
— Ну и ну! — сказал Ванька Панфилов, доставая и рассматривая финку с наборной, засиявшей при свете лампы янтарным многоцветьем рукоятью. — Это, брат, и правда Гвоздь. Из шайки Фитиля! Он!
Гвоздь раскрыл глаза, мутно оглядел комнату, склонившихся над ним людей и вдруг вскочил с такой легкостью, что успел бы выскочить в дверь, если бы Панфилов не двинул его прикладом. От удара он охнул и снова сел на пол. Потом повернулся, привстал и прошептал, глядя на Нюрку:
— Шкура! Легавых навела! Фитиль расплатится, — и снова упал, вжав голову в плечи.
— Прикидывается! — сказала Верка. Гуляев с Иваном отволокли его в кухню.
— Будь при нем! — предупредил Панфилова Гуляев. Он вошел в горницу и только раскрыл было рот, чтобы опять начать допрос Нюрки, как в сенях снова хлопнула дверь и затопали сапоги. Он кинулся к двери, встал за ней, и тут же она распахнулась.
— Беги! — услышал он дикий вопль Нюрки. Ударили выстрелы, и он торопясь выстрелил сквозь дверь. Она захлопнулась.
Он рванул дверь в сени. Оттуда полыхнула навстречу вспышка. У самого виска всхлипнула пуля. Входная дверь ударила. Он кинулся за бегущим. Выскочил во двор. Выстрелил трижды в ту сторону, но заскрипел забор и залились по всей округе собаки. Он побежал к тому месту, где затрещали как ему почудилось — доски. Но все шумы вокруг тонули в шуме дождя, в его ровном неумолчном дроботе.
Когда он вошел в хату, Панфилов стягивал Верке руку каким-то платком. Нюрка сидела в углу, не глядя ни на кого. В кухне стонал раненый Гвоздь, а посреди горницы стоял мальчик во взрослом пиджаке, свисавшем с плеч, и картузе, насаженном до переносья. Он стоял, смотрел на разор в хате, на людей, бродящих по их дому, и бормотал:
— Мамк, чего это? А? Чего это, мамк?
Наступили сухие погожие дни, опять весело и не по-осеннему смотрело с неба солнце. Однако на улицах было пусто. Люди возились на огородах, толпами уходили в лес по орехи, и никакие посты и проверки документов не могли их остановить.
Утром Иншаков вызвал к себе Гуляева. В кабинете у него сидел Бубнич. Оба за последнее время осунулись, щеки Иншакова рыжели двухдневной щетиной. Сквозь открытые окна доходил в кабинет запах палой листвы и свежего навоза.
— Допросил Гвоздя? — спросил Бубнич, поворачиваясь от окна навстречу Гуляеву.
— Допросил. Это они втроем ограбили склад кооперации. Сторож знал Веньку — того, кого застрелили в перестрелке в доме у Власенко. Это и помогло. Сторож приторговывал зажигалками. На этом его и купили, хотя по ночам он был осторожен. Поддался на знакомое лицо. Фитиль ударил его по голове ломиком, они быстро очистили склад и вынесли вещи... Но дальше неясно. Я спрашиваю: вещи сразу перенесли к Власенко? Отмалчивается. Я спрашиваю: был еще кто с ними? Говорит: никого не было, но говорит неуверенно. Думаю, дня через два расколется. Он в холодной сидит. Там ему не нравится.
— Расколоть-то надо, понимаешь, какое дело, сегодня, — сказал Иншаков. Он сидел в своем кресле. Под светлыми ресницами изредка проблескивали линялые голубые глаза. — Дела такие, что сейчас от этой нити черт его знает что зависит...
Он повернулся к Бубничу:
— Военком звонил. Грибники и орешники идут валом. Чуть не до драки с караульными. Мы с этим, понимаешь, какое дело, подсобным промыслом можем в город всю банду пропустить.
Бубнич долго молчал. Потом сказал:
— Озлоблять людей нельзя. И без того положение трудное. Губерния просит продержаться две недели, раньше помощи прислать не может. О Клеще сведений фактически нет. Но, судя по всему, о нас он знает многое. Установлено, что в городе действует контрреволюционное подполье. Белые они, эсеры или анархисты — это еще только предстоит выяснить. Выход один действовать. А как — это надо обдумать. Вот, товарищ Гуляев, какое положение. Так что ваш Гвоздь должен заговорить. А как Власенко?
— Пока в истерике. Допрашивать нет смысла.
— Сегодня же допросить и выяснить все, что она знает.
— Есть!
Вернувшись в свой кабинет, Гуляев сразу же попросил привести Гвоздя. В комнате дымно бродило солнце, вились тучи пылинок.
Ввели арестованного. Гуляев махнул охране, чтоб ушли, приказал заключенному сесть. Гвоздь должен был заговорить, и, должно быть, он увидел решимость в гуляевских глазах, потому что сразу занервничал.
— Твое настоящее имя? — Гуляев смотрел на него с ненавистью, которую не желал скрывать.
— Семен, — сказал Гвоздь, отводя глаза. Русые волосы его взлохматились и потемнели за время пребывания в холодной.
— Фамилия?
— Да кликай Гвоздь. Мене все так кличут.
— Мне плевать, как тебя кличут. Я спрашиваю фамилию.
Гвоздь передернул плечами, словно ему было холодно:
— Воронов, я и забыл, когда меня так звали.
— Говорить будешь?
— А чего говорить? — тянул время Гвоздь.
— Последний раз спрашиваю: будешь говорить?
— А то — что?
— Охрана! — крикнул Гуляев.
Вошел молодой милиционер.
— Товарищ боец! — сказал он строго.
— Слушаю, товарищ следователь!
— Взять арестованного и сдать в трибунал.
— Есть, — конвоир выставил перед собой штык, шагнул вперед.
Гвоздь вскочил.
— Ладно, — сказал он, поворачиваясь к Гуляеву, — все расскажу... Только выгони этого...
— Товарищ боец, благодарю за службу, — сказал Гуляев. — Покиньте на время это помещение.
Конвоир четко откозырял и вышел.
— Где припрятали товар? — спросил Гуляев.
— Да мы, почитай, его и не вывозили, — сказал Гвоздь, — мы его только что перенесли — и всего делов.
— Куда перенесли?
— А через улицу. Там напротив лавка была при старом режиме. Она теперича закрытая. У Фитиля... — Гвоздь замолк и снова передернул лопатками, — у его ключ был, мы за полчаса весь товар и перенесли. Все там и оставили. А на другой день добыли тачки...
— У кого?
— Фитиль все... Ни я, ни Венька — мы не касались. Привез три тачки. Мы и перевезли все к Нюрке... Народ-то этими тачками завсегда пользуется.
— Хлебные склады вы подожгли?
— А на кой нам надо было их жечь? Тот склад кооператорский мы ведь почему взяли? Там всё вещички были, которые сбыть легко. Мануфактура, сахар. А хлеб продавать — враз заметут и к стенке! Какая ж нам выгода поджигать?
— Где сейчас Фитиль?
— Того не знаю, — Гвоздь отвел глаза. — Он мне не докладывался.
— Где вы чаще всего прятали награбленное?
— У Гонтаря в саду. Там у его шалаш, так мы там...
— С кем был связан Фитиль, кто к нему приходил?
— Не знаю. К нам никто не ходил. Он сам куда-то исчезал, чуть не раза три на дню. У нас никого не бывало.
— Проверим, — сказал Гуляев. — Если соврал — не помилуем.
— Чего пугаешь? — обозлился Гвоздь. — Мне, как ни верти, конец. Либо вы шлепнете, либо — Фитиль найдет, скажет: скурвился — подыхай.
— Фитилю до тебя не добраться. Руки у него коротки, — сказал Гуляев.
— Не-ет, у Фитиля руки длинные, — пробормотал Гвоздь.
Едва его увели, Гуляев кинулся к Бубничу.
— Товарищ уполномоченный, — с места в карьер начал Гуляев, — может, вы дадите кого-нибудь в помощь? Мне надо немедленно допросить эту Власенко. Гвоздь дал показания. Хочу проверить. У них, оказывается, база была в садах. Малина. Необходимо срочно проверить, а я один не смогу сразу и туда и сюда успеть.
