Золото императора династии Цзинь (СИ) - Гусев Анатолий Алексеевич (книги без сокращений .TXT) 📗
Литвин кол не видел, но чувствовал его всем телом. Грибан видел, как изказилось ужасом его лицо. Литвин висел на суку из последних сил и уже ясно представлял себе, как острый кол вопьётся в его тело и глаза расширились от ужаса и холодный пот тёк по телу.
Хунхузы сидели полукругом возле дерева, где висел Литвин, и наслаждались его муками.
Грибан решил их лишить такого удовольствия и прекратить муки Литвина. Он тщательно прицелился и выстрелил последним патроном в лицо своего товарища. Тело Литвина насадилось на кол, но сам он ничего не почувствовал – пуля Грибана вошла точно между его бровей.
Хунхузы оглянулись на выстрел. Грибан им театрально поклонился и изчез в кустах. Ответить ружейными выстрелами хунхузы не успели.
Лу Вэйюй взглянул в сторону своего лагеря и оторопел: какой-то русский копался в перемётной сумке их единственной лошади. Он её ужу отвязал, перекинул узду на луку седла и решил проверить, что там, в перемётных сумах. Русский спокойно достал оттуда слиток золота, взвесил его в руке, усмехнулся, и хотел, уж было положить его обратно, как неожиданно паотоу обрёл голос:
- Шао Фучан!
Мазур – а это был он – от неожиданности вздрогнул и оглянулся. Он увидел, как хунхуз, что приближаеться к нему, на ходу сдёрнул с плеч винтовку, передёрнул затвор и, не целясь, выстрелил. Пуля попала Мазуру в грудь. Он упал и выстрелил сам. Лошадь от испуга встала на дыбы, потом неуклюже подпрыгнула и скрылась в кустах.
Шао Фучан выстрелил ещё. И к его удивлению, русский вскочил на ноги и вслед за лошадью прыгнул в кусты. Шум и треск раздавался в кустарнике – кто, где было не понятно.
- Лошадь найти! – орал Лу Вэйюй. – Главное, лошадь!
Ни лошадь, ни Мазура хунхузы не нашли.
Мазур шёл куда-то на юг в полном растройстве. Опять в его руках слиток золота. Он горько рассмеялся. Потом плюнул с досады, фарта не было по-прежнему. С хунхузами Мазур решил больше не связываться. Он положил свой второй слиток в сапог, расстегнул рубаху на груди. Пуля Фучана вошла в первый слиток. Мазур попытался её вытащить, не получилось. «Ну и ладно!» - подумал он,- «С Аделаидой тоже не пока не получается.» А как всё хорошо было задумано! Да и сегодня, он увидел, что хунхузы все поголовно заняты казнью Литвина и решил этим воспользоваться. И у него всё могло бы получиться! Если бы не Грибан с его дурацким выстрелом. Самого Грибана он не видел, но понял, что это именно он. Больше не кому!
Он размашистым шагом уходил всё дальше и дальше от хунхузов и золота императора династии Цзинь. И ушёл. Один слиток золота он продал во Владивостоке через некоторое время, другой слиток, с пулей, он решил не продавать никогда. Всё-таки он ему жизнь спас!
Потом начились разные события в жизни Российской империи и в жизни Мазура. В конечном итоге Иван Станиславович Мазур, красный партизан, командир отряда, орденоносец, непримиримый борец со всякими кулаками и прочими эксплуататорами, второй секретарь городского комитета коммунистической партии Советского Союза города Хабаровска, умер в своей постели в середине шестидесятых годов, в окружении детей, внуков и правнуков. И до конца жизни он хранил золотой слиток с застрявшей там пулей.
Грибан же, увидев следы одинокой лошади, пошёл по ним, решив ещё раз попытать счастье. Он был уверен, что лошадь, как собака, по следам найдёт свой табун.
ГЛАВА 37. ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ БОЙ.
Сами того не зная, искатели золота императора династии Цзинь встали на последнюю днёвку, затянувшиюся на пять дней, у развилки двух троп, а скорее направлений. Одно вело на северо-восток по правому берегу реки Серебрянки в бухту Терней, в деревню Грингмутовка, а другое через небольшой перевал на юг к мысу Северный, в бухту Удобная.
Лу Вэйюй решил, что пришло время напасть и отобрать золото, иначе будет поздно. Кроме того, численное превосходство было на стороне хунхузов.
Готовясь к нападению, он смотрел на лагерь экспедиции за золотом императора династии Цзинь.
Лагерь экспедиции находился на правой стороне реки, на большой поляне. Стояли брезентовые палатки, в стороне паслись стреноженные лошади. Перемётные сумы хаотично разбросаны, горел костёр. Уваров и Пилипчук валялись в палатках, остальные молча сидели у костра. Чувствовалась общая усталость членов экспедиции.
Не ожиданно для себя и к своему удивлению, Лу Вэйюй увидел, как задрав хвост, с радостным ржанием к табунку своих стреноженных товарок бежала их лошадь, которую он отобрал у Мазура на той стороне Сихотэ-Алиня.
- Ну, тем лучше – подумал он, - заберём сразу всё.
Наума Балобанова появление лошади как раз не обрадовало.
- Это ваша лошадь? – спросил он Суздальцева.
Суздальцев посмотрел на лошадь, улыбнулся и сказал Гуревичу:
- Что, Яша, узнаёшь пропажу?
Гуревич кивнул и беспомощно улыбнулся.
- Наша. Чья же ещё? – сказал Суздальцев.
- Плохо – сказал Наум. - Хунхузы где-то близко.
- Ты думаешь? – встревожено спросил Суздальцев.
- Конечно. Где у вас её отобрали? Мы знаем точно, что она была у хунхузов и вот теперь она здесь. Кто-то же её привёл! Не сама же она сюда дошла? Где-то недалеко была. Учуяла своих и прибежала.
- Всё верно, Наум. Коля – обратился Суздальцев к Ганину, - давай-ка сюда эту путешественницу.
Николай нехотя направился к лошадям.
Суздальцев позвал двух остальных:
- Гордей, Василий! Все под ружьё! Хунхузы близко!
- Я уж понял – совершенно спокойно сказал Пилипчук. Он сидел на пороге палатки и смотрел на вернувшеюся лошадь.
- «Это есть наш последний и решительный бой!» – немного зло и весело процитировал строчку из «Интернационала» Василий Уваров, выползая из другой палатки.
- Искренне надеюсь, что не последний – возразил ему Суздальцев.
- Это уж как получиться – сказал Уваров.
- Так нельзя, Вася. Без веры в победу, победить невозможно! – мягко и нравоучительно сказал Гуревич.
- А Яша прав! – сказал Суздальцев. – Ты это брось, Василий! Эти упаднические настроения!
- Для тех, кто не знает: это боевой гимн нашей партии – пошутил Уваров и тут же поменялся в лице, показал рукой на поляну. – Смотрите!
Все повернулись в указанном направлении.
Ганин уже дошёл до лошади и взял её под узцы, как вдруг на него с боку выскочил человек, не китаец. Этим человеком был Грибан.
Ганин резко обернулся. Он сам умел владеть кистенём и сразу догадался, зачем неизвестный сунул руку за левую полу куртки. Оттуда вылетел шар на цепи, но Ганин успел увернуться и из-за пояса выдернуть свой кистень. И Грибан успел отпрыгнуть. Противники, пригнувшись, кружили друг напротив друга, кисти рук их еле уловимо шевелились и стальные шары на цепи по кругу со свистом рассекали воздух. От шара кистеня можно только увернуться, кистень кистенём не отобьёшь. Противники делали выпады, уворачивались, оружия их не было видно и со стороны эта противостояние смотрелось несколько странно.
Они увлеклись боем и не заметили, как из редколесья, со склона горы стали спускаться хунхузы. Шао Фучан выстрелил. Ганин пошатнулся, схватился за левое плечо. Шар Грибана пролетел мимо, если бы не выстрел, то Ганин остался бы без лица и, вероятно, без жизни.
Грибан оглянулся на выстрел, посмотрел дикими глазами на хунхузов и прыгнул в кусты. Золото опять не далось ему, и опять из-за проклятых манзов.
Наум выстрелил почти, не целясь, и свалил маньчжура-проводника, стоявшего рядом с Шао Фучаном.
Хунхузы открыли стрельбу вслед за Шао Фучаном. Их осталось девять человек, проводник не считался членом банды, и не важно, живой он или мёртвый. Против них было шестеро, но Ганин получил ранение в левое плечо и истекал кровью. А Яша Гуревич был ещё тот воин!
- В укрытие! – скомандовал Наум.
Все залегли за сумами с золотом.
Началась перестрелка, даже Яша взялся за карабин. Хунхузы спускались с горы, прячась за деревьями. Их уже стало восемь – удачный выстрел зверопромышленника. Ещё один выстрел Наума – и их уже семь. Хунхузы прятались в траве, приближались.
